Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

…Он действительно сильно изменился, из неуверенного мальчишки превратившись в довольно жесткого и властного молодого мужчину. Мне пришлось осознать это достаточно быстро. Во всех красках и подробностях… во всех моментах жестокой нежности и отрешенного удовольствия.
Мне не хотелось задавать вопрос, почему Антон захотел ухаживать за мной, отказавшись от помощи профессионала: мне казалось, что я понимаю. Теперь, когда он вернулся, между нами не был уместен кто-то еще. Даже если Антону было тяжело.
Даже если было тяжело мне…
Я не думал, что все сложится гладко и мой путь к искуплению своей вины будет усыпан розами, но… я повторял себе это тысячу раз – все сполна заслужено мною. Мне просто надо научиться жить с этим.
Антон приходил без какой-либо привязки ко времени. Он сказал, что ему так удобно: учиться и работать одновременно не так уж просто.
Мой мир разросся - или уменьшился - до таких размеров, что вмещал теперь лишь звереныша, измеряя личное время отрезками от его прихода и ухода.
Иногда Антон появлялся только к вечеру: мне приходилось проводить весь день в одиночестве и полумраке комнаты. Это было бы почти не страшно, если бы не чувство голода, которое начинало меня мучить чуть ли не с самого утра: я привык, что Саша кормила меня, когда приходила, и перестроиться было нелегко.
Я понимал, что звереныш не всегда успевает забежать ко мне перед университетом и не считал возможным просить его о таком одолжении.
В конце концов, можно приучить себя питаться один-два раза в день и не испытывать при этом никаких неудобств.
Так я думал, ворочаясь в постели, пытаясь отвлечься, хотя тело настоятельно требовало пищи намного чаще, чем мне бы того хотелось.
Я не мог назвать Антона жестоким – нет. То, что я сейчас сидел голодным, была полностью моя вина: он раньше оставлял мне что-нибудь поесть на тумбочке, но после того как каждый раз был вынужден убирать пролитое или рассыпанное с пола и с моей кровати, отказался от этого...
Да и толку было никакого – мне все равно не представлялось возможным дотянуться до того, что я упустил.
Однако голод был ничем по сравнению... с тем позором, который я периодически испытывал перед Антоном.
Сегодня был как раз такой день, когда… когда...
Иногда получалось так, что мне не удавалось вытерпеть до прихода Антона, и я пачкал себя и простыни. Понимая глупость своего поведения, я все еще упирался и не желал помощи в том, что могло все упростить…
Это было последней гранью, последней чертой, за которой я становился окончательным калекой не только в своих глазах, но и глазах звереныша.
У меня не получалось пересилить себя: подпустить так близко чужого человека оказалось гораздо легче, чем разрешить сделать то же самое _ему_.
С Сашей многие вещи казались проще. Но было бы смешно думать, что теперь мне надо платить за возможность быть с любимым мною человеком, испытывая подобное.
Сейчас уже невозможно было что-то исправить и мне приходилось ждать звереныша, ибо сам я не мог помочь себе чем-либо. Хотя и пытался… Пытался дотянуться до инвалидного кресла, но оно стояло слишком далеко, и я упал, сделав только хуже.
Естественно, когда пришел уставший и чем-то расстроенный Антон, ему это не понравилось. Хотя нет… сегодня он был просто в бешенстве.
Таким я видел его в первый раз и все же пытался объяснить, извиниться, старательно не замечая нахмуренные брови и резкие движения, которыми звереныш закатывал рукава своей рубашки. После моей фразы, что я больше так не буду, Антон обозвал меня придурком.
- Какого черта?! Нет, ну, какого черта, Егор?! – юноша брезгливо поморщился, - Ты делаешь это мне назло, да?!
Он наклонился, и его пальцы больно дернули меня за волосы.
- Ты не такой беспомощный! Я же сказал вчера во сколько приду! Ты потерпеть не мог?! – его голос буквально лучился негодованием и обидой, - А сколько раз я предлагал тебе вставить эту хренову трубку?! Но ты же гордый!
