Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Мы были против. Оба. Я и Цунами. Как могла эта женщина, спустя лишь два года после смерти нашего отца, снова крутить роман? Даже хуже, мать решила выйти замуж. Конечно, мы еле сводили концы с концами, но я предпочел бы всю жизнь провести в нищете, чем переживать все, что произошло со мной тогда. Мне было одиннадцать, Цунами – пятнадцать.

Мой брат не отличался покладистым нравом и спокойствием. Я всегда пытался понять: это родители так угадали с именем, или же само имя привнесло что-то в его характер. Он был таким же неистовым и буйным, как стихия. В тот день, десять лет назад, мы с ним оба были ужасно обижены на мать.

- Ну что вы? Перестаньте дуться! – сказала она нам. – Вам очень понравится Кацура-сан.
- А что если мы ему не понравимся? – я всхлипнул.
И тогда мама обняла меня.
- Конечно, понравитесь. Сакура, милый, не плачь! – сказала она и погладила меня по голове.

Саотомэ Сакура – это я. Должно быть, когда родители выбирали мне имя, они решили, что еще один «ураган» им в доме не нужен. Я был, как сакура, тонкий и хрупкий. И меня, как оказалось, было так же легко сломать, как и ветви этого изящного дерева.

Мне было страшно. Мы должны будем жить в доме какого-то чужого мужчины и звать его «папой». Почему? Потому что мама так распорядилась. Она сказала, что Кацура-сан мечтает о сыновьях. Отчего он до сих пор не завел своих, мать не уточнила.

В этот же день мы отправились в ресторан, где мама познакомила нас со своим будущим мужем. Кацура-сан производил впечатление заботливого и доброго человека. А еще он был красив: высокого роста, с прямыми черными волосами, а его глаза были такими глубокими и черными, что в них можно было утонуть. Я с первого взгляда понял, почему мать была так очарована им. Конечно, красота не была единственной причиной, по которой мама приняла решение о помолвке так скоро: Кацура-сан был сказочно, просто нереально богат.
Поселившись в его доме, мы забыли о бедности навсегда. Жизнь казалась сказкой: у нас был повар, садовник, две горничные и шофер. Нас с братом определили в престижную академию, включавшую среднюю и начальную школы. Тогда мы были неразлучны.

Это было такое новое ощущение: впервые за два года мы могли позволить себе прийти в магазин и купить понравившуюся вещь. И не одну – все, что мы ни пожелали бы! В моей огромной комнате было несколько крутейших приставок, домашний кинотеатр, роботы-питомцы – все, о чем мечтает мальчишка в моем возрасте.

Наша жизнь стала идеальной. Я, в общем-то, был доволен всем, только вот Цунами начал меня пугать.

* * *

Мы с братом сидели на бортике бассейна, свесив ноги вниз. Вечер был теплый. Мы только что вылезли из воды и грелись теперь в лучах уходящего солнца. Брат приставил руку ко лбу козырьком и, щурясь, смотрел на закат.
- Как ты думаешь, Саку, - спросил он, - наша жизнь стала лучше?
Я пожал плечами. Мне только что исполнилось двенадцать, что я мог знать о жизни?
- Ты счастлив? – уточнил брат.
- Не знаю, наверное, - ответил я, болтая ногами в воде. – А ты?
Цунами вздохнул. Что-то печалило его, тяготило.
- Кажется, мама совсем забыла отца, - сказал он, наконец. – Скоро и нас забудет.
- С чего ты взял?
Я бы удивлен: мама всегда была внимательна к нам, разве нет?

Цунами снова тяжело вздохнул. Он встал, отряхнул мокрые ноги и зашагал к дому, прямо так, босиком по газону.
Я не стал догонять брата. Мне хотелось еще немного посидеть у бассейна и посмотреть на закат.

Может быть, Цунами и был прав, не знаю. Мама казалась слишком счастливой, а ведь ее первый муж умер всего три года назад. Неудивительно, что мамино поведение причиняло боль моему брату – ведь он был папиным любимчиком. Цунами был не в том возрасте, в котором отца можно «подменить». Да и я, наверное, тоже.

По утрам нас возили в школу на шикарной машине. Вообще-то, в эту школу не мы одни приезжали на сверкающих иномарках, но наш «Роллс-ройс» был самым великолепным. Брат бежал в корпус старшей школы, я – в среднюю. На переменах я часто выглядывал из окон корпуса на улицу и наблюдал за братом, когда у него был урок физкультуры. Мне нравилось смотреть на Цунами. Я был всегда немного женственный, худенький, с тонкими руками и острыми коленками, и не любил особо разглядывать себя в зеркало. Я мечтал лишь о том, что однажды вырасту и стану таким, как Цунами: высоким, сильным, красивым. У моего брата были прямые волосы, которые он отпустил почти до плеч. Но это не делало его похожим на девушку, ничуть! Наоборот, когда он собирал на затылке конский хвост, то становился похожим на самурая. Я же, даже с короткой стрижкой всегда был больше похож на девчонку.

