Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Нет грязи в детских швах любви.
И масок нет, и нет чудес.
Нет покровительства небес
И мертвых, липких конфетти.
Нет скользких рук и сальных глаз,
Разбитых стекол фонарей
И крови нет, нет бунтарей
Нет пышных и фальшивых фраз.
Когда под слезы глухарей
Вы соберетесь за столом
Железным треснувшим веслом
Похоронить своих детей.
Тогда за терпким спиртом слов,
За клятвами слепым богам
Постройте из бутылок храм
А нам отдайте всех послов.
Я вам спою сонату лжи
В ночном ублюдочном бреду,
Мою уставшую мечту
На ваш алтарь не положив.
Цепей и кольев полон свет
И руки стянуты по швам,
Моим увядшим бункерам
Я шлю отчаянный привет .
Я что - не плесень и не лед,
Я чистый грех на рукавах,
Разорванных на горле швах,
И пахнущий осокой мед...
Я стану вечным пастушком
На жухлых пагодях обид,
Где героиновый флюид
Меня припорошит снежком.
Забудь все наши клятвы, бог
Поминок праздных перегар,
Где никотиновый угар
Затмил давно святой чертог.
Я не хочу бесплатных лет
Моей завистливой души
С ней рыжих бесов чертежи
Моих давно угасших бед.
Сгинь, может просто растворись
В немых зрачках-календарях
В моих бездарных рваных днях
Напейся и повеселись. (c) Пружинистое небо, март 2008 года.

На улицах пахнет осенью. Ветер отчаянно пинает пожухлые вялые листья в пьяном морозном угаре. Я смотрю в окно и вижу свет. Вижу жгучие отблески снега на чужих ресницах. Нас утро встречает прохладой.... Забавно. Я не хотел об этом думать.

Как же болит голова. Желудок ноет какой-то особенной противной болью, которая словно выворачивает меня наизнанку. А я сижу на подоконнике и размазываю помаду по опухшему лицу. Мне на все наплевать.
Эта чертова скотина меня бросила! Ублюдок! В бессилии бью кулаком по стеклу и угадываю кровь на пальцах. Два месяца до выпускного.... А ты так безжалостно разбил меня. Зная, что без тебя - я ничто.

За пять лет до этого.
- Эй, Фран! Фран, да одевайся быстрее, ты опоздаешь! - мама озабоченно пытается втиснуть меня в тесный черный костюм, смешно контрастирующий с моими темными отросшими волосами и огромными наивно-выразительными глазами, из-за которых меня постоянно дразнили девчонкой, пока какой-то особенно зарвавшийся малец не получил лопаткой в нос. Впрочем, я всегда был довольно агрессивен.

Времени катострофически не хватает, я переминаюсь с ноги на ногу, невольно оттягивая момент выхода из дома с огромным ярким букетом гладиолусов в руках и рюкзаком за плечами. Первое сентября не сахар. Новые жесткие ботинки ужасно жмут, а коридор шатается в глазах от нахлынувшего неожиданно волнения, сдавившего желудок и голову. Что же там? Старшая школа.... Не ударить в грязь лицом, вот что самое важное. Там взрослый мир - уже своим одиннадцатилетним умишком я это прекрасно осознавал. Игры, площадки, скакалки, классики, игрушечные машинки - все это осталось позади. Мне не у кого было просить поддержки. И да, в этот момент я боялся. Наконец костюм поддался под умелыми мамиными руками и новенький рюкзак шершаво заскользил по рукам вверх - на хрупкие мальчишеские плечи. Мне было так неприятно от ощущения этой обузы на мне, словно вместе с рюкзаком я повесил на себя какие-то никому не нужные обязательства. Но нет выбора, как впрочем и у всякого. Всю жизнь нам приходится подминать поржавевшие остатки своей личности под чьи-то бесцеремонные грузовики желаний. Мы - металлолом. Но тогда я этого еще не понимал.

