Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

This is the last time I'll abandon you
and this is the last time I'll forget you
I wish I could
I wish I could
(c)

Светлое, полупрозрачное небо, испещренное надрывными линиями облаков. На горизонте, над тяжелой зеленью деревьев, оно уже наполнилось желтовато-рыжим цветом, налилось краснотою заходящего солнца. В саду пахнет мокрой травою, цветы покрыты каплями ушедшего дождя, и благоухают сильнее – левкои, амариллисы, анемоны, азалии, гвоздики, небольшие вьющиеся кусты роз, лилии.
Я не люблю лето. В нем нет какого-то грациозного изящества осеннего увядания, оно кричит о своей молодости. Неопытное и зеленое, оно никогда не познает истинной красоты пожелтелой травы, ливнем осыпающихся листьев при каждом сильном дуновении ветра, подернутых хрупким, едва заметным намеком на лед луж и невольной радостной печали, когда на клумбах, среди поникших цветов, заметишь яркие пятна гвоздик или роз, отчаянно теряющих свои лепестки.
Летом все слишком просто. В нем нет должного покоя и уравновешенности – слишком яростное и быстрое, оно спешит выжать из природы все соки ради своего удовольствия.
Ты похож на лето.
Летние дни длинны. Солнечного света хватает, безусловно, всем. А бледных теней луны – катастрофический дефицит.
Я люблю луну больше, чем солнце, чересчур яркое и безответное, счастливое в своем единстве. А луне приходиться мириться с миллионами соперников – звезд.
Нам никогда не сойтись. Разве что – в последние дни августа и начало сентября, когда еще невозможно определить время года.
Ты приходишь только тогда, когда это нужно – тебе. Когда тебе нужна моя помощь, когда тебе нужно укрытие. Тебе никогда не нужен был я – целиком, весь, живой, с душою, с сердцем. Никогда не задумываешься над тем, что чувствую к тебе другие – тебе важнее ты. Идешь по головам. Никогда не оборачиваешься.
Ты пришел вечером, заперся в комнате. Работаешь, говоришь? Что ж, ври дальше. Я только посмотрю на тебя – я же не ты, мне не нужно переделывать всех и вся под себя. Мне больше нравится следить. Наблюдать.
Я созерцаю эту жизнь, находясь в стороне – и в то же время в самом центре. Вокруг меня всегда есть кто-то, я всегда кому-то нужен. Как луна нужна звездам.
В звездах же луна не нуждается.
Расскажи мне, что ты сделал на этот раз? Кого убил? От кого прячешься? Чью кровь стирали с твоего плаща мои слуги? Но я не собираюсь спрашивать. Если тебе будет нужна моя помощь – ты сам все расскажешь, а нет – я не умру от любопытства. Я уже привык, Мураки. Я не хочу говорить с тобой, я знаю, что ты причинишь мне только боль.
В последнее время ты говоришь только о Тсузуки, об этом проклятом боге смерти. Клянусь своей катаной – я убью его при первой же возможности. Я его ненавижу. Ты все мечтаешь о нем, о его теле, о его губах, не вспоминая обо мне. Для тебя я всего лишь старая, потрепанная кукла, да?
Я буду всегда ждать тебя, потому что на самом деле – ты для меня все равно что воздух, все равно что вода. Ты для меня – вечное холодное солнце, которое рядом, но до него так далеко. Это не любовь, это зависимость, это жизненная необходимость. Я иду в храм каждый раз, когда ты опять уходишь, и захлебываюсь в безмолвных молитвах. Я прошу, чтобы ты выжил.
Я никому не позволю прервать твое сияние.
Я не тешу себя надеждами – бред для неуверенных, - я знаю, что ты ко мне не чувствуешь ровным счетом ничего. Мне достаточно знать, что ты принадлежишь мне. Ведь это так, - ты всегда вернешься именно ко мне. Нет, не к Тсузуки, - ко мне.
Ты пришел ко мне в комнату под утро, когда солнце только-только начало восходить над запыленным ночными снами горизонтом. Соловьи поют обо мне – ты слышишь их? Они надсадно выводят тающие в ясном, прозрачном воздухе невыносимо красивые трели, и мое сердце, кажется, вот-вот разорвется, когда я слышу твои шаги по галерее.
