Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

12/1

Иногда я понимаю, что делаю что-то во вред себе - и не могу удержаться, чтобы не сделать. Я ловлю себя на этом уже, наверное, в миллионный раз в своей жизни и сознаю, что это и есть самое большее, на что я способен в данном случае - поймать себя на этом. Только поймать, но не удержаться от действия. А вот это - нет. Ни за что. Это как раз невозможно. Я все равно буду это делать - иногда чуть ли не автоматически. Как тупой пони за морковкой - ходить по кругу. Просто непонятно, почему эта морковка кажется мне такой вкусной? Что это - неуемное? болезненное? любопытство, удовольствие от процесса или проверка на прочность - самого себя, других, самого себя и других? Я раньше часто задавал себе эти вопросы. Потом, разумеется, перестал - ответ меня больше не интересует, и я просто отмечаю в процессе: вот сейчас в этот самый момент - так. А в другой момент - иначе. Расставляю метки. Просто - фиксация. Может быть - сбор информации, опыта, о, да, опыта. Драгоценного опыта. Или - подгонка фактов под ожидаемое. То, чем грешит большинство людей.
Умение действовать во вред себе... нет, не так... умение действовать - пусть даже и во вред себе ... стоп, стоп, опять чего-то не хватает ... неумение не действовать пусть даже и во вред себе - да, да, самое оно - это то, что объединяет меня с Кудо как не прискорбно это признать. Я скорблю, уважаемые дамы и господа. Безмерно скорблю. Просто то, что он делал из пофигизма, я делал по другим причинам. Не скажу каким. Это тайна. Ха.
Обычно нас раздражают - хотя и привлекают - люди похожие на нас. Люди совсем не похожие на нас только раздражают - так что выгода от похожести налицо. Казалось бы. По крайней мере - она хотя бы присутствует теоретически. Не спорьте. Или вы скорее предпочтете терпеть невыносимое расхождение во взглядах? Скажите «да», и я вам не поверю - в зависимости от темперамента вы будете им противостоять и злиться или - мириться с их существованием и злиться еще сильней. С людьми похожими взаимодействие может превратиться в увлекательную игру – хотя бы, ну, как минимум - ну, вы хотя бы понимаете, о чем говорите. Понимаете, о чем вы говорите друг с другом. То есть, когда вы говорите «а», вы почти уверены, что другой не слышит «б», ну или вообще не слышит, о чем вы там - вот наиболее распространенный вариант. Почти каждый любит говорить гораздо больше, чем слушать - ну, это, разумеется, не новость. Это даже банальность. Итак, с людьми похожими на вас, вы думаете, что вас понимают. Надеетесь. Даже убеждаете себя. Понимание нам кажется невероятно ценным – по какой причине? Может, оно увеличивает ценность нас самих? - почти каждый ставит себя в центр вселенной и ищет доказательств этого у других. Хотя никому не удается залезть в чужую голову, а если и так – то, как правило, не возникает никакого желания смотреть на мир чужими глазами - мы слишком любим свою точку зрения. О, мы так ее охраняем, так калорийно кормим, так тщательно холим и лелеем - о, наша точка зрения обширна и уже может претендовать на звание самостоятельной геометрической фигуры, а не абстрактного понятия. Если нас интересует чужая, то, в большинстве случаев, только для того, чтобы подкормить свою. Ну, это моя такая точка зрения, хахаха. Правда, я стараюсь держать ее в тонусе и не перекармливать.
Правда... Правда... Одна особенность. Она просто есть. Привлекать нас могут похожие люди исключительно (ладно – почти исключительно, оставим лазейку вариативности и случаю) другого пола - вопрос индивидуальности, господа! важнейший вопрос! Мы не позволим близнецов-самозванцев на своей территории! Ну - или если мы претендуем на роли этого самого разнополого варианта.
Кстати, а почему всех так интересует - кто кого? Хахаха! Я так люблю этот вопрос - если кто-нибудь когда-нибудь осмелится мне его задать, я, может быть, даже отвечу. Хотя не обещаю, конечно же. Нет, не кто с кем, а кто кого – давайте договоримся, что берем вариант номер два. В этом варианте кому-то абсолютно все равно, а кому-то важна определенная роль - по ему одному известным причинам - он ее никому не уступит - театр одного актера, актер одной роли. Кого-то невозможно представить в иной роли, кроме... кроме определенной. Нет, вообще это варьируется в зависимости от партнера. Но, в принципе... в принципе - выбор чаще всего происходит потому, что одно удовольствие предпочитаешь другому. Вообще - или конкретно с этим человеком. А если встречаются те, которые предпочитают одно удовольствие другому, и это одно и тоже удовольствие, и вы понимаете, о чем я, но им по какой-то причине хочется быть вместе, ну-ну, то вот им как раз все равно. Ну вот, например, как мне и Кудо. Отличный пример, да? Хотя я, конечно, предпочту все-таки обычную - для себя - роль, а ему наверняка будет любопытно сыграть по чужому сценарию. Правда, я уверен, что подобный опыт у него уже был.
Нет, это все разумеется, при условии, что мы решим переспать, хаха. Нет, я еще не решил. Нет-нет. Нет. Я ужасно нерешительный, хахаха.
Случается же, что вы ведете мысленные разговоры с предполагаемым собеседником? Не с вымышленным, а именно предполагаемым - его имя, разрез глаз и изгиб губ вам знакомы. Можно любой набор признаков - я просто так выбрал этот. Мысленное выстраивание фраз, интонаций, жестикуляции. Я - да. Обычно, в реальности все получается совсем не так, но мысленные беседы мне нравятся сами по себе – как дополнение образа. Как его сочинение. А потом совмещение с реальностью и обрезание выпирающих краев – догадайтесь, каких. Условие - я не дорожу иллюзиями.
Момент откровения - я вызвал на него, я его получил, это было ненамеренно и абсолютно бесцельно - нет, это не входило в мои планы изначально, вот так, да - может быть, поэтому кажется таким ценным? - меня это задело, поцарапало, и я сам мог легко наговорить о себе целую кучу всего и потом не пожалеть об этом. Пытаться быть искренним и удивляться, что получается. Самое странное именно это. Обычно люди жалеют что откровенничали, ждут того самого - всем известного - отвратительного тошнотворного неловкого послевкусия от разговоров - даже не задушевных, просто разговоров, в которых ты за каким-то чертом приоткрылся чуть больше обычного - ну вот сейчас еще полминуты и ты скажешь - какой я дурак, зачем я это сказал, а черт, черт, черт! - когда хочется отвернуться от самого себя, уйти от самого себя, а когда этого нет - люди боязливо задают вопросы - а тут, а здесь я не промахнулся? а вот тут я не открылся? Не сболтнул лишнего? а тут? - словно идут по хрупкому льду, вязкому болоту - ну тут любое подходящее поэтическое сравнение - и боятся ответа, ну а вдруг? Все-таки - зря? Вдруг все-таки зря? А послевкусия нет. Совершенно неожиданно - нет.
Исключительная редкость, кстати. Некоторым не доступная вообще - ни разу в жизни.