Все приготовления наконец-то закончены. Гладиолусы настойчиво втиснуты в мои дрожащие ладони, надоедливая расческа, насытившись совершенным садизмом, оставила в покое мои многострадальные волосы, которые мама так и не решилась отрезать, хотя отец настаивал, мамин легкий плащ кремового цвета дожидался ее в прихожей, а кокетливые малиновые сапожки красовались на ногах. Я осторожно выглядываю из прихожей в темный густой и по-безлюдному затхлый подъездный мир. Тени играют с глазами в прятки, заставляя странное существо в моем желудке сделать еще пару первоклассных сальто. Дрожат колени. И это чужеродное, ломкое чувство ответственности грызет, заедает все существо, будто за этим днем кончается мое детство. Я не помню сейчас, было ли мне жаль.

Асфальт режет выступающие боковые косточки через подошву ботинок. Аллея прыгает , уходя в сторону, а сентябрьский воздух противно-солнечный. Мама нерешительно берет меня за руку, словно сомневаясь - стоит ли проявлялять на людях заботу. Может, меня это смутит или разозлит. Все дети рано или поздно хотят стать взрослыми и независимыми хотя бы в глазах остальных. Мне, как махровому эгоисту, всегда было проще обманывать себя самому, потому что другим не положено было знать, что творится в моем маленьком мрачном мирке. Прошло достаточно времени, я вырос, но внутри остался все тем же испуганно-озлобленным одиннадцатилетним зверьком, воспринимающим мир, как потенциальную угрозу. Я не помню сейчас, когда это началось в моей голове.

Но я не отшатываюсь от протянутой руки и нежно-ободряющего материнского прикосновения. Наоборот, моя холодная и влажная ладонь находит в этом обжигающем тепле успокоение. Что ни говори, а к матери я всегда был привязан, пусть это и принимало порой форму довольно извращенную, но она в отличии от многих всегда понимала, что я хотел сказать. Я не помню, насколько это было полезно.

Школа мелькает массивным непрокрашенным архитектурным уродом, холодная, по-советски безликая, с темными провалами окон, сиротливо украшенными полусдувшимися шариками. Меня начинает тошнить. Тогда это можно было, конечно списать, на так часто беспокоившее меня в детстве нервное расстройство, но сейчас, спустя шесть лет, я бы назвал это обреченным предчувствием. Ибо в этот день мне суждено было пропасть, умереть морально и возродиться совершенно другим человеком, впоследствии превратившимся в такое ничтожество, каким я являюсь сейчас.

Сигарета жжет пальцы и я, ничуть не мучаясь угрызениями совести, выкидываю ее в окно. Притаившийся на ночлег под окнами лысый бомж отчаянно матерится, потому что еще не прогоревший окурок свалился прямо ему на голову. Я презрительно ухмыляюсь, захлопываю бесшумную пластиковую раму и, откинувшись на ребро стены, продолжаю утопать в неясных сонных воспоминаниях. Близится школьное утро. Деревья лениво встряхиваются за окном, топя улицу в бестолково-ярком мороке. Он похож на мою жизнь - плещущийся, разноцветный, но такой до одури скучный. Все мои желания серого цвета...да и душа уже поддернута ненавязчивой плесенью. Закрываю глаза.

Меня окружает толпа школьников всех мастей и возрастов. Кипящая, шумная, идиотско хохочущая разными дребезжащими шумами и звуками. В голове начинает гудеть, пыльный ветер бросает волосы в лицо, засовывает в рот и нос. Хочется чихать, но стыдно это сделать. Будто если чихну, все тут же повернутся ко мне. А, что ни говори, чужое внимание меня раздражает. Я всегда был таким.

В этом бурлящем людскими голосами и телами потоке мелькают, словно буйки, знакомые лица одноклассников. Приветливо улыбаюсь и отмахиваюсь от налетевших знакомых. Девчонки смеются и треплют меня за кончики волос, шумно выражая восторги визгами и хохотом. Поддаюсь всеобщей атмосфере и погружаюсь в этот шумный поток с головой и чертовыми гладиолусами. В конце концов, пятый класс - не офис банка. А я еще ребенок. Мама тоже так считала, пока не обнаружила у меня под подушкой Фрейда вместо "Тома Сойера". Я уже не помню, почему я сделал этот выбор.