По утрам лилии пахнут сильнее, заглушая все прочие ароматы. Я раскрываю окно, впуская в свою комнату провонявшее тобою утро.
Ты сдвигаешь створку фусума, обнимаешь меня. Так и должно быть – ты приходишь, а я жду. Я идеально создан для ожиданий.
Развязываешь кинагами, заставляешь лечь на футон. Мне проще закрыть глаза, чтобы ты не увидел в зрачках мой отказ. Чувствую твои руки – уверенные руки хозяина – на шее, вдоль по ключицам, по плечам, по груди, старательно обходя соски, чуть задерживаясь на животе, обводя ласкающими движениями пальцев выпирающие ребра и мышцы. Ты переворачиваешь меня, целуешь несколько прядей волос, разлившихся по футону. Порою мне до отчаяния хочется почувствовать твои губы на своих губах. Но ты никогда не прикасаешься к моему лицу, словно боишься его испортить. Тело дрожит под твоими руками, редкими, но такими возбуждающими поцелуями. Ты разводишь в сторону мои ноги, без предупреждения входя внутрь. Мне нельзя кричать – но как же это больно. Я и не помню, когда в последний раз ты доставлял мне удовольствие. Осталась одна только невыносимая боль, когда ты разрываешь меня на части, когда я, крепко зажмурившись и сжав зубы, с нетерпением ожидаю конца, который избавит меня от непереносимо отвратительного ощущения того, как ты заполняешь меня. Когда я, все-таки не сумев удержаться, хрипло, приглушенно кричу, глотая невольные всхлипы. Когда я слышу твое учащенное дыхание. Когда я чувствую твои руки на моих бедрах, не позволяющие оттолкнуть тебя.
Ты осквернил это прекрасное утро моими стонами, сдавленным дыханием, своим оргазмом. Я ненавижу тебя за то, что ты никогда не думаешь о наслаждении партнера.
Моя комната пропахла никотином – ты куришь прямо здесь, глубоко, нервно затягиваясь, равнодушно разглядывая меня, вытянувшегося на футоне, распластанного, полумертвого. Минуту назад я плавился от твоего жара внутри меня, а теперь мы словно на разных континентах, и между нами – ледяная стена.
Как в старых, черно-белых лентах, немых фильмах. Все слова исчезают в нас же, так и не найдя выхода.
Ты закрываешь за собой фусума.
Я жадно глотаю отравленный воздух – в комнате разит тобой, сигаретами, холодом. И лилиями. Я больше не вынесу. Просто не выдержу. Сломаюсь, как одна из твоих многочисленных кукол, и смогу только надтреснутым голосом повторять нелепое: «Мама». Сяду перед тобой, постелив на пол белоснежное полотнище, и вскрою живот, неотрывно глядя прямо тебе в глаза. Темная масса переплетенных внутренностей упадет на белую ткань, кровь забрызгает твои бережно вычищенные, до противного чистые брюки, а кто-нибудь другой – ни в коем случае не ты, нет, нет! – последним, резким движением отсечет мне голову. Она покатится к твоим ногам, изуродованная предсмертной агонией. Вот каково мое истинное лицо, Мураки. Только смерть определяет нас подлинных.
Но я не допущу того, чтобы этот день наступил.
Поэтому я достаю катану, медленно, с особым наслаждением, с полным осознанием того, что это будет последний раз, когда я держу меч в руках, начинаю натачивать и без того острое лезвие. Я же поклялся, что убью шинигами. Но если тебя не станет раньше – смысла в этой смерти не будет.
Клинок сверкает в утренних, робких, невинных лучах солнца.
Сегодня ты умрешь, Мураки. Клянусь своей жизнью.
Небо все такое же светлое, но солнце скрылось за серыми, набухшими облаками – дождевыми осенними тучами. На клумбах яркими факелами пылают маки, отцветшие жизни, сломанные судьбы. Кажется, уже можно различить желтеющие листья в однообразной зелени деревьев. Ветер приносит терпкие запахи горьких трав, лепестки роз и гвоздик.
С этого дня для меня не будет существовать лета.