|
Отправлено: 07.05.07 13:44. Заголовок: Re:
- Хисаги Шухей!
- Хай!
Солнце напекло темные пряди, растеклось по ним ярко-желтыми бликами, а о раскаленной черной форме выпускника Академии и говорить нечего. И вот – ветер скользит в широкие рукава, принося долгожданную прохладу – разумеется, он не мог не продемонстрировать максимум своих способностей в такой момент – ведь мало какие студенты владели шунпо, а он умел бегать вспышками чуть ли не с рождения, если можно говорить о рождении в таком месте, как Общество Душ.
Площадь залита золотыми лучами, они отражаются от потрескавшихся камней и беспощадно выжигают островки мятликов и полыньи, которые пробились сквозь трещины и отчаянно сражаются теперь за свои позиции. Примерно как и две дюжины выпускников, стройной шеренгой выстроившихся перед строгими очами капитанского состава Готея-13.
- Мальчик склонен к позерству, - чуть слышно мурлыкнул Ичимару-тайчо, но Хисаги, конечно же, услышал, и кончики ушей его нестерпимо покраснели.
- Помолчи, Гин, - строго, но также тихо одернул его Хитсугая-тайчо. Хисаги в недоумении посмотрел на него. Мальчишка был, кажется, младшим братом – или что-то вроде того – Момо Хинамори, девушки с младших курсов, одаренной, но чересчур недалекой и доверчивой. Капитаном Хитсугая стал меньше года назад, полностью избежав таких досадных задерживающих факторов, как обучение в Академии, прохождение сложной иерархии рангов под началом какого-нибудь капитана и поэтапное овладение банкаем. Конечно, капитаном можно было стать, попросту убив уже имеющегося – все знали о методах Зараки Кенпачи – но это был явно не тот случай. Тоширо появился в Сейретее с ледяными крыльями за плечами и выдавил сквозь зубы: «Кто из вас – Ичимару Гин?» До сих пор неизвестно, что полужило причиной столь разъяренного состояния беловолосого мальчика, хотя ходили слухи, будто не обошлось здесь без прекрасного пола в лице пресловутой Хинамори. Неизвестно также, каким способом ситуацию удалось исправить и замять. (Скорее всего, преданная и оттого легковерная Момо напутала что-то в сложной социальной жизни обожаемого Айзен-тайчо, из-за чего и возникло сие недоразумение). Так или иначе, банкай – он и в Уэко Мундо банкай, и Тоширо Хитсугая, без особой, впрочем, охоты, занял пустующую должность капитана десятого отряда в славном Готее-13.
- Чем бы вы хотели заниматься, Шухей-сан? – вежливо спросил Укитаке-тайчо, серьезно и внимательно глядя на черноволосого юношу, - что вам больше по душе – сражение на мечах, кидо? Или, может быть, медицина?
- Разумеется, нет, – быстро ответил Хисаги. Тут его взгляд упал на безмятежно глядевшую на него женщину со странными косами, заплетенными под подбородком. Хисаги покраснел вторично и поспешил добавить, - я, к сожалению, не чувствую склонности ни к медицине, ни к научным исследованиям. Но выбрать между магией и мечами не могу. По-моему, тут важны не метод, а цель, - храбро закончил он.
- Какова же цель? – спросил вдруг Комамура-тайчо, который до этого стоял совершенно неподвижно и, казалось, дремал. Хисаги уставился на железную кастрюлю, надетую на голову капитану. Какая нелепица. Ответить он не успел, его прервал резкий голос капитана второго отряда.
- Сражаться во имя Готея? – насмешливо спросила Сой Фонг, - или во имя своего капитана? Сказки для детей.
- О, не правда ли, - вновь прозвучал напевный голос Гина. Хисаги не знал, на что намекал Ичимару, но намек явно попал в цель – рука женщины дернулась к катане. Гин улыбнулся еще шире. Шухей с бесстрастным видом взирал на происходящее, понимая прекрасно, что бесстрастно взирать – единственный выигрышный вариант поведения. А то еще затопчут.
- Успокойтесь, Сой Фонг, - раздался веский голос со-тайчо, - Ичимару, а вы прекратите паясничать.
Все притихли; студенты, не привыкшие к тому, чтобы в их присутствии непочтительно говорили с капитанами, переглядывались. Видимо, это было своеобразное признание того, что они теперь – почти наравне с этими полубогами в белых накидках. Хотя, на самом деле, самое большое, что светило каждому из них – быть принятым каким-нибудь восемнадцатым-двадцатым офицером в один из готеевских отрядов, и о всамделишном «наравне» речь, понятное дело, и не шла. Меж тем вперед шагнул темнокожий мужчина с забранными в хвост темными волосами.
- Я возьму его, - сказал Тосен, не поясняя своего решения. Хисаги изумленно взглянул на него. Тосен, как и Комамура, никак не проявлял своего присутствия до того, как заговорил. Теперь же его голос звучал вполне решительно, хотя он и не задал будущему офицеру ни одного вопроса.