13

Ну и как бы все, да? Да. Я и задам себе вопрос, и сам на него отвечу. Удобно, ха. Шульдих больше не звонил - после той ночи в отеле - какой смысл узнавать, выяснять, уточнять - почему? Даже вопрос звучит как-то не так. Да он просто не должен звучать – этот вопрос. Нет, я ждал - честно ждал. Хотел, чтобы он позвонил. Скучал. Проверял телефон. Проверял громкость в телефоне. Проверял сообщения. Несколько раз в день. Ни-че-го. Это и определенное облегчение и - ну... тоска. Ну, тоска, да. Тоскаааа. Как будто ноет где-то, посасывает, тянет, не отпускает, натяжение, напряжение, какое-то мучение - больно, больно. Беспокойство. Ожидание. Рано. Мало. Необходимость его присутствия. Иногда - острая. Желание поговорить. Нет, я не трусил - или хочу так думать, что не трусил - ну, что не звонил сам. Я позвонил пару раз - сердце стучало, звук отдавался где-то в пересохшей глотке - нет, не от любви, нет, не от нее, ха - от волнения - когда одновременно и ждешь ответа, и боишься, что сейчас все-таки ответят - все приехали! - и нельзя будет отступить, притвориться, сказать себе – ну, я же пытался, и ничего не вышло. Высшие силы. Кто я против них? Непредвиденные обстоятельства. Спасительные отговорки. А не позвонить я не мог - мы придумываем себе шанс, а потом боимся его упустить - вот я и придумал, что есть же шанс поговорить - и не воспользоваться этим придуманным шансом уже казалось мне и правда какой-то трусостью. И я позвонил - его телефон был отключен. Я испытал облегчение - он не увидит, что этот звонок все-таки был - я почему-то хотел в это верить - ну, чего я боялся, что он посмеется надо мной или что? - и разочарование от того, что все снова повисло в воздухе. Что все снова не решено. Что шанс дается еще раз - и снова нужно им воспользоваться – проклятье? - ощущение тревоги. А еще сожаление - и в этом я не хотел признаться самому себе - что я с ним не поговорил. Не договорил.
Тогда, в гостиничном номере.
Ну... такое странное ощущение. Сейчас объясню.
Иногда какая-то чепуха - запах, звук, освещение, ощущение, движение пальцев, манера говорить, пятно света, обрывок фразы, случайное - действительно случайное - прикосновение - все, что угодно - как будто список ненужных вещей - неожиданно сильно запоминается, отпечатывается где-то, впечатывается куда-то, вползает, врастает и воспоминание о чем-то кажется каким-то странным и вызывающим тоску только из-за этих бесполезных осколков - как будто хочешь вспомнить и боишься вспомнить что-то самое главное.
Волосы Шульдиха, когда я уткнулся в них лицом - не запах, нет - ощущение какой-то... не знаю... тишины, спокойствия, оторванности от всего, как будто раз - и вырвали - из привычного - и оказался неизвестно где и неизвестно с кем.
Да нет, известно с кем - с ним.
Иногда воспоминания дают нам больше, чем само событие - когда мы его проживаем, это событие мы или не замечаем, вот этих бесполезных мелочей, каких-то невыносимо важных особенностей - или этого действительно нет - может быть, и нет - всего того, что так болезненно вспоминается потом - запахи, звук голоса, ощущения цветовые пятна, световые блики – я уже это перечислял, я уже это говорил. Как будто нужно отойти на несколько шагов, чтобы увидеть всю картину вцелом. Хм... как будто я уже читал эту фразу где-то. Нет, не так. Нет, так. Неет - увидеть на картине ненужные мелочи, которые важней самой картины. По неизвестной причине.
Как-то так.