Я очень любил наблюдать за Цунами, когда он играл в баскетбол. Мой брат был сильным, ловким и грациозным, как пантера. Высокий и стройный, он всегда выделялся. Я восхищался своим братом, обожал его. Цунами же всегда был добр ко мне, заботился, опекал.

Иногда я улыбаюсь, вспоминая, как он забивал на домашнее задание, чтобы почитать мне на ночь какую-нибудь приключенческую книгу.

* * *

Когда у мамы нашли рак, жизнь постепенно начала превращаться в то, чем она является сейчас. Мама проводила в клинике по месяцу, а то и больше. Нами занимался Кацура-сан.

Тогда-то я и заметил неладное с Цунами. Он начал ссориться с отчимом. Сначала я думал, что брат протестует против строгих правил, запрещавших нам приходить после девяти вечера, оставаться ночевать у друзей или приводить их домой. Но ведь все эти правила существовали только ради нашей безопасности. Кацура-сан любил меня и Цунами, заботился о нас.

И все же между отчимом и братом происходило что-то другое. Один раз Цунами и Кацура-сан долго кричали друг на друга в спальне родителей, а потом брат вышел оттуда с красной скулой и припухшими губами. Он заперся в своей комнате и не желал выходить.

Я постучал.
- Саку! Уходи! – крикнул мой брат из-за двери.
- Я лед принес, - сказал я настойчиво.
Он открыл дверь, быстро втянул меня в комнату и тотчас снова запер дверь на замок.

А потом он прижал меня к себе. Никогда раньше Цунами не обнимал меня так. Он стиснул меня так сильно, что у меня перехватило дыхание. Казалось, он никогда не разожмет рук. Потом Цунами обхватил ладонями мое лицо и долго-долго смотрел мне в глаза.
- Саку, - сказал он, - что бы ни случилось, знай, я люблю тебя.
Я не знал, что ответить. Конечно, я тоже любил своего брата, он был для меня самым близким человеком на Земле. Но почему-то мне было тяжело сказать ему об этом. И все же я попытался.
- Я тоже люблю тебя, нии-чан, - прошептал я негромко.
Брат быстро коснулся губами моего лба и отпрянул.
- Давай лед, - он протянул руку.

Тогда он не дал мне узнать, в чем дело, лишь прижал палец к моим губам и сказал:
- Ш-ш…

Мы лежали в обнимку на его кровати и смотрели телевизор. Я чувствовал тепло его руки у себя на талии. Брат ласково перебирал мои отросшие волосы. Они уже почти прикрывали мои уши, но я решил, что отращу их еще длиннее – так я стану похожим на нии-чана.
Я закрыл глаза и погрузился в нежность брата. Я знал: Цунами не даст меня в обиду.

* * *

Еще поднимаясь по лестнице, я услышал их громкие крики. Цунами и Кацура-сан кричали друг на друга. Боже, я никогда не подумал бы, что брат может так грубить отчиму.

Я вздохнул: у Кацуры-сана и Цунами такие ссоры уже вошли в привычку. Они старались скрывать их от меня, но я-то не был слепым и все замечал.

Я тихонько подкрался к приоткрытой двери и заглянул в комнату. Увиденное парализовало меня. Я не мог кричать, не мог пошевелить и пальцем. Как птенец смотрит на змею, так и я смотрел, как отчим делает это с моим братом. Насилует его, насаживая на свой толстый член, еще и еще, глубже и глубже. Я видел, лицо моего брата, искаженное от боли, как он судорожно сжимал пальцами складки простыни, как слезы катились у него из глаз. Брат уже не кричал, он кусал подушку, чтобы не слышно было стонов.
- Вот так, сынок, так, моя маленькая сучка, - ласково приговаривал Кацура-сан, хлопая моего прекрасного милого брата по заду, точно оглаживая круп лошади.
Цунами молчал. Он не просил отпустить его, просто зарывался лицом в подушку и тихо всхлипывал. Господи, ему ведь только шестнадцать, почему он должен переживать такое?

Я должен был ворваться туда, закричать, сделать что-то! Ударить Кацуру-сан чем-нибудь тяжелым по голове, взять брата и убежать с ним. Но я был парализован страхом, и ничего не сделал. Если бы я не сбежал тогда, как трус, если бы только Цунами понял, что я готов бороться за него… Порой я прихожу к выводу, что во всем, что произошло потом, виноват я один.

Я ждал Цунами в его комнате. Мне было трудно дышать, все тело сотрясала крупная дрожь. Я слышал свое сердце, как оно, удар за ударом, рвалось наружу. Это сейчас я понимаю, насколько чудовищными были мои действия. Я не должен был приходить. Брату гораздо легче было переносить унижение в одиночестве, не зная, что я видел все те вещи, которые делал с ним Кацура-сан.