Антон еще раз потянул меня за волосы, заставляя смотреть себе в глаза. Это был мой шанс, пока он ненадолго замолчал, внимательно изучая мое лицо.
- П-ро-ости. Я-а…
- Ты, блядь, кто ж еще! – звереныш с силой впечатал мое лицо в сползшие влажные простыни.
Не смотря на то, что я решил вынести все, что бы ни произошло, мое тело рефлекторно дернулось. Я даже поднял руку, стараясь оттолкнуться от перепачканного белья.
Но Антон лишь сильнее вжал мое лицо в кровать.
- Противно, правда? А кто виноват? – мне не хватало воздуха и я начал задыхаться, - Конечно, тебе по фиг: убирать-то мне! Сволочь!
Я пытался вздохнуть, но звереныш слишком сильно прижимал меня к кровати. И, конечно же, он видел, что я задыхаюсь.
Видел и ничего не делал.
- Знаешь, мое терпение лопнуло: ты больше не будешь упираться. Ясно?
Я хотел согласиться на что угодно, принять все это, но тело… тело просило хотя бы глоток воздуха. Когда из моей груди вырвался непроизвольный судорожный стон, Антон отпустил меня.
Я сполз на пол, жадно глотая воздух ртом, давясь им. Звереныш больше ничего не стал говорить, молча стаскивая испачканное белье с постели.
На меня он не обращал внимания.
Хотя нет, когда он перестилал чистое белье, то оттолкнул меня ногой так, чтобы ему было удобно стоять.
Я покорно ждал своей очереди. Стараясь не думать.
Но поменяв постель, Антон вышел из комнаты, оставив меня лежать на полу. На кухне зазвенела посуда, что-то громко упало, а потом еще раз. Этот звук был похож на запущенную в стену металлическую крышку от кастрюли.
Хотя я мог ошибаться…
Потом в соседней комнате раздалось бормотание телевизора.
Я вздохнул, пытаясь удобнее устроиться на холодном и жестком полу. Я был наказан.
Антон иногда избирал странные наказания: ему не обязательно было орать так, как сегодня. Это могли быть задернутые шторы, убранный куда-то пульт от телевизора, идеальный порядок в комнате, отодвинутое инвалидное кресло…
Лежа и смотря в потолок, я не мог не улыбнуться: ведь именно этого я и хотел, именно эту мою просьбу и исполнил Бог – чтобы Антон стал мной.
Он стал. И у него это очень неплохо получилось.
- Тебя ничего не проймет, - от неожиданности я вздрогнул и попытался приподняться на локтях.
Но правая рука – как всегда – подвернулась и я снова упал на пол, больно ударившись головой о тумбочку.
Звереныш присел около меня, вздохнул и заботливо отвел с моего лба пряди волос.
- Наверное, ты понимаешь только по-плохому.
Я сделал отрицательный жест головой, ловя руку юноши между своей щекой и плечом.
- Знакомая фраза? – Антон произнес это почти с горечью.
Его ладонь была такой теплой, пальцы слегка поглаживали мочку моего уха, что я еще раз улыбнулся, блаженно закрывая глаза. За стеной все еще работал телевизор, от звереныша пахло сигаретами и… мне вдруг стало так хорошо. Он со мной... он есть и это… все… меняет.
От приятных мыслей меня отвлек почти нежный шепот Антона:
- Ты похож на идиота, - он убрал свою руку, и меня охватило чувство острой потери.
Я робко коснулся рукой его коленки и судорожно сведенные пальцы удобно легли на нее.
Антон молча смотрел на мою руку не спеша реагировать. Это был первый почти интимный момент со времени возвращения юноши ко мне.
До этого я не позволял себе касаться звереныша, если только не принимал его помощь.
Стало жарко.
Я понимал, что сейчас выгляжу ужасно и… пахну тоже ужасно, но… но вдруг… возможно…
В животе у меня громко заурчало и Антон, усмехнувшись, встал:
- Пора сделать то, что я обещал, - рука упала на пол, и юноша коснулся моих пальцев тапочком, - А после я тебя покормлю.
«Ты понимаешь только по-плохому.»
