Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Изменчивый мир

- У тебя клевая кожа, - говорит он, - нежная, бархатная... – ведет рукой. Изгибы, впадинки, выпуклости. Живая, точеная, будто ваза. Теплая. - Ты красивая. Здорово, что ты сейчас – здесь – со мной.

- Спасибо, - выдыхает она, - знаешь, что я больше всего люблю в сумерках?

- Что? – он бездумно перебирает ее волосы. Они короче, чем у него, и вьются.

- Это такое... Ощущение неопределенности, - она переворачивается на живот, и шелковая простыня соскальзывает с не менее шелковой попы, - туман, зыбь такая. Будто ты не очень понимаешь, какое сейчас время суток... то ли вечер, то ли утро... и вообще это как-то неважно. Зависаешь в пространстве. И не очень осознаешь, где ты сам находишься... и что тебя ждет. И еще – то, что вся ночь впереди, - она усмехается лукаво, глядя на него сквозь прядку упавших на лицо каштановых волос.

Он улыбается в ответ. Именно это ему в ней и нравилось больше всего. Такая... изюминка, неожиданная, под самый занавес. Хитринка среди наивности. Намек на порочность среди скромности. Он первый раз это заметил даже не тогда, когда она подошла к нему на вечеринке, такая непохожая в своем светлом костюме на блесточно-декольтированный круг дам того вечера, а тогда, когда он, раздевая ее, среди таких непривычных его взгляду бежевых скромных тряпок, среди полного отсутствия украшений (даже уши у нее не были проколоты) среди любых намеков на претенциозность и, тем паче, заинтересованность в ком-либо – добрался до своего приза, до изюминки, до встреченной им с веселым изумлением татуировки - звезды над левой тазовой косточкой. Такой же, как у него самого.

Она всегда тщательно скрывала свое отношение к нему.Под тряпками ли, под иронией ли.

И была нежной, как котенок. И порочной, как вино.

Его девушка.

***

- Я нашел свою единственную, - ей в волосы, губами, мягко.

- Будет звучать глупо, - она улыбнулась, - но я все-таки это скажу.

- Что? – за окном начинался вечер, они стояли подле него, обнявшись.

- Не то что бы у тебя была нехватка...

Он засмеялся. Она обернулась, видя в полутьме только точеную скулу, изящную линию подбородка и несколько темных прядей. Билл изнуряюще красив. Раз вкусив такое, невозможно бросить. Невозможно представить кого-то «вместо», кого-то, кто придет на замену. Его невозможно превзойти.

- Нехватки не было. Но, знаешь...

- Что? – она прижалась спиной к его груди плотнее. Она была тоже очень стройной, но в отличие от него, куда более мягкой, изящной, гибкой, обтекаемой. И они дополняли друг друга, как кусочки паззла. Приятно, когда две красивые вещи подходят друг другу. Тонкий, грациозный юноша. Красивая, высокая девушка. Жаль, что он не любит фотографироваться дома.

- Я так до сих пор ни черта и не понял, что они видят во мне. Я ведь фрик, знаешь?

- Ты не фрик, - она напряглась.

- Да нет, - успокаивающе, - я не считаю это чем-то плохим. Просто... Я ведь правда крашу ногти, выгляжу странно, и подчеркиваю эту странность. Думаю странно. Пишу стихи – обрывки мыслей. Часто бессвязные. И, знаешь, слова «выбирать свой путь, ни на кого не глядя» - воистину про меня. Сколько раз мне говорили «ты не девчонка, не крась глаза, это дико». Или: «напиши нормальные стихи, с четким ритмом и с законченными предожениями». А я – как осел. Упрямлюсь. Ненавижу прогибаться. С детства так.

Она недоумевающе повернулась к нему:

- Ничего ненормального во всем этом нет.

- Ты просто привыкла к этому, милая, - он улыбался, - отчасти, сыграло роль общественное мнение. Если бы не было всего этого бума вокруг нашей группы, ты, просто увидев меня где-нибудь на улице, решила бы, что я псих.

- Неправда, - горячо сказала она. Ей вдруг стало неуютно. Ей показалось, что ее... тестируют, что ли.

- Ты не можешь этого знать, - мягко сказал он, привлекая ее к себе для поцелуя и обнимая за плечи. Она привычно прижалась к нему, но сказанное им не давало ей покоя. Надо было как-то избавиться от тяжести, оставшейся после его слов.

- Билл, - сказала она шепотом, - я не могу этого знать, никто не может знать, как было бы что-то... если бы оно было не так, как есть... Черт, я бессвязно говорю, но... В общем, я люблю тебя. Я знаю тебя. Всего тебя. Ты такой нежный, и красивый, и ты так здорово меня понимаешь... Так здорово вообще думаешь. Ты совсем не то, чем тебя представляют все эти девчонки... И все твои странности, они... Ты просто особенный, и это неописуемо замечательно. Я рада, что я могу быть с тобой. Вот и все.

Билл гладил ее по голове. И продолжал смотреть в окно, не мигая.

***

- Что это было?! – она сидела на полу в ванной, ее грудь судорожно вздымалась, ее только что неэстетично стошнило в унитаз.

Билл, ее Билл...

«Куда более гибкой»...

Его спина, прогибающаяся до немыслимых пределов, узкая, будто работы вдохновленного полусумасшедшего скульптора.

«Куда более изящной»...

Тонкие руки, закинутые за голову, будто в танце - изогнутые запястья, голубые жилки. Он крепко держался, двигаясь, двигаясь, двигаясь.

Грациозные лодыжки, обвившиеся вокруг...

Ее снова скрутило, и она наклонилась вперед. Мучитальный позыв. Такое ощущение, что желудок сейчас оторвется.

Глаза опухли от слез. Пряди волос прилипли к мокрым векам.

Она нечаянно подняла взгляд.

Билл стоял в дверном проеме, полностью одетый – даже манжеты на кружевной черной рубашке были застегнуты.

И только исцелованные губы напоминали об увиденном десять минут назад.

Он показался ей очень взрослым. Чужим. Красивей, чем когда-либо.

- Билл, - выдавила она сквозь спазматически сжавшееся горло, - скажи мне... Скажи, что мне это приснилось. Скажи. Скажи! Скажи!!!

Он внимательно смотрел на нее. Ни тени раскаяния на лице.

- Это твой брат, - теперь она уже рыдала, захлебываясь, - это твой гребаный брат, что же ты творишь, а?!

Билл смотрел на нее сверху задумчиво. И с легким сожалением.

- Крашу ногти, - сказал он тихо, - пишу странные стихи. Странно одеваюсь...

- Бииииилл, - ей захотелось залепить ему пощечину – как он смеет сравнивать такие вещи?

- Людям сложно принимать чуждое им. Непохожее на них. Это называется ксенофобия, - продолжал он, - я ведь во многом странен. Я пою то, что многие мальчики моего возраста называют дешевым дерьмом, и пою потому, что мне это нравится. Я – один из двух близнецов. И...

Она молчала, постепенно закипая злостью.

- Сплю с братом, - закончил он спокойно.

- Я ухожу, - сказала она, совладав с голосом, - и ты меня просто выжег, знай это. Дотла. Это было... отвратительно. Надеюсь, ты когда-нибудь сам это поймешь.

Он больше не сказал ей ничего, и только молча смотрел, как она собирается.

Дверь захлопнулась.

- Ненавижу прогибаться, - сказал он тихонько, - с детства так.