- Решено, - постановил Ямамото. Церемония на этом завершилась – Шухей был последним, дожидавшимся распределения. Капитаны и выпускники начали расходиться. Гин, чуть задержавшись, скользнул по Хисаги непонятным взглядом, однако подойти не подошел, и исчез в том же направлении, что и остальные. Издалека раздавался веселый голос Кераку-тайчо, призывавшего «Джу-тяна» не скупится на приглашения и уверяя его, что с прошлого раза у него еще осталось саке, и недовольный голос Сой Фонг, подвергавший сомнению компетентность Шунсуя как капитана в принципе. Быстро темнело.
Шухей, чувствуя, как отпускает его напряжение минувшего часа, с удовольствием потянулся, и лениво подумал, что можно бы было зайти к Ренджи, отметить... Абарай был студентом с младших курсов, но выпивка у него водилась отменная; он, в отличие от большинства своих однокурсников, знал Руконгай как свои пять пальцев, и с вопросом «где и что достать» у него проблем никогда не возникало. Шухей развернулся, намереваясь отправиться в сторону общежития, и чуть не наткнулся на мужчину, спокойно стоявшего рядом.
- Тайчо! – вырвалось у Шухея изумленное восклицание.
- Верно, - ответил Тосен, не улыбаясь, - так что же, все-таки, с целями?
Хисаги осторожно перевел дух. Он был полностью уверен в том, что оные цели никого заинтересовать не могли, просто в силу равнодушия человеческого, и то, что Тосен взял его к себе в отряд без единого вопроса, только подтверждало это предположение. Однако сейчас его новоиспеченный капитан стоял перед ним, ожидая ответа, и было ужасно важно не ляпнуть какую-нибудь глупость.
- Я хочу... – на секунду он замялся, - хочу, чтобы, просыпаясь каждое утро, четко сознавать, чего ждешь от себя в этот день. Не то что план иметь, или там, распорядок дня составлять – просто знать, на что ты сегодня способен и ради чего; и знать, что тебе удастся это выполнить. А засыпая вечером, быть уверенным, что не уронил свое достоинство в своих же глазах, - собравшись с духом, выпалил Шухей. Слова лепились не так, не те они были, он отчаянно пытался сваять из них на ходу что-то более или менее толковое.
- Довольно туманно, - заметил Тосен, но в голосе его не было насмешки.
- Возможно... Но я точно знаю, что имею в виду, - отчаянно сказал Шухей, надеясь, что это не звучит грубостью.
- Вот как, - произнес Тосен, - что ж. Это все, что мне нужно знать. Считай, что твой первый рабочий день официально начался.
- День, - переспросил недоуменно Хисаги, - но ведь уже вечер, стемнело, видите? – он неопределенно махнул рукой и вдруг запнулся. До него начинало доходить.
- Нет, - спокойно ответил Тосен, - не вижу.
***
- Никогда не понимал, зачем ты надеваешь эту ерунду себе на голову, - иногда Комамуре казалось, что Тосен не только слепой, но и глухой – иначе откуда бы взялась эта вечная бесцветность интонаций.
- Так надо, - кротко ответил он.
- Мотивируй, - откликнулся Тосен.
- Ты не можешь этого понять, - неловко сказал Сайджин, - ты не знаешь разницы между красотой и уродством, - Тосен молчал, и он продолжил, - люди смотрят на тебя, и первое, на что они обращают внимание – не твои слова, не твои мысли, не твои хорошие или плохие качества – а твоя внешность. И все могут сколько угодно кричать о том, что внутренняя красота для них – превыше всего. Если ты будешь ходить с нечищенными зубами, то именно на них-то они и будут смотреть во время разговора. Если разговор вообще будет.
- Это мелко, - пробормотал его друг, - и звучит как мысли ребенка в переходом возрасте.
- Ребенок в переходном возрасте порой задумывается о таких вещах, о которых потом ему и в голову не придет задуматься. И, во многом, он прав.
- Ты уродлив? – спросил Тосен с интересом.
- Ты же знаешь, - с некоторым раздражением ответил Комамура.
- У тебя густая шерсть, - сказал капитан, - но она приятна на ощупь. У тебя не человеческие черты лица. Но разве животные уродливы?
- Я не животное, - резко возразил Сайджин.
***
Шухей как раз заканчивал свой первый в жизни квартальный отчет, когда в дверь постучали. Хисаги сумрачно взглянул на седзи.
- Войдите, - коротко сказал он, пытаясь отыскать куда-то запропастившуюся сводку нападений Пустых за текущую неделю.