12/2

Самое страшное - то, чего я всегда боялся и к чему почти всегда был неизменно готов - мое слишком хорошее знание одного (мало)известного широкой общественности алгоритма - заинтересованность, зависимость, жажда, неудовлетворение жажды ( причины разные), вынужденный пост, разочарование - часто придуманное, привычка к привычному – сотый раз в одну реку, привычка к отсутствию непривычного и потом так... - где-то на дне тоска - непостоянная и не сильная, может быть. Она просто есть.
Что страшного? - что алгоритм работает.
А вообще, есть такая старомодная фраза- разбитые надежды. Ах.
Ха.
Да, черт, я люблю оставлять после себя разбитые надежды. Они где-то есть, и они питают мое... мое... пустое самолюбие, глупое тщеславие, завышенное самомнение... Ну, что там мне еще приписывают?
Да ерунда. Ну, поверьте хоть одному моему слову. Попробуйте. Мало ли.

13

Телефон звонит в неподходящий момент - я стою в душе, разумеется, голый стою в душе, вода хлещет, и тут слышу звонок и, черт, я понимаю, что это он - я... поставил... черт, черт… особый звонок на этот номер... да черт, я это сделал, я это сделал, ударьте меня - ну чтобы не спутать - спутать, ха, как будто можно было спутать! - как будто я не хватал телефон, как бы он не трезвонил, какие бы песни не выводил всю неделю, и если случайно не учитывать, как я исправно проверял всю неделю его работоспособность - я думаю, если бы мне позвонил, не знаю, не знаю, кто угодно - хоть кто, хоть коронованная особа, хоть звезда Голливуда, я бы не так беспокоился, хотя мне не с чем сравнивать, конечно, мало ли - ничего не исключается. Может быть, конечно, тоже переволновался бы. В любом случае, я на каждый писк надеялся - это он. Даже - если никакого писка не было - все равно надеялся. И вот теперь - это он.
Я выбегаю из душа - я мокрый, волосы мокрые, с меня течет, лужицы воды собираются на полу - моментально, окно в комнате полуоткрыто, ветер дует, противно, кожа покрывается мурашками, я совсем голый, полотенце держу в руке
Я хватаю трубку, нажимаю кнопку и понимаю, что ничего не могу сказать. Не могу даже толком выдохнуть.
- Еджи, - говорит он. - Это Шульдих.
Типа - пояснение - а вдруг я не догадался.
- Шульдих, - говорю я. - Это Еджи.
Я невероятно счастлив.

Я мерзну. Попытка обмотать полотенце вокруг бедер одной рукой - безуспешная - прижимаю телефонную трубку к плечу ухом - ужасно неудобно - шея чуть не выворачивается, вода течет с волос - ненавижу это ощущение! Полотенце короткое - я схватил какое-то не то - детское оно, что ли? носовой платок, а не полотенце! - замотать бедра не удается - не хватает - проклятье! Я сажусь в кресло - но ткань обивки мне неприятна - шершавая, колючая, жесткая.
- Подожди Шульдих, – прошу я, - я надену штаны.
Зачем я это говорю? Почему мне вдруг нужно сказать про штаны? зачееем? - дурацкое какое-то возбуждение, пузырьки в крови, рот сам собой улыбается - и подразнить и спровоцировать - вот только на что? Но я ведь нарочно это говорю. Значит, жду какой-то реакции? Знать бы какой. Самому знать бы - какой.
- Нет, - говорит Шульдих, - так лучше. Не надевай штаны. Иначе я положу трубку. – Наверное, он усмехается? улыбается? - но я не вижу и не могу понять по голосу.
- Черт, - говорю я, но за штанами не иду.