Цунами вошел, шатаясь. Его губы кровоточили, руки тряслись. Когда я посмотрел в его глаза, мне стало страшно: такие они были пустые и безжизненные.
- Цунами! – я окликнул брата не своим голосом.
Он вздрогнул и поднял взгляд. В тот момент, когда наши глаза встретились, я почувствовал в его взгляде что-то новое. Звериное. Я видел ненависть в его глазах, таких знакомых до этого момента.

А потом он упал на кровать рядом со мной. Повалился тяжело и неуклюже, как мешок.
Несколько минут мы сидели неподвижно. Потом я решился положить руку ему на голову и погладить волосы.
Цунами отозвался сдавленным стоном.
- Мы все должны рассказать маме, - мой голос дрожал.
- Ты хочешь ее убить? – хрипло ответил Цунами.
Я понимал, что брат прав. Мама не должна знать о том, что происходит в доме, она бы не перенесла этого.

Обнимая брата, я громко всхлипывал. По моим щекам катились слезы.
- Почему? Зачем он делает с тобой такие вещи?
Я видел, как Цунами стиснул зубы, чтобы промолчать.

Я понимал, что это было уже не в первый раз, и плакал в голос. Слишком трудно было отделаться от ощущения грязи и отвращения к Кацуре-сану. Как я буду завтра смотреть ему в глаза? И как это делает Цунами? Каждый день. Он старался скрывать от меня все происходившее в спальне.

Мы навещали маму раз в неделю. Она была такая слабая. Бледная-бледная. Я понимал, что мама угасает, уходит потихоньку. Шаг за шагом она приближалась к смерти. Но я не хотел об этом думать. Я был всего лишь мальчишкой, и гнал от себя эти мысли прочь. Я не верил, что мама может от нас уйти.

Вот и сейчас она лежала на кровати, вся оплетенная какими-то прозрачными трубками, проводами, точно киборг, разобранный на части.
- Привет, - мама улыбнулась. – Как вы, ребята?
Я сглотнул. Даже ее голос звучал как будто бы издалека. Я не решился говорить, боясь, что расплачусь, как сопливая девчонка.
Цунами улыбнулся и погладил маму по тусклым волосам, которые были когда-то такими же густыми и блестящими, как у моего брата сейчас.
- Все нормально, мам, - сказал он. – Поскорее выздоравливай.

В груди моей все похолодело в тот момент. Я понял, что Цунами знает, что мама обречена. Он просто хотел утешить меня. Сделать вид, что ничего серьезного не происходит, и через пару дней мама вернется домой. Внезапно я представил себе, что мама умерла, и мы остались втроем: я, Цунами и Кацура-сан. Мы не сможем никуда убежать: безупречная репутация нашей семьи всегда была лучшим замком. Кацура-сан мог заткнуть любой рот огромной пачкой денег. Никто из слуг не станет свидетельствовать, даже если мы и сдадим отчима полиции, через пару часов все следы заведенного дела испарятся. Потому что мир так устроен.

В эту минуту я понял, что стал старше. Мне было уже не двенадцать лет, я уже не мог смотреть на мир, как простой мальчишка. Я им не был.

* * *

С одноклассниками у меня были довольно ровные отношения, но я ни с кем не дружил. Со мной здоровались, иногда болтали на переменах, но никогда не звали в кафе и караоке-бары. Да мне и нельзя было никуда ходить без сопровождения водителя на «Роллс-ройсе». Это напрягало. Цунами тоже обычно держался чужаком. А после того, как отчим начал насиловать его почти ежедневно, совсем перестал общаться с приятелями. Я видел, что мой брат был на грани. Он готов был сломаться. Вот-вот.

Каждый вечер я умолял его сбежать. Но, конечно, это были только надежды. Мы прекрасно понимали, что выбора у нас нет: если сбежим – не сможем больше навещать маму, а это все, что у нас осталось от прошлой жизни. И то, скоро ее заберут.

Иногда мне казалось, что кто-то там, наверху, развлекается, глядя на нас. Как мой замечательный брат превращается в сексуальную игрушку отчима-извращенца; как я мучаюсь, обрабатывая его раны и побои; как я давлю в себе мысли о том, что лучше бы мама умерла поскорее.

- Саотоме-кун? - меня окликнул мальчик с соседней парты. Он перевелся к нам неделю назад. Я даже не помнил его имени, а он меня знал. Странно.
Я повернулся и вопросительно посмотрел на него.
- У тебя не найдется запасной ручки? – спросил он.
И только? Я пожал плечами и полез в пенал в поисках чего-нибудь пишущего.
- Держи, - я протянул ему ручку с черной пастой.
В ответ он улыбнулся.

Так началась моя дружба с Хияма Каито. Он был дружелюбен, даже слишком; умел слушать, что было отличным и очень редким свойством, в нашей дружбе, однако, совершенно бесполезным, ведь я не очень-то любил болтать о себе.