- Хисаги-фукутайчо! – это был третий офицер, Йошихико. Еще недавно он был очень недоволен назначением какого-то студентика сразу на место лейтенанта, и относился к Хисаги с большим подозрением, но вскоре ухитрился даже проникнуться к нему чем-то вроде уважения. Шухей оказался на редкость удачным выбором на место фукутайчо. Во-первых, он отлично справлялся с бумажной работой, чего совершенно нельзя было по нему сказать с первого взгляда, а во-вторых, с удивительной точностью понимал все так или иначе возникающие бытовые трудности своего капитана. В конце концов, Тосен был слеп, и, несмотря на то, что рейатсу, которую он ощущал на порядок лучше всех остальных капитанов, давала ему возможность не натыкаться на предметы, ему часто требовался помошник. Шухей всегда знал, когда надо незаметно оказаться за спиной у капитана и тактично сообщить ему, что у него развязался пояс или выбилась прядь, или что его отчет лежит полкой ниже, или что беспокоиться не надо, и Шухей прочтет послание Комамуры ему сам. Впрочем, Тосен никогда и не беспокоился. Он вообще был поразительно бесстрастен.
- Да, - рассеянно откликнулся он, роясь в стопке бумаг. Чертова сводка никак не желала находится.
- Разрешите? – Хисаги удивленно поднял глаза. Видимо, Йошихико намеревался рассказать ему какую-то очередную байку, и просил позволения сесть. В принципе, Шухей был не против – это был единственный способ узнавать новости в Сейретее, потому что в официальные скучные доклады, как правило, ничего существенного как раз и не входило. С другой стороны, эта сводка... А, менос с ней.
- Садись, Йошихико, - сказал он, откидываясь назад и пытаясь размять уставшую шею. Вроде и не в гигае, а от проклятой бумажной работы все равно все затекает.
Йошихико сел, в нетерпении готовясь заговорить. Шухей внимательно смотрел на него.
- Фукутайчо! Можно я не по форме? – спросил Йошихико.
- Давай, - кивнул Хисаги, улыбаясь. Парень в возбуждении потер руки.
- Тут такое, - доверительно сообщил он. Шухей насмешливо приподнял бровь, - нет, вы погодите, действительно черти что творится. В одиннадцатый – к этому чокн... к Зараки-тайчо – явились двое, однин лысый, другой вроде как девка, но на самом деле парень, вломились прямо на учения и потребовали капитана.
- Капитана? – с восхищением переспросил Шухей, - Зараки-тайчо?
- Ну да, - закивал шинигами, - его. То ли они драться с ним собрались, то ли... Не поймешь их, странные они какие-то, особенно этот, который как девка. Но и лысый хорош – совершенно безумен на вид, в правильный отряд, в общем, пришел.
- А Зараки что? – с нескрываемым интересом поторопил его Хисаги, - сразу убил или все-таки поединок организовал?
- А Зараки-тайчо их в отряд свой взял, - эффектно завершил свой рассказ парень и уставился на фукутайчо. Шухей моргнул.
- То есть?
- Одного, кажется, восьмым офицером, а другого – десятым. У них там вечная путаница, сами понимаете, кто документацию ведет... – О способностях Ячиру к бумажной работе в Готее ходили легенды.
- Погоди, - перебил его Шухей, - а как же Академия? Как же зачисление? Они совсем там охренели в своем одиннадцатом!
- Что поделать, - пожал плечами шинигами, - возражать Зараки как-то никто не захотел.
- Нда... – протянул Хисаги, в задумчивости перебирая бумажки, - надо бы сходить туда, что ли, – он со вздохом оглядел груду макулатуры, лежащую на столе, - так я, пожалуй, и сделаю. Должен же кто-то следить за порядком в этом сумасшедшем доме, - он встал с колен.
- Хисаги-фукутайчо! – воскликнул Йошихико, указывая рукой на пол. Хисаги глянул и чертыхнулся сквозь зубы. На месте, где он только что сидел, валялась измочаленная сводка нападений.
***
Юмичика с недовольством оглядел казарму.
- Тут я должен жить? – с недоумением спросил он. Иккаку бесцеремонно пихнул его в бок.
- А ты на что рассчитывал?
- Небось, Кенпачи-то себе отдельную комнату отхватил, - пожаловался Айясегава, осторожно присаживаясь на футон.
- Капитан же, - фыркнул Мадараме, кидая рядом с отдернувшим ногу Юмичикой их рюкзаки.
- Ты мог попасть мне по ноге! – возмущенно зашипел длинноволосый юноша.
- И что? – Мадараме плюхнулся рядом с Юмичикой, и начал стаскивать с себя носки. Айясегава поспешно отодвинулся, зажав нос, - слушай, Юми, сколько тебе можно говорить? Ты ведешь себя, как баба.
- Я? – весело переспросил Айясегава, - это когда?
- Мужики не ноют столько. Казарма ему не нравится, рюкзак ему по ноге чуть не попал. Истеричка, да и только.
- Да ладно тебе, - захлопал ресницами Юмичика, - рюкзака ты оба почему-то тащил без упреков и комментариев.
- Так это тебе должно быть стыдно! – взвыл Мадараме, - Чуешь?