- Ты свободен сегодня вечером? - А! это удачное продолжение темы про штаны? Я его раздразнил? хахаха - ловлю себя на неожиданном хорошем настроении. Но, конечно, виду не подаю. О, нет. Иначе это буду даже как будто не совсем я.
- У меня куча дел, - голой заднице все-таки непереносима обивка, и я встаю. Да-да, волосы мокрые - а теперь еще и холодные - прилипли к шее, к плечам - вода течет между лопаток - мерзко. Я ежусь, морщусь, пытаюсь вытирать что-то этим крохотным полотенцем – оно желтое! - Но я могу попытаться освободиться - тут же иду на попятный – ну, не бросит же он трубку в ту же секунду и все-таки...
Нет, конечно, он не бросает. Он выдерживает паузу - правда, очень короткую и говорит приготовленное:
- Хочу пригласить тебя в одно место, Еджи. Если сумеешь освободиться, конечно. От кучи дел.
Знаете, есть такая особенность... закономерность - или только у меня, может быть, может быть, я один такой уникальный во всем мире, кто знает? - мы отчаянно хотим что-то получить, а когда наконец появляется реальная возможность это получить - изо всех сил стараемся не получить это прямо сейчас, оттянуть момент обладания - может быть, мы привыкли, что этого у нас нет? может быть, мы только изображаем, что хотим это получить? трусим? что-то нарушает наше привычное существование, и вот она, спасительная возможность вернуть статус кво? а потом опять переживать? это же так привычно, да. Боязнь нового - может быть, неосознанно, невольно - я не знаю, что это - страх ли это или что-то еще. Но как только нам говорят "хочешь?" мы всегда говорим "нет" - мы отходим на полшага - отступаем, делаем вид, что так и надо, что так и задумывалось с самого начала, набиваем цену самим себе – перед самим собой. И при этом можем даже сознавать, что вернемся к ожиданию, что будем злиться на себя, ругаться на себя, страдать о пресловутом пропущенном шансе, потерянном времени, собственном несовершенстве - и все равно - отходим.
- Итак? - а здесь предполагается мой ответ. Меня и радует, и бесит то, что он уверен - я соглашусь.
- Даже не надейся, Шульдих, – ну да, я всегда говорю «нет» на первый вопрос. Сделать по-другому - выше моих сил.
- Знаешь, Еджи, есть люди, они всегда отвечают нет на первый вопрос - говорит Шульдих как будто отсутствующим голосом. - Забавная математика, правда? Ты можешь спросить их – «ты хочешь миллион?» – они ляпнут «нет», и ты сэкономишь кучу денег.
- Неужели? – Удивляюсь я. - Поразительно. Никогда не встречал таких.
- Нам нужно поразвлечься, Еджи. - Он игнорирует дальнейшее развитие темы. - Тебе и мне, - он хмыкает.
- Нам вместе? - включаюсь я с улыбкой - черт, я почти забываю скрыть радость. - Какое заманчивое предложение!
- М? - он замолкает, как будто обдумывает. - Нам вместе? Мне изменить свои планы? А я их так долго обдумывал. Ты настаиваешь на совместном развлечении?
- Неужели в твои планы не входил секс со мной?
Перебрасываться такими фразочками - острое удовольствие - этого мне не хватало. И даже не только в последнюю неделю. Вообще всегда.
- Как цель или как средство?
- Для тех, кому нужен секс, это не столь важно.
- А тебе нужен секс, Еджи? Почему не снимешь кого-нибудь по вкусу? Желающие найдутся.
- Вкусы изменились. Мне теперь нужны еще и долгие разговоры перед сексом. И даже вместо него. Как было у нас. Я старею, Шульдих.
Мы оба смеемся - смех заговорщиков. Нас объединяет дешевый гостиничный номер и двуспальная кровать в нем.
- Уж не думал ли ты, что этим все и закончится? - насмешливый голос. - Банально напиться и глупо целоваться? А самое глупое - уснуть в обнимку одетыми?
- Надеялся, что нет, - и я даже не вру.
- Целую неделю? Надеялся целую неделю? Какая выдержка, Еджи!
Я чувствую, что краснею – ну, наверное, кровь, как это... бросается в лицо - и что мне стыдно. Нет, скорее неловко.
- Я отключил телефон, чтобы тебя не мучило то, что я вижу список пропущенных звонок и знаю, кто звонил, - роняет он. - А потом удовлетворенно улыбааааюсь, да? - Еджи Кудо у моих ног. Он тоскует. - "Сука" - яростно и радостно думаю я. - Ты же звонил мне? Сколько раз?
"Дрянь, - это опять я - с раздражением, смущением и той же дурацкой радостью - черт, ну я же не мог подумать, что он не догадается - почему-то сейчас я уверен в том, что он не мог не догадаться, что я обязательно позвоню, да он с самого начала это знал! ну да! - а я всю неделю ни разу не подумал об этом и сам с собой играл в заговорщика - о Господиии.
- Я берег твою... твою - ну не знаю! скажи сам, что я сберег, а ты называешь меня... пожалуйста, повтори мысленно еще раз, как ты меня назвал.
- Ты дрянь, Шульдих, - говорю я вслух - не без удовольствия.
- Надо же, как отчетливо я слышу твои мысли, - я улавливаю улыбку в его голосе. - Ладно, ладно, Еджи. Теперь будем играть во взрослые игры. Все-таки в нашем возрасте ходить за ручку, гордиться количеством выпитого спиртного и шокированного народа уже несерьезно, а тотальное целомудренное взаимопонимание - все-таки не для нас - не стоит форсировать наступление собственной старости. Не находишь?
- Не знаю, что тебе ответить.
- Да неважно, в общем-то - вопрос из разряда риторических - можно не отвечать. Можно даже взять время на раздумья. Возьми еще недельку, - втыкает он шпильку. - Ну! Давай скорее решай где мы встретимся. Ну! Давай!
Меня адски бесит, когда меня ставят перед необходимостью мгновенного решения - просто из прихоти - я всегда хочу отказаться, мне это действует на нервы, раздражает, я не выношу когда мне ставят условия - вот такой детский сад, но... но...Ведь есть варианты, да? Всегда есть случаи, когда мы ведем и чувствуем себя не так, как привыкли все это делать в подобных ситуациях
- Давай. - Я не нахожу ничего умнее, чем ляпнуть название того же самого клуба, где мы были прошлый раз и куда я поклялся никогда больше не ходить, ведь память я еще все-таки не потерял – и, конечно же, я слышу:
- Какой ты неоригинальный, Еджи. Вполне заурядное место. Или тебе там так понравилось? Хахаха. Что именно? Вкус вишни или моих губ?