На большой перемене мы любили сидеть на крыше, пить сок и болтать обо всем, что придет в голову Каито. Он был высоким, сильным, интересовался баскетболом, поэтому много говорил о спорте. Не могу сказать, что эти разговоры меня сильно волновали, однако они создавали иллюзию нормальной жизни, поэтому я ценил дружбу с Каито.

Полгода мы проучились в одном классе, а потом я попал в “B”, а он в “C”. Но общались мы по-прежнему, в нашей дружбе ничего не изменилось.

Разве что я еще больше замкнулся в себе.

Маму перевели в хоспис. Теперь ей оставались считанные недели. Врачи сказали, что она протянет месяц, максимум полтора.

* * *

Когда она умерла, мне было тринадцать, Цунами – семнадцать. У него абсолютно снесло крышу – несколько дней после смерти мамы брат не появлялся дома. Он сбежал куда-то в одиночестве, а потом полицейские привезли его, пьяного или обдолбанного, я не знаю. Я только сомневался в том, что это действительно мой брат.

Все продолжалось: Кацура-сан по-прежнему избивал моего брата и насиловал его. Хотя вряд ли это можно было назвать насилием: кажется, Цунами перестал сопротивляться. Мне было жаль брата, и я уже не знал, могу ли как-то остановить это. Цунами избегал смотреть мне в глаза, мы почти не разговаривали. Тогда я не понимал, как тяжело ему было переживать унижение в моих глазах.

Один раз, проходя мимо комнаты брата, я услышал, как отчим избивает его. Меня словно парализовало, я не мог спокойно пройти и сделать вид, что ничего не происходит. Я тихо подкрался к двери и немного приоткрыл ее. Обычно Кацура-сан делал все эти ужасные вещи с братом в своей спальне, в этот же раз он повалил Цунами прямо на его рабочий стол. Мой брат сидел на столе, со спущенными штанами, вокруг были раскиданы карандаши, ручки, тетради, а отчим стоял на коленях перед Цунами и отсасывал ему. Не знаю, какой кайф он получал от этого, старый грязный извращенец, но я видел, как брат кривился от смеси отвращения и физического удовольствия, как он противился стонам, пробивавшимся наружу сквозь его каменную маску.

- Скажи, Цунами, тебе же нравится? – похотливо приговаривал Кацура-сан. – Скажи мне, чего ты еще хочешь?
Брат молчал, стиснув зубы, и только тихое сопение вырывалось из напряженных ноздрей. Он противился наслаждению изо всех сил.
Голос отчима стал грубым и требовательным;
- Проси, - приказал он. – Умоляй!
Он поднялся и стиснул рукой подбородок брата. У Цунами вырвался стон боли.
- Умоляй меня, - закричал Кацура-сан. – Или, может, мне попросить твоего милого братишку?

Мои щеки вспыхнули. Он несколько раз похотливым тоном произнес мое имя, как будто это доставляло ему удовольствие.
- Если ты тронешь Саку хоть пальцем, - прошипел Цунами, - я тебя убью. Клянусь, я убью тебя!
- Да-да, сладкий. Убьешь, конечно, - Кацура-сан нежно приложился губами к щеке брата, провел языком по его шее. – А теперь я хочу, чтобы ты меня умолял.
- Пожалуйста… - простонал брат.
- Что?
- Трахните… меня…
- Что ты хочешь? – ласковым голосом пропел Кацура-сан, расстегивая ремень.
Брат закрыл глаза и покорно произнес:
- Я хочу, чтобы Вы вставили в меня свой член. Вошли поглубже.
- Сейчас… сейчас… сейчас…

Я бросился к себе в комнату.

Сколько это может продолжаться?! Почему Цунами терпит его?!

Теперь я это знал: Кацура шантажировал его. Брат боялся, что он может сделать то же самое со мной.

Звать на помощь было бесполезно.

* * *

Через несколько недель я решил отдаться отчиму. Думал, это сможет защитить моего брата. Если Кацура-сан получит то, чего так сильно хочет, может быть, он прекратит делать это с Цунами?

Брату уже разрешалось гулять в одиночестве с тем лишь условием, что он всегда ночует дома. Я выждал момент, когда его не было, и отправился в спальню Кацуры-сана. Я поднимался по лестнице, ведущей из главного холла на второй этаж, но мне казалось, что я спускаюсь в ад. С каждым шагом я все яснее представлял, что мне предстоит выдержать и молился о том, чтобы брат ни о чем не узнал.

Кацура-сан сидел на кровати, листая какой то журнал. При виде меня он с удивлением отложил его в сторону. Я не знал, что делать. Как предложить ему себя. Подошел к отчиму и принялся расстегивать пуговицы на рубашке: одну за другой. Помню, как сильно тряслись мои руки, как пересохло во рту и как гулко стучало сердце. Как будто внутри я был совсем пустой, а оно билось-билось о мою оболочку.