Юмичика только рассмеялся. Стыдно ему явно не было. В этот момент седзи раздвинулись, и в комнату, хохоча и хлопая друг друга по спине, ввалились двое явно не вполне трезвых шинигами. Заметив сидящих, они замерли и уставились на них
- Опа, - сказал первый.
- Это ж сегодняшние, - сказал второй.
- Здравствуйте, - спокойно сказал Юмичика. Мадараме поглядел на шинигами исподлобья.
- Здравствуй, красавица, - ухмыльнулся первый, грузно опускаясь на пол напротив Айясегавы.
- Раз, - произнес Юмичика.
- Ну-ка, ребятки, - сказал второй, садясь рядом с товарищем, - откуда вы такие красивые к нам, а?
Юмичика молчал, пристально глядя на первого. Тот улыбнулся, обнажая ряд кривых зубов, но лицо Юмичики осталось бестрастным. Мадараме нехотя разлепил губы и ответил:
- Из Руконгая.
- Из Руконгая, значит, - заржал шинигами, - надо же, а мы-то думали, что из Уэко Мундо прямиком. Так и что ж вас принесло-то, а, голубки?
- Здесь у нас, видите ли, есть ряд правил неписаных, - шумно почесал бок первый, - и вы их, как бы это вам так помягче, нарушили. Не приходят к нам просто так не пойми откуда, и не лезут на такие высокие места, не спросясь разрешения у старших. И ты, лысый, и ты, душенька.
- Два, - произнес Юмичика.
- Да, вас двое, но и нас двое, к тому же врядли лапочка умеет...
- Три, - прозвенел голос Юмичики, односекундно перетекшего в положение стоя. Шинигами тоже вскочили. Однако понять, что произошло, они так не успели.
Нет, убить он их не убил, но этой странной женщине с телячьими глазами и бородой придется долго с ними возиться.
Айясегава, присев, вытер меч о хакама Мадараме, так и не удосужившегося встать.
- Ты что? – рассерженно схватил его за запястье Иккаку, - они же теперь все в крови!
- Ну и что, - Юмичика безмятежно засунул меч в ножны, - ты ведь у нас настоящий мужчина, и на грязь тебе наплевать.
***
Тосен прошел еще несколько шагов вперед, прежде чем заметил, что Сайджин остановился.
- В чем дело? – спросил он.
- Тише, - прошептал Комамура, - я хочу посмотреть.
- Смотри, - спокойно отозвался Тосен, не задавая лишних вопросов.
Комамура закусил губу.
- Прости, - сказал он, - я все время что-то не так говорю. Просто... Просто странное зрелище.
Темнело, начинали свою яростную песню цикады, прохлада постепенно окутывала лес. Они шли по широкой пойме реки, которая текла возле стен Сейретея. Такие прогулки с самого их появления в Готее-13 вошли у них в привычку.
- Не беспокойся, - сказал Тосен, - мне твое беспокойство совершенно ни к чему.
- Ты бываешь очень жестоким иногда, - заметил Сайджин. Темнокожий капитан молчал, стоя неподвижно. - С тобой что-то не то в последнее время, - продолжил Комамура, - новый лейтенанг справляется?
- Да, - ответил Тосен, - вполне.
- Это хорошо, - осторожно заметил Сайджин, - то есть, никаких проблем? Ведь к нему немного нетипичные требования...
- Он справляется.
- Хорошо.
Они немного помолчали. Потом Комамура неуверенно спросил:
- Ну как, пойдем?
- Ты досмотрел свое зрелище? – невозмутимо спросил Тосен.
- Да.
- Тогда идем, - и они зашагали дальше. В лесу надломилась ветка, вода в реке едва слышно журчала, издалека донесся чей-то смех. Комамура в который раз подумал, а смог бы он существовать только звуками?
Козодой на ветке сосны внимательно глядел на уходящих мужчин. Он ждал, чтобы они скрылись из виду, и он мог начать свою ночную песню.
- Там просто были какие-то странные люди, - слышалось издалека, - один совсем лысый, другой длинноволосый, - голос казался виноватым, - они сидели и смотрели на реку, и пихались, как дети. Я уже давно забыл, что это – детские потасовки. А ты, ты помнишь? Ты вообще помнишь прошлую жизнь, хоть немножко?
Ответа козодой уже не услышал. Он расправил перья и приготовился петь.
***
- Эхем.
Сидящие вдвоем на одном футоне лениво оглянулись на вошедшего.
- Мадараме, а это кто?
- Понятия не имею, сам скажет, если надо, - лениво ответил Иккаку, закрывая глаза и откидываясь назад.
- Мадараме, по-моему, он недоволен.
- А шел бы он.
- Мадараме, а вдруг, все-таки, надо его поприветствовать?
- Вот и приветствуй, если тебе хочется, - огрызнулся Иккаку, которого порядком достала вся это суета.
Шухей, поняв, что по форме его встречать никто не собирается, решил прекратить это безобразие. Однако, шагнув вперед, он чуть было не упал, наступив на одного из предыдущих незадачливых визитеров.
- Это что? – грозно спросил он.
