Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Мм, какая пошлость. Не дай Бог, кто-нибудь застанет меня за этим. Засмеют ведь.. . Да нет, не посмеют, просто очередной раз отметят про себя мою глупость, ах как же тяжело выдавать за неё любые свои проявления.
Воровато оглядываясь, я пробираюсь на чердак особняка, который мы теперь снимаем, пробираюсь очень осторожно, боясь потревожить покой скрипучей лестницы. Бог мой! Это ж надо так издеваться над прекрасным инструментом. Вся поверхность антикварного «Бехштейна» покрыта толстым ковром пыли. Очень хочется открыть крышку и поглядеть внутрь этого красавца, полюбоваться струнами. Но нельзя, тогда действительно перебужу весь дом.
Мой зелёный пиджак, чем-то похож на фрак, хоть фалд у него и нет. Стульчика, конечно же нету, я притаскиваю какую-то ветхую коробку, сажусь…
… и поднимаю крышку. Костяные клавиши приятны на ощупь, они какие-то очень домашние, хотя официальный рояль и не должен вызывать таких «уютных» чувств. Пробегаю от суб-контр до пятой октавы. Поразительно, инструмент до сих пор не расстроен, я всегда благоговел перед хорошими немецкими мастерами.
Сначала несмело, потом увереннее и мощнее полилась из-под моих пальцев старинная мелодия. Милый моему сердцу Вагнер. Как же мне надел все эти бегалки со стрелялками, Кроуфорд, человек-проблема, точнее человек постоянно какую-то проблему решающий. Как же все это мелко, рядом с вечной музыкой…
Летели валькирии, бесновался демон, меня замкнуло бессмертное Кольцо Нибелунгов. В такие моменты я не проклинаю свой дар, я наслаждаюсь им, произведения несут в себе мощнейший отпечаток личности Мастера, играя их, я с головой окунаюсь в гениальность Вагнера, я играю Его идею, говорю её Его словами. Это состояние сходно с состоянием глубокого телепатического транса, только в этот момент, я не пытаюсь расплавить содержимое какой-то никчёмной черепушки, я слушаю ритмы вселенной, уходя в себя…
Сначала согнувшийся человек в чёрном сюртуке и парике с буклями, потом он же над роялем, а потом…
-Кристиан, Кристиан иди скорей сюда, я буду играть! – нескладный мальчишка-подросток бросает недочитанную книгу на козетку и спешит к фортепиано, за которым сидит высокая девушка в белом платье. У неё грубоватое лицо с тяжелой челюстью и почти прозрачные голубые глаза. Её платье копирует наряды модниц наполеоновской эпохи. Она широко улыбается, улыбка согревает холодные черты, и они перестают быть такими грубыми.
-Лизхен, ах милая Лизхен сыграй Вагнера, или Бетховена. – Лиза дурачиться, наигрывая полёт валькирий, как весёлую парижскую шасоньетку, а потом лицо её делается серьёзным, спина становиться ещё прямей – как будто это возможно.
Мальчишка сел на паркет у её ног и замер, не замечая, что слегка приоткрыл рот. Солнечный зайчик отражается от полированного бока фортепьяно и путается в апельсиново – морковных волосах Кристиана. Когда у Лизхен будет хорошее настроение, она будет смеяться и говорить что волосы у братца - «совершенное монпансье», а теперь она очень серьёзна и сосредоточена, её высокий лоб нахмурен, а нижняя губка тревожно закушена. Пальцы побелели, непропорционально маленькой ручке тяжело дотягиваться до всех клавиш, «растяжки» не хватает.
-Лизхен, ты чудесно играешь, сыграй ещё, сыграй «Форель», она такая замечательная! – Чешуйки серебристой форели летят задорным дождиком из-под рук пианистки. Потом ещё много чего сыграла Лиза, а Кристиан долго слушал, не смея пошевелиться, боясь смутить застенчивую старшую сестру. Но вот, солнце заарканило золотыми тяжами верхушки деревьев в саду, в комнату вошла мать и позвала детей к ужину.

Шулдих поймал себя на том, что уже добрых полчаса сидит, опершись на рояль, и смотрит на махры паутины, затянувшие развалины секретера. Это уже не картины вызванные полу - трасом, полу – вдохновением, это память бездушный и бескомпромиссный хроникёр, ах как жаль, что нельзя стереть её, как стирал сотням других человек.

Рыжий рассеянно похлопал себя по карманам, в поисках сигарет, и спустился вниз по лестнице. Как же странно существовать в жизни, которая вкладывает в твои уста чужой язык, и даже мысли на него переводит, как же странно читать себя на чужом языке. Как же это странно, когда мальчик из хорошей семьи, так и не закончивший еще своей элитной гимназии, начинает вдруг жить жизнью наёмного убийцы. Когда он отбрасывает свои прекрасные манеры, тушует чем-то свой не по годам яркий великосветский лоск и становиться «Рыжей Шлюхой Всемогущего Оракула». Это все ошибки судьбы, пора если не исправлять их, то сглаживать их последствия.

Курил на кухне у распахнутого окна, шалый, весенний ветерок потрёпывал тюль занавесок. Достал несколько старых фотографий, рассеяно посмотрел на них. Затушил сигарету и начал первое в своей жизни письмо

« Teure Lizzie, … »

(с)Рыжя_Брысь. 28.02.2007