Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Когда настанут холода
И белая дорога ляжет,
Все промолчат, никто не скажет,
Что с холодами не в ладах.
Да дело даже ни в годах,
Ни в деньгах, ни в музейной пыли.
Не насовсем, а навсегда,
Недолго только жили-были.
Жили-были...

Юта – «Жили-были»

- Что? – телепат неверяще смотрит на Оракула, словно ожидая, что сейчас тот рассмеется, подмигнет и скажет что-то вроде «просто шучу».
- Это неизбежно, Шульдих. Я просто подумал, что тебе стоит знать, - Кроуфорд поправляет очки, пряча взгляд.
- Я не верю, - рыжий запускает руку в волосы, - Ты ведь не серьезно, правда? – и чувствует себя жалким.
- Я серьезно, - пророк стискивает зубы и Шульдиха обжигает суровым взглядом, - более чем серьезно.
- Но ведь наверняка можно что-то сделать! – телепат вскакивает и начинает мерить комнату шагами, - Мы можем его изолировать в подвале, клетка, как всегда…
- Не поможет, - Кроуфорд перебивает нетерпеливо, раздраженно, - случится землетрясение или замкнет электричество. И всё.
Шульдих замирает.
- Ты уверен, что продумал все варианты?
- Смирись, - оракул устало вздыхает, - Просто представь, что он смертельно болен.
- О да, - на лице немца появляется кривая ухмылка, - смертельно болен судьбой. Чудно.
Голос Кроуфорда смягчается:
- Я проверил все варианты. Как ни крути – с первым снегом он умрет. Всё равно где, хоть ты вывези его в тропики. В Токио выпадет снег и Фарфарелло погибнет. Не от несчастного случая или шальной пули, так от инфаркта. Неизбежно.
Шульдих возвращается в своё кресло.
- Вот значит как…

***

- Фарф, если бы тебе осталось жить от силы дней десять, чтобы ты сделал? – телепат сидит в комнате Берсерка на кровати и нервно теребит браслет наручных часов.
Ирландец, перебинтовывающий предплечье, на мгновенье замирает, задумавшись.
- Не знаю.
Шульдих роняет часы на пол и, тихо ругнувшись, наклоняется за ними.
- Но всё-таки? Вот представь, что завтра ты сдохнешь – что бы ты сделал? – слова даются с трудом, но они – необходимость.
Фарфарелло хрипло смеется и смотрит на телепата так, как будто тот только что сказал нечто, потрясающее своей глупостью.
- Для нас каждый день, который мы живем, может стать последним. Тебе так не кажется?
Шульдих нетерпеливо отмахивается:
- Нет, но а что, если бы ты знал наверняка? Что, если бы Кроуфорд сказал: у меня было ведение, через десять дней ты умрешь. Не зависимо ни от чего.
- То есть – без шансов? – на лице ирландца появляется заинтересованность.
- Да, без шансов. Умрешь, если не от несчастного случая или шальной пули, так от инфаркта. Не важно как, и чтобы ты не делал – просто умрешь. Что тогда?
Фарфарелло усмехнулся:
- Тогда бы я пошел в церковь.
Шульдих закатывает глаза:
- Чёртов фанатик – зачем?
- Убить священника. А потом в другую церковь. И так до тех пор, пока у меня будет время.
- Чудно… это что, единственное твоё предсмертное желание – унести с собой в могилу как можно больше священников?
Берсерк пожимает плечами.
- Ничуть не хуже любого другого. Тебя бы утешило, если бы я ответил: прыгнуть с парашютом или переспать с кинозвездой?
Шульдих нервно облизывает губы. Чертовски логично ведь… но всё-таки, что-то заставляет его напрячься. Есть в словах ирландца какой-то подвох. Не договаривает, ох, не договаривает…
Жаль только, он отлично умеет прятать свои мысли.

***

- Так будет честнее, - Шульдих упрямо поджимает губы, - если этого не сделаешь ты, это сделаю я.
- Ты хочешь, чтобы из славного города Токио разом пропало всяческое напоминание о такой замечательной религии, как католичество? – Кроуфорд откинулся на спинку рабочего кресла и чуть покачивается из стороны в сторону.
- Я же говорю, что он не договаривает!
- Безусловно, - оракул наклоняется вперед, - но при этом, я готов поспорить, он ВСЁ РАВНО пойдет громить церкви.
- Я его удержу. – Шульдих упрямо хмурится.
- Ты сам-то в это веришь?
- Верю. Чёрт подери, Кроуфорд! Это не честно скрывать от него! – в глазах Шульдиха появляется отчаянье.
- Не вижу ничего не честного, - Кроуфорд хмурится, - Никто не знает дату своей смерти.
- Да чёрта с два! Смертельным больным сообщают о том, что они смертельно больны.
- Шульдих! Да кто бы вообще говорил про честность.
- Кроуфорд, вот представь, если бы было наоборот, и это тебе осталось жить до первого снега, ты бы наверняка захотел знать!
Оракул тяжело вздыхает, снова откидываясь на спинку кресла.
- Ладно. Хорошо. Скажи ему. Но потом пеняй на себя. И не дай бог, кто-то вас засечет при погромах.