- Тела, - нараспев ответил Юмичика. Он любил отвечать нараспев.
Шухей, присев на корточки, приложил руку по очереди к шеям неподвижных шинигами.
- Они не мертвы, - заметил он.
- Нет, - согласился Юмичика, - это бы было слишком жестоким методом обучения.
- Это что, вы сделали? – Шухею начинало казаться, что он попал в какой-то дурной сон.
- Нет, - Айясегава улыбнулся и поправил сбившийся рукав. Хисаги разозлился.
- Ну-ка, встать! – коротко приказал он, глядя в ясные юмичикины глаза. Глаза были фиолетовыми. Или фиалковыми? Шухей не разбирался в такой ерунде. Юмичика, весело глядя в ответ, задумчиво протянул:
- Что-то у вас все командовать очень любят. Вы, вообще, кто?
- Фукутайчо девятого отряда. – По возможности спокойно сказал Шухей.
- Мадараме, - пихнул Айясегава в бок дремлющего товарища, - фукутайчо – это очень круто? Это круче, чем мы?
- Почем мне знать, - проворчал Иккаку, не открывая глаз, - пни его, и разом это выяснишь.
- Мысль интересная, - сказал Юмичика, - но ты не думаешь, что это будет слегка невежливо? К тому же, мы с этими-то тушами не знаем, что делать.
- С меня хватит, - заявил Шухей.
***
- Заводи руку назад. Не так, не так, горилла неотесанная!
- Я горилла?!
- Ты даже хуже! А теперь – выпад! Левее, левее... Да что ж ты делаешь, тумба неотбалансированная?!
- Я – тумба?!
- Прекрати болтать! Ты сам себя отвлекаешь! А теперь – раз – и назад, назад, назад... Назад!!! Стоп! Да, вот так. Тосен-тайчо говорил, что этот прием – самый легкий, а мы с ним два часа мучаемся. Схему ты вроде усвоил, но исполнение пока близко к талантам гиппопотама.
- Гиппопотама?!!!
- Беру свои слова назад, - заявил Шухей, внимательно оглядывая кипящего злостью Юмичику, - сейчас ты больше напоминаешь мне попугая. Что за мода повторять мои слова раз за разом?
- Костей не соберешь, - прошипел Айясегава, замахиваясь катаной и прыгая на Хисаги. Тот легко перехватил его в полете, хватая одной рукой за спину и удерживая другой тонкое запястье.
- Юмичика, - почти ласково сказал он, глядя на побелевшие от напряжения костяшки, - рано тебе еще со мной тягаться. - Айясегава фыркнул и высвободился из захвата.
Когда Юмичика-сан узнал, что его техника сражения далека от идеальной и совсем не похожа на аристократический манер ведения боя – то есть, проще говоря, неизящна, и что Мадараме тут вовсе не эталон, он был просто-напросто сражен. Шухей, смилостившись при виде искреннего отчаяния Айясегавы, предложил помочь ему в освоении академических техник, которых Юмичика, по понятным причинам, в глаза никогда не видал. Возможно, тут сыграло роль то, что Шухей знал, какого это – оказаться сразу в должности, до которой нормальным людям идти и идти.
«А я еще косился на Хитсугаю, - думал он, - на его месте я вообще бы умыл руки, наверное».
Юмичике и Иккаку пришлось многому научиться. Начиная с того, что фукутайчо – это тот, при виде которого надо вытянуться в струнку и немедленно его поприветствовать, кончая тем, зачем они, собственно, будут в Готее.
Реакция была разная.
- Пустые, - скривился Иккаку, - мало я их видел? Ну, пусть. Не люди, конечно, не противники даже, но бывают ведь и сложные случаи. Авось, меч не залежится.
- Пример младшим по званию? – просиял Юмичика, - это же так увекательно! Можно будет проводить уроки по улучшению вкуса...
- ...ага, и запаха, - пробормотал Иккаку.
- Тебе бы это точно не помешало, - вскинулся Юмичика, - так вот, можно будет менять стиль одежды, и все будут считать меня эталоном моды...
«Мало нам было Ячиру в этом отряде, - подумал Шухей, - теперь кроме розововолосой гипертрофированной инфантильности будет еще это девушкоподобное гипертрофированное... черти что.»
- Боюсь, вы не совсем верно понимаете задачи отряда, - заметил он вслух.
- Да брось, - примирительно заметил Иккаку, который с уважением относился к Шухею, с тех пор как тот сумел в три секунды скрутить Юмичику, не пожелавшего встать в знак уважения к лейтенанту, - у наших капитанов, я думаю, тоже понимание этих задач несколько... отличается.
- Что верно, то верно, - поморщился Шухей. Они сами тогда не знали, насколько были правы.
***
- Он интересный мальчик, - вдруг сказал Тосен, - так быстро учится.