Теперь он думает, что я старался его отвлечь…
Я в свое время только угрожал ему, говорил ужасные вещи, запугивал… Антон – теперешний Антон – не бросал слов на ветер.
Мне нравилось издеваться, упиваясь чувством власти, примешивая к этому свою собственную мораль.
Антон – заботился.
Но от этого не было менее больно и менее стыдно.
Звереныш методично, молча, лишал меня всего, что я считал личным пространством.
Иногда мне казалось, что я уже и сам не принадлежу себе.
Ванна была тем местом, где когда-то испуганный мальчик заново родился – с кровоточащими ранами, голый настолько, что даже его собственная кожа не помогала отгородиться от окружающего мира.
Ванна была тем местом, где молодой мужчина заставлял уверовать в чистилище, стирая последние остатки моего самоуважения.
Это не было жестоко, это было правильно и… уместно. Это приносило ни с чем не сравнимое облегчение. И вряд ли кто-нибудь был способен меня понять.
Я не стал мазохистом, не извратился еще и так – это было нечто иное, позволяющее мне поверить, что возможно когда-нибудь мне удасться простить себя.
И все же мой кишечник и измученный анус отказывались принимать это.
Мне хотелось кричать, когда Антон засовывал в меня трубку от клизмы, хотелось кричать, когда живот вздувался от того количества воды, которое попадало в меня…
Я чувствовал себя грязным и уродливым и неприличные звуки, непроизвольно издаваемые мной, только усугубляли мое положение.
Свет снова слепил меня, снова выжигал до дна. С той лишь разницей, что теперь его наполнял голос Антона, а не моей матери.
Отсутствие опыта, раздражение, что-то еще, что можно было бы назвать обидой на весь мир, заставляли юношу быть грубым и не осторожным настолько, что из меня вместе с содержимым кишечника и водой, в ванну стекали красные разводы крови.
Я, сам того не замечая, плакал, всхлипывая и неловко закрывая голову руками – закрываясь от смотрящих на меня глаз - уткнувшись в собственные локти, слушая речь Антона.
Наверное, сегодня у него и, правда, был тяжелый день, потому что звереныш с отстраненным равнодушием рассказывал мне, что я сделал с его жизнью.
Обнажаясь передо мной так же, как и я перед ним. Так же выворачиваясь наизнанку… так же истекая дерьмом…
Это был равноценный обмен за то, что нас связывало.
- Я не могу понять, что чувствую к тебе, - говорил тихо юноша, теребя пальцами кончики моих волос, - Ненавижу… люблю?
Я вздрогнул и, убрав руки от лица, посмотрел на Антона.
- Лю-уб-ишь? – не смотря на мое положение, хотелось улыбаться.
Но вместо этого, я повторил свою недавнюю ошибку, снова потянувшись к зверенышу.
Он дернулся, отшатываясь от моей ладони, и нахмурил брови:
- Не перебивай меня! – конец пластмассовой трубки снова грубо вошел в меня, причиняя боль.
Я не удержался от вскрика, непроизвольно хватаясь за бортики ванны.
Антон продолжил:
- Ты сделал со мной что-то ужасное: я не могу стать прежним. Я хочу этого, очень хочу, но… не могу… – мой живот снова стал вздуваться от большого количества воды.
Я всхлипывал, не смея заговорить, кусая губы, терпя из последних сил.
На этот раз… все будет так… как он хочет.
Антон…
Антон!
Звереныш посмотрел мне в глаза и, не спеша, вытащил трубку. Я почувствовал облегчение и благодарность.
- То изнасилование… - он не торопясь поднялся и швырнул клизму в раковину, чем заставил меня тихо вздохнуть и от такого облегчения.
Он повернулся ко мне, смотря потемневшими глазами.
- Оно убило меня. Когда я жил с тобой, то думал, что возможно это приятно: Илья, по крайней мере, выглядел очень довольным. Но потом… скажи, тебе самому было не противно? Как это может нравиться?! – Антон опустился на бортик ванны, чуть не сев на мою руку и, наклонившись, втолкнул в меня свои пальцы.