14

Я снова пришел первый - это моя карма? - но ждать пришлось недолго - совсем недолго - даже думаю, что Шульдих не собирался опаздывать, а планировал прийти вовремя - просто так получилось - может быть, задержался в дороге - пробки, светофоры, непредвиденные обстоятельства. Природные катаклизмы.
Шульдих выскакивает из такси, оглядывается, видит меня, я поднимаю руку - я тут. Он кивает, расплачивается и идет в мою сторону.
Пошел дождь - слабый, тихий, но настойчивый. Блестящий асфальт. Привычная избитая магия отраженного электрического света в лужах - опрокинутые, размытые, плывущие, дрожащие очертания чего-нибудь там наверху - там внизу.
Я стою перед входом в клуб - меня можно рисовать, я воплощение... чего-нибудь - руки в карманы, независимое лицо. И мой Гуччи по-прежнему в чистке, ха.
- Внутрь не пойдем - скучно, скучно, это ведь уже было, - говорит он вместо приветствия. - Ты рад меня видеть?
Я смотрю на него - волосы завязаны в хвост, в ухе сережка. Открытая шея. И его Гуччи явно там же где и мой - даже удивительно.
Я стою так близко - мы стоим так близко? - я мог бы его обнять, и я хочу его обнять, и я действительно рад его видеть и я говорю.
- Привет.
Он молчит пару секунд и как-то загадочно улыбается - немного грустно, как мне кажется, но я знаю, что кажется - и говорит.
- Привет. Поцелуемся?
Я наклоняюсь
- Не вопрос.
Он смеется и отстраняется.

- Знаешь, пойдем выпьем кофе. Здесь недалеко. Я хорошо знаю это место. Пошли. Там нормальный кофе. И можно курить. Но чересчур демократично, правда.

Вечером в кафе шумно и накурено, я пробираюсь к предложенному столику, вижу полные пепельницы в них изувеченные останки сигарет - иногда с неряшливым ободком помады, пятна кофе на столах, винные пятна, крошки, грязные чашки, полупустые чашки, чашки с капучино - еще не начатые - с кокетливым шоколадным узором, скомканные салфетки, недоеденные десерты в простых стеклянных вазочках.
Наше место у окна. Странно, что оно не было занято - или его держали специально для нас?
Шульдих подходит через минуту.
- Я сяду здесь, - показывает он. - Я привык. По-другому мне неудобно.
- Мне все равно. Садись, как хочешь.
- Мне тут нравится, - говорит Шульдих, он берет истрепанное меню, - здесь настолько людно, что можно чувствовать себя в полном одиночестве. Ну вот знаешь, когда ты сидишь один дома и говоришь сам себе тоскливую чепуху – ну, бывают такие моменты в жизни - то как будто подспудно ищешь собеседника, если прислушаться, в твоей мысленной речи всегда куча обращений – но, правда, когда собеседника все-таки находишь, это бесит, да, а когда потенциальных собеседников бесчисленное множество, ты можешь быть наедине с своими мыслями. Одиночество в толпе - слышал? - Но ответа он не ждет. - К тому же дождь за окном. Это классика, Еджи.
Дождь уже гораздо сильнее - но тут не слышно этого разбивающегося падения воды с неба - вижу только взрывающиеся лужицы, и еще капли сползают по оконному стеклу. Странное ощущение - оторванности, разрозненности, непонятной тоски.
Такую мы испытываем, когда нам лет десять, когда хотим чего-нибудь волшебно-недостижимого.

Потом я все время вспоминал, что именно это ощущение - непонятное, необъяснимое - сопровождало все наши встречи с Шульдихом.

Тот вечер я, вообще, помню как россыпь несвязанных событий. Каким-то странным образом, когда одно прекращалось и начиналось другое - между ними возникала пауза. Разрыв линии. Разрыв временной линии. Точка. Незаметный промежуток. Еще одна точка - она почти сливается с первой. Но разрыв есть. Пауза есть. И что было в эту паузу, я не помню. Да я даже не смогу доказать, что эта пауза действительно была. Меня как будто выбрасывало из привычного - на минидолю, на микродолю мгновения - это не исчисляется временем - но из-за этого я не могу связать тот вечер в единое целое.