- Лейтенант? – спросил на всякий случай Комамура. Канаме кивнул:
- Еще четыре месяца назад он был всего лишь неумехой-выпускником, не знал ни что говорить, ни что делать, не понимал, когда стоит промолчать, а когда – дать собеседнику по шее, плохо разбирался в чинах и истории Готея, путал документы, и самым важным для него было – не уронить себя в глазах у остальных членов отряда.
- А теперь? – Сайджин стряхнул с лапы веточку, и взглянул на Тосена. Они сидели на берегу той же речки, только теперь картина вокруг была совсем другой – пришла осень. Тосен сидел, запрокинув голову к небу, и его силуэт на фоне ярко-золотых листьев казался почему-то очень красивым.
- Теперь он научился быть спокойным.
- Ему есть с кого брать пример, - на рукав Тосена упал желто-красный лист. Канаме осторожно взял его, тонкие пальцы очертили контуры хрупкой вещицы. Комамура внимательно смотрел на него. Лист был очень красивым, но Тосен не мог этого знать. С таким же успехом это мог бы быть прогнивший, выцветший лист.
- Сначала, когда они только падают со своего дерева, - произнес Тосен вполголоса, - они ведь сами не знают, что им предстоит. Потом их подбирают, и ставят в вазу, чтобы посмотреть, на что они пригодны. Если они полны жизненной силы, то они будут услаждать взоры тех, кто смотрит на них, переливаясь всеми оттенками золотого и алого в ярких лучах солнца. Лучше всего – в предзакатных лучах. Тогда цвета листьев и цвета неба будут перекликаться друг с другом – и будет казаться, будто тут заложено нечто гораздо большее, нежели банальная натюрмортная композиция.
- Канаме, - изумленно сказал Сайджин, - тебе не кажется, что в случае живых людей было бы уместее говорить о семенах, а не о листьях, срок жизни которым – пара дней?
Тосен молчал. Смуглые пальцы четко обрисовывали жилки листа. На секунду Комамуре показалось, что лист – живой, и что он чувствует эти прикосновения. Мысль была пугающей и волнующей одновременно. Но Тосен ведь не знает, что такое лист, не знает, что такое жилки, не знает, что такое предзакатные лучи.
- Прекрати, - неожиданно для самого себя попросил он, судорожно глядя на руки товарища.
- Да, - сказал Тосен медленно, - они не листья, нет, - и он, смяв несчастный лист, отбросил его в сторону каким-то неловким движением.
***
Юмичика был на удивление усердным. Он злился, ругался на Шухея, время от времени порывался перерезать ему горло – а Хисаги в ответ намехался над ним, обзывал его слоноподобными тушами и неуклюжими ленивцами. Только вот девчонкой он его никогда не обзывал почему-то. Но злой, раскрасневшийся Айясегава раз за разом возвращался, требуя продолжать тренировки, нередко держа Шухея до самой темноты, от чего тот не раз потом ночи напролет проводил за бумажками.
Мадараме вот и вовсе плевать хотел на тонкости академической техники – он крайне умело, хотя и без всякой грации, владел шикаем, и Хисаги подозревал, что он, кроме того, самостоятельно тренируется, пытаясь овладеть и банкаем тоже. Воли у Мадараме было не занимать.
И как ни странно, у Юмичики – тоже. Его упорству оставалось только позавидовать – и он добился немалого успеха. Разумеется, Шухей не стал ему в этом признаваться, но Юмичика научился удивительно точно замечать тени одобрения, мелькавшие в глазах Хисаги, когда у Айясегавы получалось наконец вовремя повернуться, отбежать в правильную сторону, описать идеальный круг мечом в развороте, попасть мечом в ножны с лету, не отрубив себе носа при этом, и т.д. и т.п. Углядев свой успех в темных глазах Шухея, Юмичика каждый раз неизменно радовался и требовал, чтобы Хисаги его хвалил. Фукутайчо отмалчивался, и гонял Юмичику в три раза интенсивнее. Тот и не возражал.
Иногда Шухей задавался вопроом, ради чего он тратит столько времени на это создание? Вся документация на нем – Тосен не мог бы ему помочь, даже если б захотел; полно текущих дел, время от времени необходимо тренировать собственных офицеров, особенно новеньких, наконец – случались и вызовы, не говоря уже о рутинных собраниях лейтенантов. В конце концов, сам Шухей лишь недавно овладел шикаем – он был уже на своей должности, поэтому Тосен тренировал его лично – и ему неплохо бы было тренировать иногда и собственные навыки. И все-таки, почти каждый второй день Шухею удавалось выкроить время для Юмичики, у которого, кстати, тоже дел в отряде хватало. Если в девятом капитан бумагами не занимался по причине своей слепоты, то в одиннадцатом ни тайчо, ни фукутайчо ими не занимались просто по факту. Ячиру иногда разбрасывала документы по полу развлечения ради, но на этом ее офисная деятельность и заканчивалась. Про Зараки и говорить нечего.
