Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Дневной свет, отраженный от свежевыпавшего снега, хлестал по глазам безжалостнее неона, бьющегося на танцполе в стробоскоповой судороге.
Уилсон болезненно сощурился и отвернулся от окна, ощутив в шее неприятный звук, похожий на хруст гравия под ногами. Напряжение последних дней сказывалось во всем теле. Левый висок мучительно ныл, словно туда вогнали железный штырь, пропустив хитрым изгибом острие через ухо до ключицы. Автоматически он потер шею, осторожно повертел головой, с неприятным удивлением понял, как онемела рука, несколько раз сжал кулак и подвигал пальцами. Кровь побежала чуть бодрее, но все это, конечно, было лишь жалкой попыткой отсрочить нормальный визит к неврологу.
- Черт, шея совсем затекла, да и плечо тоже, - негромко сказал он.
Хаус, не поднимая головы, взял со стола кружку с остывшим кофе, отхлебнул, не спуская глаз со своего журнала, затем опустил чашку на стол. На глянцевой поверхности красовалось несколько липких пятен от расплескавшегося кофе. Небрежный во всем, кроме работы, он никогда не пользовался подставками для чашек, с полнейшим безразличием уродуя полировку дорогого стола.
Его молчание было красноречивым, но Уилсон пока не собирался сдаваться.
- И голова что-то ноет, - удрученно сказал он.
Хаус, наконец, приподнял голову и уставился на Уилсона равнодушным взглядом.
- Чего?
Это был хоть какой-то прогресс, которым Уилсон не преминул воспользоваться.
- Голова ноет последнюю неделю. Ты знаешь, меряю давление, и…
- “Викодин”? – деловито осведомился Хаус, залез в карман, протянул Уилсону оранжевый флакон с таблетками и растянул губы в шутовской гримасе. – Чертовски клеевая штука, не пожалеешь. Обезболивает все, что угодно.
Он пытался держаться так, как будто ничего не происходит. В этом был весь Хаус, который никогда не позволит кому-либо заподозрить в себе обычного человека, способного чувствовать.
- Очень смешно, - притворно сердито фыркнул Уилсон. – Хочешь, чтобы эта дрянь и меня за компанию с тобой угробила?
- Зачем мне это? Все равно после смерти мы с тобой попадем в разные места – ты, золотой мальчик, станешь тусоваться с гуриями в райских кущах, а мой тощий зад будут поджаривать на плохом масле подручные сатаны. Цени жизнь, друг, она наполнена счастьем общения со мной, - голосом утомленного автоответчика отчеканил Хаус, шумно зевнул и опять склонился к журналу.
Он все ещё пытался острить, но выходило натужно, будто он устал даже от собственного сарказма. И в этом Уилсон неожиданно почувствовал такую чудовищную беспомощность, что внутри все свело от жалости.
- Это была не твоя вина, - тихо сказал он, не сводя глаз с Хауса.
Тот вздрогнул – всего на миг, но с такой силой, будто Уилсон ударил его.
Затем поднял на онколога глаза – ледяные, пронзительные, режущие сильнее, чем этот кажущийся искусственным естественный зимний свет за окном.
- Разве я чем-то намекал на то, что хочу поговорить об этом? – прошипел Хаус. – Если мне вдруг потребуется психоаналитик, я предпочту профессионала, которому платят двести долларов в час, а не тебя, Уилсон.
Но Джеймс не дал сбить себя с толку обычной грубостью Хауса.
- Тебе нужно поговорить об этом, - сказал он. – Я вижу, что ты мучаешься.
- Я в порядке, - холодно процедил Хаус, доставая из кармана таблетки. – В полном порядке, ясно?
Он открыл крышку апельсиново-оранжевого флакона и в таком знаком Уилсону жесте задрал голову, чтобы проглотить несколько таблеток прямо из пузырька.
- Ты не в порядке, - с нажимом сказал Джеймс. – Ты очень, очень далеко от того, чтобы быть в порядке. Я следил за тобой. За последние дни ты опять увеличил дозу. Сколько “Викодина” ты сейчас принимаешь? Ты же глотаешь его, не переставая! Ты наркоман, Грег!
- Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю!