Он с негодованием смотрел мне в глаза… смотрел сквозь меня, а я смаргивал слезы с ресниц, стараясь даже не пытаться отодвинуться от его рук. Не смотря на мой частичный паралич, боль я чувствовал очень хорошо…
- В этом не было ничего приятного - это было отвратительно и больно. Они лапали меня, вертели как куклу. А я кричал… - Антон вытащил из меня пальцы и уставился на кровь на своей коже, его глаза подозрительно заблестели, - Они не слушали меня, сколько я не просил, а после я не мог даже этого.
Во взгляде звереныша появилась ненависть:
- Потому что меня заткнули. Мне все время казалось, что еще немного и я умру. Даже не от боли, а от тошноты и унижения! И ведь знаешь, я ведь почти и умер. Но пришел ты... Я очень хорошо это помню, потому что они прекратили издеваться надо мной. Ты вытащил меня... Во всех смыслах. Но что ты со мной сделал?!
Его голос срывался на крик, и я не понимал почему: он же сам сказал, что я помог ему. Я, правда, не понимал.
Антон встал, включил на несколько минут душ, а потом оперся руками о раковину.
- Я не могу спать с женщинами! – наконец, выдавил он из себя, - Я пытался, но… у меня не получилось.
Юноша покраснел и, сдернув с маленького крючка на стене полотенце, швырнул его мне в голову.
- Зато я попробовал с мужчинами, - стащив махровую ткань на грудь, прижав к себе, я посмотрел на Антона: его взгляд из-под челки обжигал, - И знаешь? Мне понравилось! Не смотря на то, что эти суки со мною сделали – мне понравилось!
Я сжал полотенце в своих руках.
- Это ведь ты виноват, - тихо произнес Антон.
Он наклонился надо мной, грубо помогая перебраться из ванны в инвалидное кресло. Сегодня таскать меня на руках, как обычно, он не стал.
Я сжался, едва моя спина коснулась холодной спинки из кожзаменителя.
Лицо звереныша было совсем близко от моего, так что я чувствовал горячее дыхание Антона на своих губах.
- Ты виноват во всем: что я стал… - юноша запнулся, - другим… что меня теперь ненавидит брат, что мне пришлось уйти из дома.
Я удивленно моргнул и хотел спросить «почему?», но звереныш увидел этот вопрос в моих глазах и, усмехнувшись, ответил:
- А что тебя так удивляет, Егор? С чего бы Игорю мириться с тем, что его брат – пидор? – в глазах юноши мелькнула боль, - Я был так растерян и напуган, что додумался придти к нему и рассказать. Ты не представляешь, какой он устроил скандал, ты даже не представляешь.
- Что-о ты?.. – что он рассказал ему?
Звереныш невесело рассмеялся, кладя свои ладони мне на плечи.
- Не волнуйся, ты упомянут не был: я рассказал, что меня изнасиловали… Это довольно сложно держать в себе. Ты помог мне, но потом прогнал… как собаку. Ты даже не подумал, что со мной будет без твоей помощи!
- Но… я-а от-пусти-ил т-тебя! – я не мог не возразить, нервно расправляя на своих коленях ткань полотенца.
Я тогда ошибся? Почему он не сказал мне?!
Если хотел остаться… если он действительно хотел, всего _этого_ могло не быть!!!
Звереныш еще больше завелся от моих слов, с силой ударив ладонью по стене за моей спиной.
- Куда ты меня отпустил! На свободу? Посмотри, где я сейчас!!! – Антон прикусил губу, словно пытался справиться с чем-то, что так и рвалось наружу вместе с обвиняющими меня словами, - Ни черта ты не отпустил… Знаешь, что сделал мой брат?
- Н-нет…
- Он меня ударил. Игорь сказал, что если бы я… «сучка не захочет, кобелек не вскочит». Мы впервые подрались.
- О-он не-е пра-ав. Т-ты н-не-е п-пр-ав, - слова снова не желали произноситься.
Антон, ну неужели же ты не понимаешь? Ты только ищешь повод для своей злости. А в чем виноват я?!