Зараки... Зараки, казалось бы, совсем не интересовался делами отряда, и меж тем даже самый последний офицер был весь пропитан каким-то непонятным, негласным, не поддающимся логике уважением к нему. Как Кенпачи удавалось этого добиться? Он занимался в основном тем, что ел, спал и искал, с кем бы подраться. По крайней мере, так казалось Шухею. И тем не менее каждый шинигами его отряда чувствовал себя за ним – как за каменной стеной. С чего бы? Зараки ведь было плевать на всех, кроме Ячиру, нет?
Еще Зараки было не плевать на Иккаку и на Юмичику, а им было не плевать на него. Почему-то то, что он до сих пор не знает причины этого, ужасно бесило Шухея. Наконец он даже отважился спросить, причем главным в процессе было то, чтобы Юмичика не догадался, что он именно «отважился».
- Ты слишком далеко отставляешь руку.
- Прошлый раз ты заявил, что я держу ее слишком близко к телу!
- Ты и держал.
- Ты просто придираешься?
- Если бы я просто придирался, я бы не таскался сюда почти каждый божий день. Тосен-тайчо всегда говорит, что этот выпад без правильной постановки руки – не стоит труда.
- Хм.
- Ладно, давай сделаем передышку.
- Согласен.
- Юмичика...
- Что?
- Ты никогда не рассказывал, почему вы с Мадараме пришли в Готей.
- Верно, - смешок.
- И никогда не объяснял, что связывает вас с Зараки.
- Никогда.
- Это что, какой-то чертов секрет? – криво усмехнулся Шухей. Они сидели на бетонных брусьях, сваленных в беспорядке возле тренировочной площадки. Все вокруг предвещало скорый приход зимы – и мерзлые листья на земле, и заиндевевшие пальцы, и облачка пара, появляющиеся при выдохе.
Юмичика наклонил голову и взглянул на Шухея. Взгляд был лукавым и насмешливым одновременно. Хисаги почувствовал себя так, будто это он – нерадивый ученик, а вовсе не Айясегава только что неуклюже пытался выполнить очередное маховое упражнение. И вместе с тем в этом взгляде было что-то такое... Что-то было.
- Ты никогда не объяснял, почему не донес на нас тогда, насчет тех двух шингами, - почти пропел Айясегава, не сводя глаз с Шухея. Шухей вдруг подумал, что шрамы, наверное, невероятно уродуют его лицо.
- Ты никогда не объяснял, откуда у тебя эти шрамы, - продолжал Юмичика, будто прочитав его мысли, и вскинул руку. Рука так и осталась между ними, словно зависшая в воздухе птица, у любого другого этот жест показался бы неловким и бессмысленным. На несколько секунд воцарилось молчание, Хисаги боялся пошевелиться.
- Ты никогда не объяснял, что значит для тебя твой... Тосен-тайчо, и как ты ухитряешься работать с ним, - он, казалось, силился улыбнуться.
- Ты никогда не объяснял, почему таскаешься сюда почти каждый божий день, - прошептал наконец Юмичика, наклоняясь так, что волосы завесили его лицо. Рука безвольно упала на колени.
- Я тренирую тебя, - неожиданно хрипло ответил Шухей. Он подумал, что ни разу до этого не видел Юмичику печальным.
- Да, - шепотом ответил Айясегава, - да, да, да.
***
- Он порывистый очень, - Комамура не сомневался уже, что друг опять говорит про своего фукутайчо, - весь такой... взъерошенный. Сейчас он в отряде – почти самый главный, все должны его слушаться, и все и слушаются, а ведь сначала и кланялись-то нехотя, - Тосен теперь часто рассказывал про Хисаги, и Сайджин давно перестал понимать, почему.
- И как он этого добился?
- Ты будешь смеяться, но главным образом – своим усердием. Он действительно взвалил на себя весь груз ведения документации, а он ведь и всю текущую работу тоже делает. Выносливостью взял.
- Странно, - сказал Сайджин, - обычно порывистость и выносливость не очень сочетаются.
- Мне тоже казалось это странным, - ответил Тосен, - но глядя на него, не видишь дисгармонии, наоборот, он очень гармоничен. Он живой, по-настоящему живой, насмешливый, сильный, молодой, в голове у него масса каких-то причуд, он многого еще не понимает и боится, и вместе с тем он опытен.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты видел его шрамы? – спросил Тосен, - шестой курс, Гигансткие Пустые, тогда были убиты двое его друзей, среди них – его девушка. На обычной тренировке.
- В жизни каждого шинигами такое случается, - Комамура внимательно глядел на Тосена, - это печально, но такова она есть, наша жизнь, - внешне, как всегда, спокойный, Канаме, однако, не был спокоен внутри. Это было крайне нехарактерно для него, и Сайджин начинал волноваться.
- Нет, - неожиданно жестко ответил Тосен, - ты просто не понимаешь, о чем говоришь.
- Я вообще перестал понимать тебя в последнее время, - беспомощно пожал плечами Комамура. Тосен нахмурился.
- Не важно. Забудь об этом. Мне пора, - он ушел, оставляя Сайджина сидеть в пустой комнате в одиночестве.