- Сакура, что ты делаешь? – спросил отчим вполне невинно.
- Возьмите меня… вместо Цунами, - попросил я срывающимся голосом. Мне было так тяжело говорить, каждое слово давалось с огромным мучением.
Кацура-сан поднял на меня полный возбуждения взгляд и провел рукой по моему голому торсу. Облизнулся. Мой отчим, очень красивый мужчина, сейчас был отвратителен до тошноты.
- Какой же ты худенький, Саку… Какой тонкий, сладкий, - он припал к моему телу губами, обслюнявливал мою грудь, лизал и покусывал соски.
- Пообещайте, что больше не будете делать это с Цунами! Я буду принадлежать вам. Сколько захотите… - я задыхался от омерзения. – Только… не надо больше… с… Цунами.
А он продолжал гладить мое тело. Повалил на кровать, принялся стягивать джинсы, целовал каждый маленький участок кожи, приговаривая:
- Все хорошо, мальчик. Хорошо. Обещаю, я буду только с тобой…

Я жалею, что не отключился тогда. Нет, я помню все до мелочей. Запах его вспотевших подмышек, паха, когда он заставил меня сосать… Помню, как он заталкивал в меня пальцы, один за другим … Помню ужасную боль, когда он во всю длину вогнал в меня свой член и принялся трахать. Я весь превратился в боль. Никогда еще я не испытывал такого ужаса. Сначала боль была такой дикой, что я не мог ни о чем думать. Потом мне начало казаться, что меня мажут чем-то липким и вонючим, вязким и противным. Это вещество немного притупляло боль. Казалось, я слышу хлюпающие звуки и чувствую холодное скольжение зеленой слизи по коже.

Он трахал меня не так уж и долго, но тогда каждая секунда тянулась целую вечность. Я стискивал зубы. Когда же ты кончишь, потная скотина?! Давай, вгоняй его сильней. Трахай изо всех сил.

Наконец, он противно засопел, застонал, потом замер и повалился на меня всем телом. Я чувствовал, как струится по моим ногам сперма пополам с кровью. Боли уже почти не было, точнее, мозг не хотел ее воспринимать.

Он перевернул меня и начал целовать, а я лежал неподвижно, как надувная секс-кукла и тяжело дышал, думая только об одном: можно ли мне умереть?

Я добирался до своей комнаты, шатаясь, держась за стены. У меня внутри все горело. Лежа в прохладной ванной и глядя, как растворяются в воде красные капли, вытекающие из моей задницы, я надеялся истечь кровью до смерти.

Сколько бы я ни намыливался, мне казалось, что ничто уже не смоет эту зеленую слизь. Я с остервенением соскабливал ее с себя, царапая кожу ногтями, но все равно чувствовал себя грязным, скользким и вонючим.

И тогда меня начало рвать. Выворачивать наизнанку прямо в ванной. Я блевал и никак не мог остановиться. Кружилась голова, мне начало мерещиться, что я выблевываю комки зеленой слизи вперемешку с кишками…

На следующий день за завтраком отчим спокойно поздоровался со мной. Так, словно ничего не случилось. Я не мог смотреть ему в глаза. Да и брату, тоже. Пил чай и мечтал, чтобы Цунами ни о чем не догадался.

У меня болело все: ломило руки, ноги, раскалывалась голова… О боли в заднице я даже не хочу вспоминать.

* * *

Каито-кун протянул мне упаковку сока. Я молча поблагодарил его и сел рядом. Мы прогуляли один урок и решили, что пропустим и следующий тоже: так хорошо было валяться на зеленом пригорке у реки, молчать и ни о чем не думать.

С Каито было хорошо: он не требовал от меня слов. Я, кажется, совсем разучился говорить в последнее время. С братом мы почти не общались, в школе на уроках я старался отмалчиваться, да и занятия посещал не очень прилежно. Каито был для меня островком спасения. Если бы не он, я бы свихнулся, это точно. Иногда я ловил себя на мысли, что между нами существует нечто большее, чем дружба, какая-то крепкая, почти телепатическая связь. Когда мне было настолько плохо, что хотелось умереть, Каито обнимал меня, гладил по волосам, спине, и тогда я успокаивался. Его тепло держало меня в этом мире.

Вот и сейчас мы лежали рядышком на траве, соприкасаясь лбами и глядя друг другу в глаза. Каито обнимал меня за талию.
- Почему тебя так долго не было в школе? - спросил он после долгого молчания.
- Болел, - соврал я.
Я понимал, что Каито распознает ложь, но и знал, что он не станет докапываться до правды. Он доверял мне: если я лгал, значит, мне это было нужно.
Каито с улыбкой смотрел на меня. Чем я привлекал его? Почему он так сильно обо мне заботился? Этого я не понимал, но я был благодарен моему ангелу за то, что он меня не оставлял.
- Пойдешь завтра смотреть на мою игру? – спросил он.
Я кивнул. В глазах моего друга загорелись радостные искорки. Каито любил, когда я приходил поболеть за него.