Получается, в том… что отпустил тебя? В том, что спрыгнул с крыши не… позаботившись о тебе?
Я прижал сведенную судорогой руку к глазам.
Где же ты тогда был все эти четыре года? Почему ты пришел только сейчас… почему ты… почему ты копируешь Илью или меня, или кого-то еще, вместо того, чтобы быть самим собой!
Как бы я хотел сказать это. Хотя бы один раз – четко и ясно!
Звереныш, наклонившись почти вплотную, отведя мою руку от лица, и внимательно посмотрел на меня:
- Это не было самым страшным, Егор, - его глаза сузились, - не было по сравнению с тем…
Юноша осекся.
- С т-тем? – я не мог больше строить догадки: мне хотелось, чтобы он высказал мне все.
Антон наклонился еще чуть-чуть, прижимаясь щекой к моему виску, и прошептал:
- С тем, что я не смог выкинуть тебя из головы.
Я вздрогнул и попытался отодвинуться от Антона. Частично это получилось, но легче не стало: вид у звереныша был полубезумный.
Его руки крепко стиснули подлокотники моего кресла, не позволяя отстраниться больше ни на сантиметр.
- Я ненавижу свои мысли, я так устал с ними бороться! Мне хочется быть с тобой… Сплю я, мечтаю, иду на учебу или работу – я хочу все время быть с тобой, рядом. Скучаю по тебе, твоим прикосновениям, голосу… Пытаюсь засунуть это куда подальше, прячусь от собственных мыслей, но… я ненавижу себя – это правда, но больше, чем себя – я ненавижу свою жизнь без тебя! – Антон замотал головой и пряди его волос задели мое лицо, - Я был мальчишкой, не знал, что творил и зачем… зачем ушел, как только ты разрешил мне это. Дома меня ничего не ждало: матери не было, а брату… брату я всегда только мешал! Мешал занять свое место под солнцем… Ты не представляешь, каково мне было. Так паршиво, что я вернулся. И что сделал ты?! Ты прыгнул с крыши. О чем ты думал?! Точно не обо мне. – он с трудом, почти со всхлипом, перевел дыхание и тут же продолжил, - Тот поцелуй в коридоре… я тебе поверил, сам того не понимая – поверил. И как ты отплатил мне за доверие? Мне же показалось, что я смогу жить дальше, а ты все испортил! – голова юноши опустилась, почти задевая мою грудь макушкой, - Я ходил в больницу, сидел на ее ступеньках, расспрашивал медсестер… боялся подойти к твоей палате. – Антон снова посмотрел на меня, - Ты очень хорошо все просчитал: думал, что откупишься от меня после всего, что сделал с моей жизнью?! Счета, фирма, несколько квартир, наследство – ты меня спросил?! – звереныш снова ударил рукой по стене, - Брат прав – я пидор, иначе как все это объяснить? Так ведь не должно было быть. – он с горечью смотрел прямо мне в глаза, - Да я больше пидор, чем твой Илья! Мы же общались с ним… говорили в больнице. Совсем не так, как у тебя дома… А потом - почему-то - он сказал, что был не прав. Знаешь, Илья считает, что это он убил тебя. Но это же не правда: тебя убил я! – по щеке Антона скатилась слезинка, - Нелегко жить, осознавая, что ты – убийца. Испытывал ли ты когда-нибудь такое? – знал бы он, что да, - И не смотря на это все, как же я могу хотеть тебя… как же я могу нуждаться в тебе… как же я…
Звереныш всхлипнул, замолкая. А после, облизав свои пересохшие губы, он наклонился и поцеловал меня.
В его поцелуе не было ничего, что могло бы напоминать нежность: Антон жадничал и кусался. Он обхватил мою голову руками, еще теснее прижимаясь ко мне, постанывая мне в рот, продолжая задыхаться, захлебываться своими эмоциями, своей почти истерикой.
Когда он, наконец, отстранился, его голос прозвучал тихо и хрипло:
- Я не могу больше ждать. И лучше бы ты любил… быть… снизу, – звереныш провел большими пальцами по моим губам, словно пытаясь их расправить, растянув в стороны, - Хотя даже если это не так, то это не имеет никакого значения, потому что я больше никогда… ни-ко-гда!..