Комамура улегся на пол. Порой просто хотелось свернуться клубком, ведь он был лисом, в конце концов, и хотя у него была не совсем лисья комплекция, все же одежда и вынужденное прямохождение к вечеру давали о себе знать. Хотелось уткнуться носом в бок, зажмурить глаза, и не думать, не думать, не думать о том, откуда Тосен знает про шрамы Хисаги.
***
- Хисаги.
- Хай! - Шухей всегда кланяется, хотя прекрасно знает, что Тосен не может этого увидеть.
- Отчеты готовы?
- Да, тайчо.
- Сделай мне чай, - голос, как всегда ровный и лишенный эмоций – Бьякуя бы позавидовал.
- Хорошо. Я принесу его сюда?
- Да.
Тосен машинально снял и протер очки. Он всегда так делал, никто только не мог понять – зачем. Он надел их обратно и скрестил руки на груди.
Темнота. Темнота всегда окружает его, где бы он ни был. Рейатсу – другое, она как запах, не дает даже иллюзии картинки. Он знает, что его лейтенант кланяется ему, когда этого требует этикет – по шороху кимоно, по скрипу пола, по чуть-чуть приближающейся рейатсу. Но он не знает, кто, собственно, такой – Шухей. Он не знает, густые ли у него волосы, не знает, смуглая ли у него кожа, не знает, какого цвета у него глаза. В его воображении Шухей – что-то вроде порыва ветра, неожиданного разметавшего аккуратные пряди – отсюда и родилось это слово-определение, «взъерошенный». Тосен слышит его голос, чутко улавливает малейшие изменения интонаций, чувствует его запах, порой Шухей задевает его случайно краем одежды - но все-таки он не может сказать себе, что знает – кто этот человек.
- Вода холодная, должна сначала закипеть, - это возвратился Хисаги, он стоит в дверях, - сейчас вообще все холодное, зима приближается, - грустно добавил он.
- Садись, Шухей, - говорит Тосен, указывая перед собой. Хисаги садится, и подпирает голову руками. Канаме не видит этого, но чувствует движение рейатсу. Шухей, видно, устал, работы действительно в последнее время было больше.
- Скажи мне, Хисаги, - задумчиво спрашивает он, - как выглядит твое лицо?
Шухей вскидывает голову. Он удивлен.
- То есть?
- Расскажи. Просто опиши его.
- Ну... – Шухей мнется, он ведь не Юмичика, чтобы петь своей внешности дифирамбы. С другой стороны, ему ведь это не сложно, а так хочется порадовать мрачного в последнее время капитана хоть чем-то.
- У меня черные глаза, - говорит он, - черные волосы, - он мучительно соображает, что бы сказать еще, - нос... Ну, нос как нос... Ах да, - спохватывается он, - шрамы.
- Про шрамы я знаю, - четкие следы их явственно видны Тосену на рейатсу Хисаги, - но ты избегаешь деталей.
- Я просто не умею рассказывать, - говорит лейтенант, - я не знаю, про что говорить. Я не поэт, я не умею придумывать сложные слова, описывая чью-то внешность, а тем более - свою. Простите, тайчо.
- Можно? – Тосен вдруг перегибается через низкий столик, разделяющий их. Хисаги изумленно моргает, видя смуглое лицо так близко от себя. Тосен вскидывает руку, и на мгновение Хисаги вспоминается другая так же точно вскинутая рука, только здесь это воспоминание не к месту. «Ты никогда не объяснял...»
Но Тосен не роняет руку, он легонько пробегается пальцами по скуле лейтенанта. Шухей не может сдержать изумленный вздох.
- Т-тайчо?
- Я просто хочу тебя увидеть, - говорит Тосен, как всегда, не улыбаясь. Прикосновения легкие, как будто детские, они не похожи на прикосновения слепого, который ощупывает лица, чтобы узнать их черты. Тосен никогда – никогда не делал подобного. Пальцы ведут дорожку от скулам к подбородку, слегка касаются носа, пробегают по лбу, задевают губы. Они были бы неумелы, если б не были так осторожны. Это длится какие-то секунды, а потом Тосен бесшумно возвращается на место.
Хисаги не знает, что сказать. Он никогда раньше не видел, чтобы его капитан проявлял слабости. Если это – слабость, конечно. Он поспешно встает на ноги и идет в соседнюю комнату. Почему-то колотится сердце, он не понимает, что за чувство он испытывает. С минуту он стоит неподвижно, потом берет чайник.
- Чай, тайчо. Перед вами, чуть левее, - Хисаги всегда объясняет такие вещи удивительно спокойно – без тени раздражения и без намека на сочувствие. Он просто говорит, воспринимая это как необходимость, натолько же обыденную, как заполнение бумаг. Тосен осторожно протягивает руку.
- Дай мне чашку, - говорит он. Если Шухей и удивлен, то он никак этого не выражает. Он протягивает чашку, и холодные пальцы Тосена натыкаются на
|
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