Даже последовательность событий.

***

- Будешь кофе? - говорит он.
- Я не люблю, - говорю я. - Нет.
- Тогда выбирай сам, - он протягивает мне меню, и я какое-то время смотрю, но мне абсолютно наплевать, что там написано, просто пролистываю, как неинтересный журнал и заказываю пиво - пользуюсь демократичностью места. Шульдих - кофе, да. Ему что-то говорит официант, что-то вроде "как обычно, да?", Шульдих кивает, слегка улыбается - он здесь просто постоянный клиент, а вовсе не то, что я о нем знаю. Другой человек. Это странно. Я воспринимаю это как что-то невероятное. Я считаю необычным такие невыносимо обыденные вещи – только потому, что это касается Шульдиха, да? Наверное. Если бы он строил мировые заговоры и вел стенографию мыслей завсегдатаев, я бы был меньше потрясен. Ну, может быть. Я опять ни в чем не уверен, так что ладно. Словно меняется угол зрения, как-то странно искривляется, одно накладывается на другое - придуманное на увиденное, известное на изображаемое. Я даже как будто не совсем верю в происходящее.

***

Разбитое, расколотое восприятие – ну, вот как будто... как будто я - отражение в луже, и меня удивляет этот человек наверху - зачем он смотрит мне в глаза?

***

...Сидим и смотрим, как капли дождя сползают по стеклу, и молчим. Шульдих иногда берет свою чашку кофе, подносит к губам, отпивает и ничего не говорит. Даже не смотрит на меня, но я не чувствую никакого неудобства или скуки. Или раздражения от того, что теряю время. Наоборот: мне непривычно хорошо. Хотя я не могу сказать - спокойно.
Я курю. Вторую или третью сигарету.
- На всю ночь, - говорит Шульдих негромко. - Дождь на всю ночь. Раньше я любил, когда дождь идет всю ночь.
Он всегда говорит так, как будто не ждет ответа - или правда не ждет? Я - этот гипотетический собеседник в период тоскливых мыслей, и от меня ответа все равно не требуется? Раз уж я вымышленное создание?
Иногда мы не слышим, а просто помним - как шумят листья, как падает дождь, какими громкими становятся по вечерам гудки машин, каким отчетливым звук быстрых шагов по лужам, каким пугающим звук ветра в ушах - на углу дома, когда сворачиваешь - такой нестерпимый свист, вой, хохот.
Я не слышу, но я помню все это, когда смотрю в окно – бесцельный наблюдатель, жаждущий участия аутсайдер - и помню эти звуки, а внутри - музыка, дым, голоса, звяканье посуды и молчаливо пьющий кофе Шульдих.
Тот, которого я хочу видеть - зачееем?
Тот, которому я хочу верить - глуууупо.

Просто удивительно какие пафосные фразы мы можем говорить, когда идет дождь.

***

...Почему так сильно хочется обнять и говорить и шептать, как я скучал, как я скучал по тебе, Шульдих, как хорошо, что ты пришел, как мне хорошо с тобой - и обнимать и касаться губами волос, пальцами лица – скул, висков - именно тогда, когда не можешь этого сделать?

- Я так скучал, - говорит он и кладет свои пальцы поверх моих.

Я до сих пор не уверен, что он тогда сказал это вслух.

15

Люди уходят, приходят, Шульдих пьет вторую чашку кофе.
- Как вы можете это пить? – Почему-то не выдерживаю я. - Отвратительное пойло.
- М? - Он поднимает глаза. - Мы? - непонимающий взгляд. - А! ты про Брэда, - мне неприятно режет слух это имя . Он смеется. - Ну да. А хочешь, я тебе расскажу, какой он? Хочешь, я расскажу тебе про Брэда?
- Не особенно.
- Да брось! - он касается губ салфеткой. - Давай! Тебе же наверняка интересно? - И вот он опять не нуждается в ответе - он решил рассказать и расскажет. - Знаешь, какая у Кроуфорда отличительная черта? - нет, не то, что ты подумал, хахаха, - а я даже ничего не успел подумать, - он никогда не говорит правду - он не лжет, как я... ну, или как ты - он просто ее не говорит - все! раз не сказал – значит, этого нет. Раз не видит, значит, этого нет. Не знаю, может быть, это позволяет ему обманывать самого себя - когда ты лжешь себе, как бы виртуозно ты это не делал, ты всегда знаешь, что ты врешь, и это тебя терзает - неприятно заниматься самообманом. Брэд не так, – он снова называет его по имени, - он себя не обманывает, просто не говорит себе правду. Честно, Еджи, я столько про него знаю - у меня было время на наблюдения, поверь, и я его зря не тратил. Правда, ты знаешь то, чего не знаю я - ты ведь с ним спал, - я вздрагиваю, - скотская манера называть все своими именами! слава Богу, он не сказал – трахался. - Я не знаю, какой он в постели, но зато... А, кстати, можешь рассказать, какой он в постели - мне всегда хотелось узнать... чисто теоретически, - почему-то быстро поправляется он - как будто оправдывается.
- Я не хочу. - Я смотрю в окно. - Не хочу рассказывать.
-Только не говори, что ты был влюблен в него, Еджи, - говорит Шульдих насмешливо и как-то раздраженно.

