|
Отправлено: 02.12.07 19:49. Заголовок: Изменчивый мир - У ..
Изменчивый мир - У тебя клевая кожа, - говорит он, - нежная, бархатная... – ведет рукой. Изгибы, впадинки, выпуклости. Живая, точеная, будто ваза. Теплая. - Ты красивая. Здорово, что ты сейчас – здесь – со мной. - Спасибо, - выдыхает она, - знаешь, что я больше всего люблю в сумерках? - Что? – он бездумно перебирает ее волосы. Они короче, чем у него, и вьются. - Это такое... Ощущение неопределенности, - она переворачивается на живот, и шелковая простыня соскальзывает с не менее шелковой попы, - туман, зыбь такая. Будто ты не очень понимаешь, какое сейчас время суток... то ли вечер, то ли утро... и вообще это как-то неважно. Зависаешь в пространстве. И не очень осознаешь, где ты сам находишься... и что тебя ждет. И еще – то, что вся ночь впереди, - она усмехается лукаво, глядя на него сквозь прядку упавших на лицо каштановых волос. Он улыбается в ответ. Именно это ему в ней и нравилось больше всего. Такая... изюминка, неожиданная, под самый занавес. Хитринка среди наивности. Намек на порочность среди скромности. Он первый раз это заметил даже не тогда, когда она подошла к нему на вечеринке, такая непохожая в своем светлом костюме на блесточно-декольтированный круг дам того вечера, а тогда, когда он, раздевая ее, среди таких непривычных его взгляду бежевых скромных тряпок, среди полного отсутствия украшений (даже уши у нее не были проколоты) среди любых намеков на претенциозность и, тем паче, заинтересованность в ком-либо – добрался до своего приза, до изюминки, до встреченной им с веселым изумлением татуировки - звезды над левой тазовой косточкой. Такой же, как у него самого. Она всегда тщательно скрывала свое отношение к нему.Под тряпками ли, под иронией ли. И была нежной, как котенок. И порочной, как вино. Его девушка. *** - Я нашел свою единственную, - ей в волосы, губами, мягко. - Будет звучать глупо, - она улыбнулась, - но я все-таки это скажу. - Что? – за окном начинался вечер, они стояли подле него, обнявшись. - Не то что бы у тебя была нехватка... Он засмеялся. Она обернулась, видя в полутьме только точеную скулу, изящную линию подбородка и несколько темных прядей. Билл изнуряюще красив. Раз вкусив такое, невозможно бросить. Невозможно представить кого-то «вместо», кого-то, кто придет на замену. Его невозможно превзойти. - Нехватки не было. Но, знаешь... - Что? – она прижалась спиной к его груди плотнее. Она была тоже очень стройной, но в отличие от него, куда более мягкой, изящной, гибкой, обтекаемой. И они дополняли друг друга, как кусочки паззла. Приятно, когда две красивые вещи подходят друг другу. Тонкий, грациозный юноша. Красивая, высокая девушка. Жаль, что он не любит фотографироваться дома. - Я так до сих пор ни черта и не понял, что они видят во мне. Я ведь фрик, знаешь? - Ты не фрик, - она напряглась. - Да нет, - успокаивающе, - я не считаю это чем-то плохим. Просто... Я ведь правда крашу ногти, выгляжу странно, и подчеркиваю эту странность. Думаю странно. Пишу стихи – обрывки мыслей. Часто бессвязные. И, знаешь, слова «выбирать свой путь, ни на кого не глядя» - воистину про меня. Сколько раз мне говорили «ты не девчонка, не крась глаза, это дико». Или: «напиши нормальные стихи, с четким ритмом и с законченными предожениями». А я – как осел. Упрямлюсь. Ненавижу прогибаться. С детства так. Она недоумевающе повернулась к нему: - Ничего ненормального во всем этом нет. - Ты просто привыкла к этому, милая, - он улыбался, - отчасти, сыграло роль общественное мнение. Если бы не было всего этого бума вокруг нашей группы, ты, просто увидев меня где-нибудь на улице, решила бы, что я псих. - Неправда, - горячо сказала она. Ей вдруг стало неуютно. Ей показалось, что ее... тестируют, что ли. - Ты не можешь этого знать, - мягко сказал он, привлекая ее к себе для поцелуя и обнимая за плечи. Она привычно прижалась к нему, но сказанное им не давало ей покоя. Надо было как-то избавиться от тяжести, оставшейся после его слов. - Билл, - сказала она шепотом, - я не могу этого знать, никто не может знать, как было бы что-то... если бы оно было не так, как есть... Черт, я бессвязно говорю, но... В общем, я люблю тебя. Я знаю тебя. Всего тебя. Ты такой нежный, и красивый, и ты так здорово меня понимаешь... Так здорово вообще думаешь. Ты совсем не то, чем тебя представляют все эти девчонки... И все твои странности, они... Ты просто особенный, и это неописуемо замечательно. Я рада, что я могу быть с тобой. Вот и все. Билл гладил ее по голове. И продолжал смотреть в окно, не мигая. *** - Что это было?! – она сидела на полу в ванной, ее грудь судорожно вздымалась, ее только что неэстетично стошнило в унитаз. Билл, ее Билл... «Куда более гибкой»... Его спина, прогибающаяся до немыслимых пределов, узкая, будто работы вдохновленного полусумасшедшего скульптора. «Куда более изящной»... Тонкие руки, закинутые за голову, будто в танце - изогнутые запястья, голубые жилки. Он крепко держался, двигаясь, двигаясь, двигаясь. Грациозные лодыжки, обвившиеся вокруг... Ее снова скрутило, и она наклонилась вперед. Мучитальный позыв. Такое ощущение, что желудок сейчас оторвется. Глаза опухли от слез. Пряди волос прилипли к мокрым векам. Она нечаянно подняла взгляд. Билл стоял в дверном проеме, полностью одетый – даже манжеты на кружевной черной рубашке были застегнуты. И только исцелованные губы напоминали об увиденном десять минут назад. Он показался ей очень взрослым. Чужим. Красивей, чем когда-либо. - Билл, - выдавила она сквозь спазматически сжавшееся горло, - скажи мне... Скажи, что мне это приснилось. Скажи. Скажи! Скажи!!! Он внимательно смотрел на нее. Ни тени раскаяния на лице. - Это твой брат, - теперь она уже рыдала, захлебываясь, - это твой гребаный брат, что же ты творишь, а?! Билл смотрел на нее сверху задумчиво. И с легким сожалением. - Крашу ногти, - сказал он тихо, - пишу странные стихи. Странно одеваюсь... - Бииииилл, - ей захотелось залепить ему пощечину – как он смеет сравнивать такие вещи? - Людям сложно принимать чуждое им. Непохожее на них. Это называется ксенофобия, - продолжал он, - я ведь во многом странен. Я пою то, что многие мальчики моего возраста называют дешевым дерьмом, и пою потому, что мне это нравится. Я – один из двух близнецов. И... Она молчала, постепенно закипая злостью. - Сплю с братом, - закончил он спокойно. - Я ухожу, - сказала она, совладав с голосом, - и ты меня просто выжег, знай это. Дотла. Это было... отвратительно. Надеюсь, ты когда-нибудь сам это поймешь. Он больше не сказал ей ничего, и только молча смотрел, как она собирается. Дверь захлопнулась. - Ненавижу прогибаться, - сказал он тихонько, - с детства так.
|