* * *

Мы с отчимом теперь регулярно занимались сексом, держа это втайне от Цунами. Это уже не было насилием, я добровольно отдавался, Кацура-сан даже бывал нежен со мной, всегда заботился, чтобы я кончил. Физической боли уже не было, да и к оболочке из зеленой слизи я привык. Знал и понимал, что ее не смыть, и приучил себя жить вот так, грязным и использованным.

Конечно, я понимал, что вечно это продолжаться не может, что рано или поздно Цунами обо всем узнает, но я радовался каждый раз, когда видел его, не уставшего и измученного, с разбитым лицом, а вполне здорового, пусть и нелюдимого. Я был счастлив, что спасал брата от домогательств отчима. Я не знал, почему Кацура-сан был так жесток с Цунами и нежен со мной и очень боялся, что отчиму надоест однажды возиться со мной, и он снова примется за брата.

Цунами узнал о нас раньше, чем я предполагал. Все было до банального просто: брат забыл мобильник и вернулся забрать его. Кацура-сан не закрыл дверь в спальню. Цунами ворвался к нам и наотмашь ударил отчима по лицу. В следующую секунду он схватил меня, раздетого и растрепанного, поперек туловища и отбросил подальше от мужчины. Он начал избивать его ногами, бил жестоко и кровожадно. Я никогда не знал, что мой брат способен превратить взрослого мужчину в кусок кровоточащего мяса. Я думал, что он убьет его и, ужасно испугавшись, что брата могут посадить за убийство, попытался оттащить его от Кацуры-сана.
- Хватит, - кричал я. – Перестань, ты его убьешь!
Ярость брата переключилась на меня. Он не избивал меня так ужасно, как отчима, но несколько сильных ударов сбили меня с ног. Потом Цунами схватил меня в охапку и понес в мою комнату.

- Чего ты этим добивался? – кричал он.
- Прости меня, - я сидел на кровати и плакал, не стыдясь слез. – Я хотел, чтобы он прекратил делать это с тобой! Ведь ты терпел все из-за меня.
Цунами еще раз ударил меня по лицу, а затем взял за волосы, перевернул и повалил животом на постель.
- Тебе нравится долбиться в задницу да? – прошипел он мне на ухо. А как тебе понравится вот это?
Держа меня одной рукой, другой он расстегивал ширинку…

Брат трахал меня почти так же, как отчим в первый раз. Долго и жестко. Мне повезло, что моя дырка, уже разработанная, принимала член брата почти без сопротивления…

Я получал наслаждение. Запрокидывал голову, выгибал спину и стонал. Я почти не думал о том, что меня трахает родной брат, которого я люблю так сильно, что готов ему простить даже такой поступок. Я подавался навстречу его толчкам, резким, сильным, и удивлялся, насколько ярким было удовольствие. Оно проходило по телу конвульсивными толчками, я больше не мог сдерживаться…

Когда я, содрогаясь всем телом, с громким стоном кончил на кровать и обмяк в руках брата, до Цунами, наконец, дошло, что он сделал. Он перестал меня трахать, кинулся обнимать и покрывать мою спину поцелуями, без конца повторяя:
- Прости меня, Саку… Прости, прости!
Помню, я тогда повернулся к нему лицом и заставил себя улыбнуться. Мне было хорошо. Я удивлялся сам себе: и как только я успел за пару месяцев сделаться такой похотливой мразью, чтобы получать удовольствие от жесткого секса с братом.
- Хочу, чтобы ты тоже кончил, - сказал я, протягивая руку к его члену.
Я дрочил ему до тех пор, пока не ощутил горячую струю на своей руке. Кончив, Цунами опомнился, вскочил, как ужаленный, и выбежал из комнаты. А я лежал на кровати, весь вымазанный в собственной сперме вперемешку с братской, и думал, как мне хотелось, чтобы Цунами поцеловал меня. Тогда это не было бы так похоже на секс с Кацурой-саном.

* * *

После того раза брат долгое время не показывался мне на глаза. Кацура-сан больше не приставал ни к одному из нас и не предпринимал никаких попыток отомстить Цунами. Он снова сделался нормальным отчимом, каким и был, когда мама еще жила с нами. Я удивлялся: и почему же Цунами не сделал этого раньше? Избил бы его в самый первый раз, и всего этого можно было избежать. А теперь…

Я стоял перед дверью в комнату брата, боясь войти. Наконец, я пересилил себя и открыл дверь. Цунами лежал на кровати с плеером. Я сел на край его кровати. Цунами в ужасе отодвинулся. Я протянул руку и провел по его распущенным волосам. Сейчас они едва доходили ему до плеч. Мягким движением я снял с брата наушники.
- Я люблю тебя, Цунами, - сказал я тихо. Он молчал. Потом придвинулся чуть ближе. Еще ближе. Пока не осмелел настолько, что повалил меня на кровать, заключив в свои объятия. Это было почти как раньше. Я закрыл глаза и попытался представить, как будто я снова маленький ребенок. Словно ничего не было… просто мы с Цунами играли во дворе… просто играли…

Но я уже не был ребенком. В свои тринадцать лет я понимал и знал о жизни больше, чем любой из моих сверстников. К сожалению, эти знания сводились к тому, что в жизни больше дерьма, чем цветов.