***

- Тебя никогда не занимал вопрос про пресловутые пятна на солнце? - Неожиданно спрашивает он.
- Нет, – говорю я. – Астрономия мне как-то не давалась. - Я прошу принести мне пачку сигарет.
- Я не об этом, – он отмахивается. Все понятно – он просто продолжает вслух свои мысли. -Все с упорством достойным лучшего ищут на несчастном светиле подтверждение несовершенства. А кого интересуют пятна на грязной стене? Никого. Все с тем же непонятным упорством примутся искать там чистое и светлое. Даже несколько удивляет. Такое упорство.
- Говоришь о наболевшем? – Я хмыкаю и беру сигарету
- Ну, типа того, – он усмехается.
- Ты знаешь, Шульдих, - щелчок зажигалки, огонек колеблется у меня перед глазами. - Иногда мне кажется, что я как раз та самая грязная стена . Причем, меня уже даже не волнует, найдут ли у меня что-нибудь светлое.
- Ну, может быть, - он пожимает плечами. – Тебе, видимо, принципиально, чтобы у тебя нашли именно плохое, и когда находят хорошее, ты злишься. Взгляд с другой стороны - не ты же ищешь светлое, а у тебя ищут. А ищут, кстати? И что? Боишься разочаровать кого-то неправильными обещаниями?
- Только если самого себя. А ты не иначе злишься, когда у тебя находят темное, а? - Мне не нравится эта марка сигарет, но нужной у них не было. - Шульдих, ты считаешь себя как это… положительным персонажем? Так, что ли?
- А ты считаешь иначе? – Поднятые брови – черт, он шутит или нет? – Отбрось стереотипы, Еджи! Кто и когда тебе сказал, что я плохой? – Он смеется. - Может быть, слова этого человека не стоят внимания?
- Я так считаю, – хотя я уже в этом не уверен.– Хотя действительно, возможно, мои слова и не стоят внимания. Почему тебя, вообще, это все интересует?
- Не знаю. – Он вдруг осекается. Замолкает. Отворачивается.
Теперь он смотрит в сторону. И мне немного неудобно – простая фраза имела для него какое-то неприятное значение. Но я не знаю – какое, и поэтому не знаю, как поправить ситуацию. Хоть и хочу.
Тушу сигарету. Давлю. Еще. Ломаю.
- Не упорствуй в том, что ты плохой. - Шульдих снова смотрит мне в глаза. - Иногда это забавно смотрится. – он снова улыбается.
- Ну, если ты в меня веришь, - в общем, я рад, что он снова разговаривает.
- Нет, – говорит он, – но мне бы хотелось. Понимаешь?
Ему бы хотелось – как вам это нравится?
- Понимаю, - говорю я.
Я действительно - понимаю.

***

- Я хочу уйти, Шульдих, я хочу уйти куда-нибудь с тобой. Пойдем отсюда. Я хочу быть с тобой - я не знаю, чего я хочу. Пойдем отсюда. Пойдем! Пожалуйста!
Мы бросаем деньги на стол - каждый за себя - и быстро выходим из кафе, выбегаем, я хватаю его за руку, и мы бежим под дождем, и я сжимаю его пальцы, дождь очень сильный, и мы забегаем под какую-то арку, и я прижимаю его к себе, он засовывает мне руки под майку, и мы целуемся, целуемся как сумасшедшие - отрываясь на секунду и снова, и снова, и я убираю мокрые пряди с его лба и снимаю какую-то тоненькую резинку с его волос, и я утыкаюсь лицом в его волосы, и я так счастлив, что снова могу уткнуться лицом в эти рыжие, снова пропахшие дымом чужих сигарет волосы, что, если бы я мог плакать, я бы, наверное заплакал - неизвестно от чего.
Но я не могу плакать. Не могу - и не надо.

15

И нам просто нужно было побыть вместе.
И – это не то, что вы подумали.

И еще – гостиница, в которую мы прибежали - держась за руки, абсолютно мокрые. И еще - немыслимые имена, которые Шульдих диктует – хотя его, конечно же, никто не спрашивает – кому сдались наши имена в таком месте? - мы даже не видим человека, который берет у нас деньги - но временно это наши имена - он издевается? вот эти страшные нагромождения звуков – наши имена?! Он диктует их в никуда потрясающе серьезно, притворяясь ничего не понимающим иностранцем - повторяя непонятные моменты – правда, второй раз они звучат как-то иначе, чем первый. Он спрашивает меня – с пугающим акцентом, хочу ли я комнату с зеркалами на потолке, я говорю – ну, конечно же, причем невольно тоже с каким-то акцентом, но Шульдих тут же передумывает и просит непременно без зеркал, я начинаю спорить – ну как же, я хочу все видеть, абсолютно все, но Шульдих начинает страдать, что он стесняется, ужасно стесняется, просто ужасно, что это первый раз, и эти ужасные восточные нравы, и может быть потом, а сегодня – нет, он не готов, и мы хохочем и все-таки берем что-то вполне благопристойное без зеркал и прилагающихся наручников, я высказываю горькое сожаление по этому поводу – все с тем же дурацким акцентом, а Шульдих возмущенно называет меня извращенцем.