Он так и не договорил, что именно, но это было понятно и без лишних слов.
Антон опустил глаза вниз, туда, где на моих бедрах лежало полотенце, и осторожно коснулся пальцами, медленно стягивая его. Я попытался поймать ускользающую ткань, но у меня ничего не получилось.
Полотенце ненужной тряпкой упало на пол.
Я никогда не стеснялся своей наготы. И за эти несколько недель звереныш, естественно, видел меня голым. Разным. Но сейчас… почему-то это было для меня слишком.
- Ты не хочешь меня? – спросил Антон, не поднимая глаз.
После того, как я получил свои увечья, мне не приходилось даже задумываться об… об этом аспекте своей жизни.
Мне казалось это невозможным. Кроме того, кто захочет трахаться с полупарализованным калекой?
Разве что из жалости. Но Антон…
Это было нечто иное.
- Ты не хочешь меня? – повторил звереныш, замирая, нерешительно приподнимая руку, незряче гладя пальцами мою щеку.
Как я мог не_хотеть_его?! Особенно после всего, что он мне сказал… после всего!
Только я… я почему-то…
Мне хотелось оправдаться, однако говорить с моим заиканием сейчас было просто невозможно. Только не об этом.
Но для звереныша был важен мой ответ - я это видел.
Поэтому поднял руку и непослушными пальцами провел по бедру юноши снизу вверх. Поднимаясь, моя ладонь задела член Антона.
Он резко выдохнул сквозь сжатые зубы и отстранился, решительно разворачивая инвалидное кресло и катя его по направлению к моей спальне.
В комнате Антон вытащил меня из кресла, швыряя на перестеленную кровать. Затем он забрался сверху, нависая надо мной.
Единственные слова, которые он успел мне сказать, перед тем как наброситься на меня, были:
- Я схожу с ума. Егор, я так… тебя… - и он снова поцеловал меня – совсем по-другому.
Если б я мог, то развел бы ноги в стороны… потому что искушение почувствовать себя еще более отвратительным, было почти нестерпимо.
Это мазохизм - я отдавал себе отчет - но это было так… велико.
Несмотря на грубое вторжение, острую боль внизу спины, когда Антон вошел в меня, кусая, словно животное мою шею и плечи, вылизывая их; несмотря на его несдержанность и то, что у меня по всему телу останутся синяки, и питаться мне придется только жидкой пищей; несмотря на разбитые в кровь губы, заломленные до крика руки – звереныш заставлял меня ощущать все сильнее и ярче, чем когда-либо: он не только стал мной, он пошел намного дальше.
Антон сделал нас одним целым, стерев последнюю грань, разделяющую нас.
Потерявшись в своих ощущениях, его судорожных движениях, мне казалось, что я вижу небо.
И когда звереныш обессиленно упал на меня, я не мог понять, чье сердце так сильно бьется, заходясь от боли и вместе с тем от невероятного наслаждения – мое ли, его?
Слишком хорошо, было слишком… хорошо.
Юноша неподвижно лежал, пряча в изгибе локтя свое лицо, но когда я поднял дрожащую руку и искривленные судорогой пальцы запутались в русых волосах, он, скатившись с меня, перевернулся на спину.
Его взгляд скользнул по моему лицу, и Антон, обхватив ладонью мою кисть, крепко сжав, поднес ее к своим губам:
- Когда придет смерть, у нее будут твои глаза*… - прошептал он в мои пальцы и тихо засмеялся.
И я подумал, что даже если звереныш, получив мое сумасшествие, убьет меня завтра или через месяц, упиваясь той властью, которая когда-то сделала меня чудовищем, я… все равно… счастлив.

* Антон цитирует перефразированную строку из стиха Чезаре Павезе: придет смерть и у нее будут твои глаза.

Январь 2007г – Декабрь 2009г.

Форум » » «… и я». Ориджинал. NC-17, angst, эпилог от 21.12. тема 5 (продолжение)
	перенос