И этим дерьмом я теперь был наполнен изнутри, потому что хотел своего брата. Я нашел губами его губы и принялся жадно его целовать. Цунами поначалу не отвечал мне, но постепенно я чувствовал, как он включается в "игру". Губы, язык, зубы… Руки, волосы, плечи, талия… Скоро мы уже лежали в постели абсолютно голые и ласкали ртами члены друг друга. И я, и мой брат отлично умели сосать – уроки отчима не прошли даром. Мы доставляли друг другу наслаждение, стонали в голос, меняли позы, переплетаясь телами… Это был самый нежный и прекрасный секс из тех, что был у меня с Цунами. Когда он вошел в меня, он делал это осторожно, ласково придерживая меня за бедра. А я стоял на коленях, упираясь в подушку локтями, охотно подставляя задницу и ловил кайф каждый раз, когда член Цунами полностью выходил из ануса, а потом снова толкался в него и проникал внутрь, преодолевая сопротивление мышц.
Удовольствие не имело границ. Я хотел жарких влажных поцелуев и, задыхаясь от наслаждения, облизывал пересохшие губы. Тринадцатилетний мальчишка, я уже умел получать наслаждение от анального секса, с каким не сравнится ни одна дрочка, ни один минет.
- Люблю тебя, - задыхался Цунами, кончая в меня. – Са-ку.
- И я тебя, - шептал я, изливаясь ему в руку, несколькими секундами позже.
Мы еще долго лежали, обнявшись, и целовали друг друга с лоб, в щеки, в виски… Я гладил его лицо, губы, волосы, не зная, как еще выразить свою любовь и нежность.

* * *

То, что случилось потом с моим братом… этому не было причин. Я до сих пор подозреваю, что был виноват в том, что Цунами медленно начал превращаться в чудовище, подобное нашему отчиму, но не знаю, какие именно мои действия привели к этому.

После того раза мы больше не спали вместе.

Через год в день смерти мамы, когда мне было четырнадцать, Цунами избил меня. Он ввалился обдолбанный в мою комнату и первым же ударом сшиб меня с ног. Он бил меня по лицу, по животу, все время приговаривая, какая я хорошая сучка. В тот раз он сломал мне ребро.

Когда меня выписали из больницы, он ползал передо мной по полу, умолял простить его. И я, конечно же, простил. Я любил его больше жизни. И сейчас люблю. И никогда не перестану. Когда Цунами обнимал мои колени, я опустился на пол, превозмогая боль, обнял брата, целовал его шелковистые волосы, шептал о том, как люблю его. А он рыдал, все умоляя простить его.

Я не знал, что происходит с моим братом. Днем он был обычным студентом колледжа, а ночью превращался в мучителя. Ему нравилось избивать меня, жестоко насиловать; иногда он связывал меня проводами и трахал на полу. Брат получал наслаждение, унижая меня. Я прощал. Потому что знал, что этот Цунами не настоящий. Потому что после пыток он всегда раскаивался, просил прощения. И я верил, верил ему.

Если бы только он просто хотел секса со мной, я мог бы отдать ему себя полностью. Но мне кажется, что Цунами тяготился тем, что мы братья, и не мог просто так принимать мое тело. Я думаю, это был ритуал, с помощью которого он защищал меня от грязи в своих глазах, брал всю вину за инцест на себя, делая из меня всего лишь жертву его извращенных желаний.

Цунами любил меня.

* * *

Он ударил меня ботинком в живот. Дыхание перехватило, я скорчился на полу, мысленно умоляя его не бить меня больше.
- Сучка! – он взял меня за отросшие волосы и припечатал виском к стене. У меня закружилась голова, перед глазами все поплыло. Стало страшно: а вдруг очередное сотрясение мозга я уже не переживу?
- Цунами, - прохрипел я, - пожалуйста… не надо…
Ответом на мою мольбу был еще один удар под дых. Я вскрикнул и снова сложился пополам.
- Будешь моей сучкой, - говорил он довольно, и я узнавал в его голосе нотки Кацуры-сана.
Умолять его было бесполезно – он только больше распалялся. Единственным спасением было молчание. Когда Цунами надоедало избиение, он начинал меня трахать.

- Хочешь, чтобы я тебе вставил? – спросил он, растягивая мою и без того широкую дырку пальцами. – Хочешь?
Он массировал мышцы ануса изнутри, я стонал от удовольствия. Этого нельзя было делать. Нельзя. Каждый раз, когда брат видел наслаждение на моем лице, он бил меня наотмашь.

Я понимаю тебя, Цунами. Я прощаю, прощаю. Знаю, если я буду испытывать удовольствие, то разделю с тобой этот грех. А ты ведь хочешь нести его в одиночестве.

Голова раскалывается от ударов. На языке – соленый привкус крови.