***

- Вот как… - Фарфарелло подкидывает в руке нож и, не целясь, швыряет в мишень на двери. В десятку. Берсерк совершенен в применении холодного оружия. Чтоб он так же метко стрелял… впрочем, теперь ему это ни к чему.
- Да, - Шульдих сглатывает, заставляя себя не отводить взгляд.
- И шансов нет. – Не спрашивает, принимает, как факт.
Телепат кивает.
- Забавно… - ирландец усмехается, - Значит с первым снегом?
Телепат снова кивает, не решаясь говорить. Берсерк смотрит в окно – по горизонту ползут тяжелые тучи.
- Мало, - он качает головой, что-то обдумывая, - знаешь, сколько мне лет?
Вопрос довольно неожиданный, Шульдих тупо моргает.
- Двадцать, - не дождавшись ответа, спокойно информирует ирландец.
- Не много, - телепат криво усмехается. Дурацкое чувство вины не дает покоя – он уже прожил на два года больше.
Фарфарелло некоторое время молчит, уставившись в окно, после чего резко переводит взгляд на рыжего:
- Исполнишь мою последнюю просьбу?

***

Вопль «ты спятил» Шульдих подавить не смог. Лишь позже отстраненно подумав, что заявление как минимум устарело. Только вот ирландец равнодушно-терпелив, изложив свою последнюю волю.
- Ты хоть понимаешь, о чём просишь?
- Для тебя это проблема? – лёгкое удивление и замешательство в голосе. О любовных подвигах Шульдиха известно всей команде, включая несовершеннолетнего Наоэ.
- Нет, но… чёрт… - телепату сложно объяснить, что он не спит с друзьями.
На лице Берсерка появляется понимающая ухмылка:
- Я тебе не нравлюсь.
Шульдих раздраженно трет лоб.
- Да нет же, просто…

***

Дыхание сбивается. Немец вцепляется зубами в ладонь, подавляя хриплые стоны. Фарфарелло резкими толчками вбивается в него, довольно грубо удерживая за бедра. Шульдих даже не пытается думать о синяках, которые наверняка останутся.
Наконец, спустя несколько минут Берсерк на нем обмякает, тяжело наваливаясь. Жаркое дыхание опаляет щеку телепата:
- Я и не думал…. что это может… быть… настолько… хорошо… - в голосе ирланца удовлетворение и лёгкое изумление.
- Чудно… - Телепат тяжело дышит, - конечно, тебе-то хорошо, - он с трудом подавляет раздраженное рычание.
Берсерк тихо смеется:
- Извини, - и его рука проскальзывает между телом Шульдиха и матрасом, обхватывая всё ещё твёрдо стоящий член рыжего.
Спустя некоторое время они занимаются сексом снова.
И снова.
И снова…

***
От церкви они уходят, только лишь услышав вопль пожарной сирены. Здание с крестом, полыхающее на фоне чернеющего неба - чертовски красиво. Шульдих криво ухмыляется, шепча под нос что-то вроде:
- Долбанный эстет…
Фарфарелло непонимающе смотрит на него. И телепат качает головой – ничего.
Они идут к следующей церкви. И очередной Святой Отец погибает в объятьях ополоумевшего «Сына». Шульдих стоит в стороне, наблюдая, с каким восторгом Фарфарело упивается чужой кровью и болью.
Прежде чем бросить свечу в бензиновую лужу под трупом, ирландец подходит к телепату и напористо целует. За сутки Берсерк научился многому, не без удовольствия отвечая на поцелуй немец мысленно жмет себе руку – он гениальный преподаватель.
Так проходит остаток ночи – в крови, огненном зареве за спиной, поцелуях урывками и воплях сирен.
А утром, по дороге домой Шульдих ловит на ладонь первую снежинку.
Не десять дней…
Он рад, что успел сказать Берсерку.
- Фарф? – Телепат оборачивается.

***

- Думаю, он бы сильно злился, если бы мы его похоронили на кладбище, - Кроуфорд криво ухмыляется.
Шульдих кивает. Кремация была отличной идеей. Никакой могилы, никакого памятника, никакого тела…
Фарфарелло? Берсерк? Одноглазый альбинос с красивыми губами и кучей шрамов по всему телу? А был ли он? Э, нет, господа, не смешно. Тела нет, документов нет. Какой ещё Фарфарелло?
На побережье холоднее, чем в городе.
- Ветер с воды. Пепел полетит обратно на берег, - Наги ежится – мальчишка всегда мерз больше других.
Немец наклоняется с мостков и зачерпывает урной воду.
- Так лучше? – равнодушный взгляд из под челки и спокойный голос.
Вода смешанная с пеплом медленно стекает по его пальцам.
Он отпускает урну и та с плеском входит в море.
Шварц ещё некоторое время стоят на мостках, и, как по беззвучной команде развернувшись, уходят.