В номере он сразу бежит в ванную, хватает два полотенца, одно бросает мне.
- Вытри волосы – у тебя жалкий вид, – он смеется.
- Ты думаешь, ты лучше выглядишь? - я нарочно оценивающе осматриваю его.
- Даже не сомневаюсь! - Рыжие волосы кажутся темнее, когда они мокрые – он действительно очень симпатичный сейчас – с этими ржавыми мокрыми сосульками волос, в абсолютно мокрой майке – ну, есть такие картинки - намокшая майка, торчащие соски – вот как раз оно – так он выглядит. - У тебя пропал твой акцент? Хахаха. С чего ты решил мне подражать?
- Это был спонтанный творческий акт, – объясняю я.
- Отвратительно, – он промокает волосы. – Попасть под такой дождь - это отвратительно, - он отбрасывает полотенце. - Я пошел в душ. Я первый. Я замерз. Я продрог. Ты вполне можешь потерпеть 15 минут, – говорит он, стягивает свои мокрые тряпки, бросает их в кучу. – Снимать мокрые джинсы – это мучение, - он вихляется, пытаясь стянуть намокший деним с бедер.
Я смотрю, как он раздевается, можно сказать – невольно, не могу не смотреть, ну я хочу увидеть его голым – совсем голым.
- Не смотри. Это неприлично, - говорит он утрированно серьезно. - Давай, давай, отворачивайся.
- Хорошо, – говорю я и поворачиваюсь спиной и задираю голову к потолку – все-таки очень жаль, что нет зеркал.

Он подходит сзади, обнимает меня, задирает мою прилипшую мокрую майку и прижимается ко мне голым телом.
Мы стоим так несколько секунд – пять-семь-десять – потом он легонько целует меня между лопаток и уходит в ванную.
Я не оборачиваюсь – чтобы увидеть его голым. Как бы сильно мне не хотелось.
Мне нравится играть в эти игры.

***

- Я думал, что ты не такой скромный, Шульдих, - говорю я.
Мы валяемся на кровати, застеленной чем-то устрашающе красным или бордовым – я точно не помню, но цвет яркий, насыщенный и немыслимо дешевый. Оба - в безликих гостиничных халатах. Честно сказать, кровать могла бы быть и побольше. И не такой жесткой.
- Ты разочарован? Я скромный? Нет, это лестно. Наверное. А что ты про меня думал? Ну, скажи, - он что, бесконечно может слушать о себе?
- Что я думал? – Я размышляю.
- Только честно! - Его голова у меня на животе, и он беспрестанно ерзает - он нисколько не беспокоится, удобно мне или нет - я немного ворочаюсь, чтобы он не давил мне на мочевой пузырь с выпитым - в кофейне! - пивом – но я не хочу вставать, потому что мне хорошо от того, что мы так лежим, и я не хочу нарушать... ну… чего-то там момента.
- Что думал? - Я запускаю пальцы в его волосы, сжимаю в кулак – они мокрые – теперь уже после душа. Кстати, он плескался там не пятнадцать минут, как обещал, а полчаса, как минимум – я действительно замерз, пока его ждал – впрочем, он явно этого добивался – жаловаться не на что. - Я думал, что ты самое отвратительное на свете создание. Хуже не бывает. От одного твоего присутствия меня тошнило и мутило.
- Ого, - говорит Шульдих, - вот это признание! Действительно честно. Ты честный парень, Еджи, – он смеется.
- Ну, не знаю, - мне уже хочется высказаться. - Что ты все время готовишь какую-нибудь мерзость - вот что думал. Что ты такой зазнавшийся самовлюбленный тип. Отвратительный умник, - я совершенно забываю сказать, что больше всего меня злило его присутствие рядом с Брэдом и уверенность в том, что они любовники. – Что неплохо было бы тебя кое в чем разуверить, – меня несет. – Сбить с тебя спесь.
- А сейчас ты так не думаешь? Ой-ой. Я польщен. Могу поменять исходные значения на противоположные, а? Ты такой доверчивый? Или такой глупый?
- А сейчас не думаю, - я наматываю его волосы на палец. - Не потому, что я такой доверчивый. И даже - если глупый. А потому что мне все равно. Даже если ты мерзавец, а потом я буду валяться в грязи, и ты будешь первым, кто меня пнет - мне все равно. Потому что я все равно хочу быть с тобой сейчас в этом гостиничном номере.

***

Потом мы заказываем бутылку вина. Я заказываю. Это выглядит так - я тычу пальцем в самое дорогое из предложенного. Мне смешно - как будто я хочу произвести впечатление на школьницу, которая мне нравится, и которую я собрался соблазн