- И ты ничего не ешь, только хлещешь днем этот ужасный кофе, в котором ложки растворяются, Господи, Грег, твой кофе хуже нашей химиотерапии, а по ночам – виски, им провоняла вся твоя одежда! И ты не спишь. Грег, когда ты спал последний раз? Ты выглядишь ужасно, как пять кусков дерьма, ты же просто…
Хаус отшвырнул свой журнал так, что тот проехался по полированной поверхности и шлепнулся на пол. Затем он вскочил, с такой силой оттолкнув свой стул, что тот тоже упал с резким, от чего-то металлическим скрежетом, хотя ножки стула были деревянными.
- Уилсон, твою мать, иди к черту! Я тебя не записывал в няньки! – заорал Грег с перекошенным лицом. – Какого хера ты ко мне лезешь? Какого хера тебе от меня надо?! Я делаю свою работу, а пока я её делаю, ни одна сволочь не имеет права ко мне лезть и читать морали! На каком основании ты меня тут поучаешь?!
Бледный до синевы, с резко проступившими морщинами вокруг воспаленных и покрасневших, лихорадочно блестевших какой-то электрической голубизной глаз, Хаус выглядел совершенным безумцем, маньяком, картинкой из дешевого трэшака категории “Б”. Сходство довершала трость, которую он угрожающе сжимал в руке с побелевшими костяшками, болезненными пятнышками выделявшимися на высушенной сейчас пергаментно-тонкой коже
Уилсон призвал на помощь всю свою выдержку и решил не отступать.
- Грег, я твой друг, - мягко сказал он. – Твой друг, которому не безразлично, что с тобой происходит. Ты сейчас не в себе. Ты устал, ты измотан, ты себя загнал и ты под кайфом. Тебе нужно взять пару дней и хорошенько отоспаться. Кадди не будет против, она сама это предлагала. А ещё лучше возьми отпуск и махни куда-нибудь на несколько недель на природу. Возможно, я даже смогу с тобой поехать…
Уилсон осекся. На лице Хауса блуждала дикая, не знакомая Джеймсу, никогда им ранее не виданная усмешка, не имевшая ничего общего с привычной саркастической ухмылочкой Грега. Его лицо подергивалось и менялось каждую секунду. Зрелище было ужасным. Казалось, что под кожей Хауса пляшет карнавал сменяющих друг друга чудовищных масок.
Это был срыв.
Действительно – срыв.
Вот тут-то Уилсон по-настоящему испугался. Этот Хаус был чужаком, занявшим место Грега, который мог бы зло острить, выливать на окружающих помои своего недовольства, наслаждаться черным юмором, и даже, возможно, загрустить секунды на четыре, но только не быть этим шумно дышащим, доведенным до беспредельного отчаяния существом, готовым, казалось, зубами впиться Уилсону в глотку.
Это было неправильно.
Так неправильно, что не правильнее этого ничего и быть не могло.
Джеймс невольно отступил, не отводя завороженного взгляда от искаженного, будто смятого, лица Хауса.
Существо напротив издало придушенный звук – смесь между угрожающим рыком и жалобным скулежом.
Джеймс решился.
- Я твой друг, - твердо сказал он. – Ты можешь сходить с ума, можешь на меня броситься, можешь даже не отдавать мне ту двадцатку, которую одолжил в кафетерии на прошлой неделе, но я все равно не допущу, чтобы ты себя убивал.
Пальцы Уилсона судорожно сжимали край стола, напряжение в теле было сильнейшим, голова взорвалась болью так, что перед глазами замелькали световые пятна, размывающие реальность в туманный бред, но он заставил свое лицо хранить спокойное благодушие. Если бы он не мог себя заставить, то чего бы он вообще стоил?
И, кажется, сработало.
В первый миг как будто что-то изменилось в самом воздухе – так, наверное, где-то на просторах необозримой вселенной захлопнулась парочка черных дыр, и Хаус тяжело осел, словно в обмороке, но не упал, а просто закрыл лицо ладонями, по-прежнему громко, надрывно дыша, как будто ему не хватало дыхания.
Едва переведя дух, Джеймс осторожно приблизился, поднял стул, который уронил Хаус, и сел рядом с ним. Сейчас он не знал, что делать.
- Ну-ну, - сказал он растерянно и неловко похлопал Хауса по плечу, - что ты, в самом деле…
Хаус отвел руки от лица, повернул голову и посмотрел в глаза Уилсону. Неожиданно он оказался совершенно спокойным.
- Знаешь, что меня бесит? – сказал Хаус. – Что Форман был прав. Впервые прав был Форман. И впервые неправ был я. Когда раньше люди умирали, я знал, что дело не в моей ошибке, а в том, что иначе не могло быть. А теперь я облажался. Понимаешь? Я.