Спасибо, Цунами. Я люблю тебя.

Ради неистового наслаждения, которое я получал, насаживаясь на член брата, я мог вытерпеть любую боль. Он держал меня за волосы – плевать. Я ощущал его член внутри себя и был счастлив. Счастлив…

* * *

Мы лежали на кровати, обнимая друг друга. Брат клялся, что больше не прикоснется к моему телу.
- Прости, - шептал он исступленно.
- Я уже простил, Цунами. Перестань плакать.
Брат горько рыдал, уткнувшись мне в плечо, а я прижимал его к себе, зная, что все повторится снова… Не завтра, так через неделю. Я был опустошен, выпотрошен, у меня уже ничего не болело. Я так сильно устал, что мечтал поскорее сдохнуть.

* * *

О том, что мой брат принимает наркотики, я знал. Но никогда не заводил разговора на эту тему: боялся разозлить Цунами. С каждым днем он становился все более неуправляемым, похожим на стихию своего имени. Я уже не узнавал в нем своего брата, один взгляд его глубоких черных глаз пугал меня до дрожи.

Цунами держал слово и почти год не прикасался ко мне, но я видел, как он смотрел на меня, как мечтал о том, чтобы сорвать с меня одежду и засадить поглубже. Я знал об этих мыслях. Мне тоже хотелось секса с ним, но я понимал, что удовольствие будет граничить с состоянием клинической смерти… Это был слишком большой риск.

* * *

Моя жизнь временно стала обычной. Я, как и все нормальные подростки, ходил в школу, получал удовлетворительные оценки и мучился от неудовлетворенных сексуальных потребностей. Но в отличие от сверстников, у меня существовала какая-то внутренняя преграда, не дававшая встречаться с кем-либо. Девушки меня не привлекали. Не знаю, почему так случилось: из-за врожденного ли уродства или из-за того, что я с тринадцати лет научился получать удовольствие от анального секса, но к противоположному полу не влекло абсолютно. Зато я начал обращать внимание на Каито. Мой друг к пятнадцати годам здорово вырос, стал еще более крепким и мужественным. Я наслаждался, глядя на его стройное мускулистое тело, на крепкую шею и накачанные мышцы рук и ног, обожал смотреть, как он двигается. Я все чаще и чаще осознавал, что хочу своего друга. Он по-прежнему был нежен со мной, порой даже слишком, я понимал, что был уже на грани.

Каито теперь часто приходил ко мне домой, мы вели себя как все мальчишки в нашем возрасте: играли в компьютерные игры, тайком покуривали, иногда пили пиво. Кацура-сан перестал как-либо воспитывать нас с братом, а только выделял деньги нам на жизнь. В целом, меня это устраивало. Цунами приходил домой поздно, так что все свободное от учебы время я был предоставлен самому себе.

В тот день Каито принес травку. Он сказал, что достал косяк у одного знакомого по команде.
- Разве вам не запрещают курить дурь и бухать? – спросил я.
- Запрещают, - улыбнулся Каито. – Но это же не значит, что мы слушаемся?
- Точно! Давай раскурим его поскорее.
Я никогда не пробовал наркотиков. Было жутко интересно, как это бывает. Каито дал мне затянуться первому. Как только терпкий едкий дым попал мне в горло, я закашлялся, зафыркал, начал задыхаться.
- Осторожнее, это ж тебе не просто табачок, - Каито похлопал меня по спине. – Легче затягиваться надо.
Я затянулся еще раз. Потом передал косяк другу. Я смотрел, как он делает затяжку, а потом медленно, тонкой струйкой выпускает изо рта дым. Я смотрел на Каито и безумно хотел его.

Торкнуло не сразу. Сначала я ощутил необыкновенную негу и расслабленность… потом понял, что у меня стоит. Я без стеснения сунул руку в джинсы и начал потирать член. Каито смотрел на это совершенно безумными глазами. Его член тоже стоял, как кол.

Потом мы начали стаскивать друг с друга одежду, целуясь в промежутках между рубашками и майками. Джинсы мы до конца так и не спустили. Они болтались где-то в ногах, а мы яростно дрочили друг другу, сопя от удовольствия. Я стонал его имя, он – мое.

Я проводил руками по его коротко стриженным волосам, ерошил их, утыкался носом ему в щеку и все шептал, шептал, как безумный.
- Каито… Каито…

Перед тем, как кончить, он с силой прижал меня к себе. Мне нравилось чувствовать его объятья, крепкие, мужественные. Мне казалось, я могу ему доверять.

После этого мы еще долго валялись на полу, обкуренные и довольные, целовались и ласкали друг друга. Пока в таком виде нас не обнаружил Цунами.

Я благодарил всех богов, что Каито был таким же сильным, как и мой брат и не позволил избить себя до полусмерти. Но Цунами вышвырнул его из дома и принялся за меня. Впервые он избивал меня так сильно. Я стонал, умолял, но понимал, что ничто уже его не остановит: у