Цветы беспрестанно тыкаются в нос, свербя ноздри и губы пушистыми "довесными" веточками. Я сиротливо озираюсь вокруг, когда шумная толпа все же принимает осмысленно-порядковый вид и выстраивается по расчерченным мелом квадратам. Мамы нигде не видно, видимо отошла назад к школьному парку, где в тени облетающих деревьев взволнованной кучкой обитали родители. Зато мне на плечо неожиданно мягко по-лисьи ложится чья-то маленькая ручонка. А приятный чуть хрипловатый голос то ли шепчет, то ли дует в ухо ванилью: "Привет, детка...."

Ксана.... Ну конечно же, я сразу ее узнал. Она, пожалуй, единственный человек, которого я когда-либо мог терпеть. Всегда язвительная, броская, вульгарно красивая, Ксана была для меня своеобразным наркотиком, таким летучим и мгновенным. Я пил ее и не мог до конца напиться. До сих пор пью.... На два-три года старше, мы не были одноклассниками. Просто жили на одном этаже, и я благодарю Бога за это знакомство, потому что как выяснилось она была единственной, кого я отчаянно с детской непосредственностью принимал за свою. Я носил ей материнские сигареты, она кормила меня печеньем и называла Деткой. Я любил Ксану.

Черт....звонит телефон. "Baby, did you forget to take your meds...." Спасибо, Брайан. Я уже принял сегодня свои таблетки.

Ну кому я понадобился в такое время...? А может...нет, это не можешь быть ты. Я бы почувствовал, а ты никогда мне больше не позвонишь. Глупо надеяться. Но я все-равно почему-то продолжаю зажмуриваться перед тем как обреченно увидеть на дисплее чужое имя. Можешь посмеяться надо мной...как обычно.

Взгляд на экране телефона. Ух ты, да это папочка. Ну вот какого хера ему понадобилось от своего непутевого сыночка - педика-идиота-недоростка-позора семьи. Список бесконечен. Я не помню, сколько нужно суток, чтобы его озвучить целиком. У папы богатая фантазия, и он никогда не скупился на выражения.
"...try my best not to forget..."
Извини, папа, но я сегодня не в настроении выслушивать проповеди, так что не пойти ли тебе на хуй. Так всем будет удобней. Ты всю жизнь будешь делать вид, что меня презираешь, а я никогда не смогу сказать, что люблю тебя. Потому что я никого не люблю. Больше. Вот так.

Знаешь, это даже забавно. Второй окурок летит в окно. Почему ты не можешь уйти из моей головы? Почему я продолжаю искать тебя взглядом в школьных коридорах? Почему я продолжаю здороваться с человеком, на которого ты меня променял? Поверить не могу: Ты. Променял. Меня. На пустышку. На совершеннейшую пустышку. Я не помню, когда я стал думать о людях так плохо.

Ровным строем идем по ужасному выцвевшему коричневому коридору. Валька говорит мне на ухо что-то ужасно смешное, потому что я не выдерживаю и хохочу своим неподражаемым заливистым смехом. Сколько я себя помню, я всегда так смеялся. А ты всегда целовал меня в подбородок и умолял быть потише. Потому что могут услышать. Потому что мы не в праве...нарушать правила. Да, знаешь, я скучаю по тому времени.

Да, Валька он такой.... Мой лучший друг. С самого детства. С того самого затертого в памяти момента, как он подошел ко мне на переменке в нашей маленькой частной младшей гимназии с гребанным экономическим уклоном. Улыбнулся и сказал: "У тебя глаза как у девчонки! Ты об этом знаешь?" Я двинул ему в нос...и мы подружились. С тех пор все мои сумасшествия не проходят без Вальки. Он - мой психологический близнец.

Друг не прекращает смеяться и продолжает пороть всякую развлекательную чушь. Нас заводят в кабинет, пропустив через массивные деревянные двери с отполированной табличкой. Пронзительно отсвечивает несвежими утренними лучами и я не могу разглядеть название, но и без этого понятно, что это наша новая классная комната. Здесь все так незнакомо и остро-непривычно. Огромные портреты на стенах, вырезки из лондонских газет на широких зеленых стендах, пачки нетронутого белоко мела, который так приятно крошится в руках со звонким хрустом. Я был счастлив. Я не помню, когда всё это закончилось.

Tbc