Уилсон пожал плечами.
- Когда-то это должно было произойти, - осторожно сказал он.
- Нет, - сказал Хаус резко, - такого происходить не должно.
Эта его чертова мания величия!
- Ты всего лишь человек, Грег. Люди ошибаются.
Хаус скорчил рожу.
- Обожаю, когда при мне сыплют клише. Это меня заводит. Не должно быть случаев, когда ошибаюсь я. Я не “люди”. Я Господь Бог Вседержитель этой больницы. Спроси Кадди, она подтвердит. Конечно, сначала она меня придушит, но потом все-таки подтвердит.
- У тебя всегда была проблема с зашкаливающим самодовольством, - улыбнулся Джеймс.
- Я никогда не думал, что это проблема.
- Форман говорил, что ты игнорируешь правила.
- Форман иногда не так глуп, каким кажется.
Высокомерие, озлобленность и постоянные оскорбления в адрес окружающих. Кажется, Хаус приходит в себя.
- Так что насчет отпуска? – спросил Уилсон.
- Не знаю, я подумаю, - безразлично ответил Хаус.
Он медленно приподнялся и, опираясь на трость, захромал к окну.
- Но, по крайней мере, возьми отгул, - сказал Джеймс. – Тебе необходимо отдохнуть.
- Слушай, Мэри гребаная Поппинс, прекрати кудахтать, - зло сказал Хаус. – Знаешь, я тоже учился на врача и немного соображаю, что к чему. Могу о себе позаботиться.
- Не можешь, - раздраженно сказал Джеймс. – Ни черта ты не можешь. И ты никогда не был таким раздражительным. Я имею в виду раздражительность не по меркам нормального человека, а по твоим меркам, Хаус. У тебя крыша едет. Ты это понимаешь? Не пора ли заканчивать твой романчик с “Викодином”?
- И начать с тобой? – издевательским тоном произнес Хаус и обернулся.
Поток неприятно белого света безжалостно подчеркнул все морщины на его худом узком лице, нехорошую бледность, темные круги под глазами. За один миг он постарел лет на десять, и лишь глаза светились осколками какого-нибудь инопланетного метеорита, плюхнувшегося однажды на землю, чтобы перетравить все вокруг и заразить людей вирусом под названием “Грегори Хаус”.
- Пошел ты, - сказал Уилсон и направился к двери.
Есть вещи, которых не вынесет никакая дружба.
Пусть сходит с ума, пусть травиться своим дерьмом, пусть сдохнет от своих таблеток, плевать, плевать, пошел на хуй со своими проблемами, со своими заморочками, со своими проклятыми голубыми глазами…
- Джеймс.
Уилсон чуть замедлил шаг.
- Джеймс.
Онколог остановился.
- Что? – раздраженно выплюнул он.
Оборачиваться он не собирается…
- Сломай мне ногу.
Уилсон вздохнул и закатил глаза.
- Сходи к психиатру, Грег.
- В прошлый раз, когда я пытался завязать с “Викодином”, я покалечил себе руку, чтобы боль отвлекла меня от ломки. Сейчас, если я все-таки решусь бросить, мне потребуется что-то посерьёзнее руки. Единственный способ отвлечься от боли – это другая боль, более сильная.
Что он несет? Впрочем, какая разница. Оборачиваться он в любом случае не собирается, хватит с него этих издевок, с веселым присвистом катающихся по его слишком обнаженным нервам…
- Давай ты переедешь меня на машине, а? Это хороший способ.
- Ты бредишь, Хаус.
- Совсем нет. Поможешь мне?
- Так ты что, ты… Действительно решил бросить?
Черт, а ведь не собирался оборачиваться!
На лице Хауса светилось смертельно радиактивное высокомерие.
- За кого ты меня принимаешь?- неприятно усмехнулся он. – Покалечить вторую ногу, чтобы справиться с проблемами, вызванными болью в первой? Мне просто было нужно, чтобы ты обернулся и прекратил строить из себя оскорбленную старую деву.
И, несмотря ни на что, Уилсон сдался.
- Чокнутый больной ублюдок, - просипел он и принялся ржать, как тупой подросток на сцене секса в трэшаке категории “Б”.
Грегори Хаус с самодовольной ухмылкой стоял у окна, опираясь на трость, и выглядел чертовски хорошо для парня, который в этой жизни ни от чего и ни от кого не желает зависеть.
Разве что от оранжевых флакончиков, в которых живет “Викодин”.

Конец