Отправлено: 20.03.08 01:19. Заголовок: "Lover’s Diary. Хани." original, romance, R-общий. NEW 15/05+ арт

Название: Lover’s Diary. Хани.
original
Автор: Dara~Child of The Mist
Вычитка: aki-no neko, ga1axy
Рейтинг: R
Категория: яой
Жанр:romance/angst
Саммари: о попытке научиться жить заново
Статус: в процессе

От автора: aki-no neko, лови! это для тебя. спасибо за поддержку и терпение в работе с таким капризным и привередливым автором.

NB! Hani by U.G.L.Y.
Скрытый текст


"Hani and..." by U.G.L.Y.
Скрытый текст


"...you wish..." by U.G.L.Y.
Скрытый текст

 Отправлено: 17.04.08 20:44. Заголовок: Marise ммм... мои лю..

Marise ммм... мои любимые цветочки)) я счастлива)))
спасибо за такие приятные слова)) ага, R - тоже мой любимый размерчик)) мы и из R сделаем что-нибудь очень увлекательное

Juuo я так рада, что зацепило))
Juuo пишет:

цитата:

"Первое лето" - ваш фик?)))

ага...
он и еще... моя бета сюда почти все мои фики выкладывала)
Juuo пишет:

цитата:

у вас есть удивительная способность создавать атмосферу...

спасибо. наверное, потому что мне очень хочется, чтобы вы увидели то, что видят мои герои и почувствовали тоже, что и они)) поэтому стараюсь передать максимально точно)
прода уже пишется!
ромашки... сколько же радости у меня))))

 Отправлено: 18.04.08 01:25. Заголовок: очень хочу поделитьс..

очень хочу поделиться...
просто восхитительный Хани)) автор - U.G.L.Y.
арт - в заголовке темы.
я просто в восторге! спасибо еще раз)

 Отправлено: 23.04.08 02:03. Заголовок: афтор! хочу продолже..

афтор! хочу продолжения...

 Отправлено: 23.04.08 09:48. Заголовок: Очень красиво. Я в в..

Очень красиво. Я в восторге.

 Отправлено: 23.04.08 09:54. Заголовок: Hyorin спасибо))) с..

Hyorin спасибо)))
скоро продолжение))
ga1axy дааа? ну тогда принимайся за работу)) новую часть я тебе отправила))

 Отправлено: 23.04.08 10:11. Заголовок: Это... это... слов б..

Это... это... слов будет мало, что бы выразить, как мне нравится. и стиль, и настроение. И, конечно же, совершенно очаровательный главгерой.
восхитительно))))

 Отправлено: 23.04.08 10:43. Заголовок: yasei спасибки за т..

yasei
спасибки за то, что поделились впечатлением))
надеюсь, продолжение Вас тоже порадует))
yasei пишет:

цитата:

И, конечно же, совершенно очаровательный главгерой.

о,я его тоже очень-очень люблю. хотя, обычно главные герои мне как-то не слишком западают в душу... по-крайней мере, в чужих текстах))

 Отправлено: 23.04.08 11:11. Заголовок: надеюсь, продолжение..

цитата:

надеюсь, продолжение Вас тоже порадует))

я тоже на это надеюсь. я в этом даже почти уверенна))

 Отправлено: 23.04.08 16:27. Заголовок: http://static.diary...

Тишиной по телефонным проводам,
Моим сбивчивым дыханием всерьез,
Нарисованное солнце в небесах
Вмиг закрыли грозовые тучи слез.

От отчаянья бегу что было сил.
Понимаю — от себя не убежать.
Что наделал ты? Ну кто тебя просил?!
Ангел брошенный в смятении опять...

В зыбком мареве тумана над водой
Снятся сумерки и теплая рука,
Что прижав к себе, убьет однажды боль,
Разметает эти замки из песка.

И затравленный в оковы давних уз,
В полушаге полу криком замерев,
Разлетаюсь на осколки сладких грез,
Вновь пристыженный тобой за этот блеф.

Только руки помнят жар твоей щеки,
На губах впечатан горький сок обид...
И я вижу зыбкий берег впереди,
И плевать уже, что мой корабль разбит.

Глупый ангел, ты пытался вызвать шторм.
Ты направил мое судно между скал.
Ты ошибся. Я на гребне мутных волн
Разглядеть сумел ту землю, что искал.

 Отправлено: 24.04.08 02:27. Заголовок: yasei :sm20: yasei..

yasei
yasei пишет:

цитата:

я в этом даже почти уверенна))

очень постараюсь не разочаровать))

ga1axy как всегда, абсолютно созвучно вышедшей части)) спасибо))

 Отправлено: 24.04.08 20:53. Заголовок: 29 августа 13:00 Я ..

29 августа 13:00

Я не понимаю, чем меня так притягивает к себе этот рисунок. Что-то не отпускает. Заставляет вновь брать его в руки, снова и снова попадать в плен отрывистого ритма штрихов, вглядываться в поисках скрытого смысла.

Поэтому всю первую половину дня я меряю мансарду шагами - от стола, где лежит этот проклятый листок, до кровати, в надежде, что мне захочется спать – лечь, спрятаться, убежать от мыслей.

Снова дождь… Отрывистое глухое стаккато по скошенной крыше. В комнате полумрак – окна на потолке дозировано впускают внутрь скудный, серый свет.

Мне казалось, все, что происходило вчера, должно быть подобно ощущению похмелья – мучительный поиск оправданий своего поведения, попытка откреститься: «что это на меня нашло, словно и не я был вовсе». Но не смотря на то, что мне действительно мучительно стыдно за слова, которые я выкрикнул в лицо Юме, я вполне отдаю себе отчет, что то, что произошло раньше… И вот, когда в своих размышлениях я дохожу до этого "раньше", перестаю мыслить разумно, щеки начинают гореть и в районе солнечного сплетения отголоском вчерашней молнии – покалывают электрические всплески… Как целовал меня Юма…

Прикладываю холодные ладони к горящему лицу. От этой глупой реакции - стыдно. И нестерпимо хочется еще. Гремучая смесь. Ноги становятся ватными.

Я понимаю, что было бы намного хуже, если бы Юма пошел на поводу у моих желаний. Потому что тогда стало бы вообще - не остановиться. Я знаю себя. Знаю свою жадность. И Юма не тот… кем можно насытиться за один раз.

Именно поэтому не стоит начинать.

Все правильно.

Кэй… Тебе было бы хоть немного больно? Или же… все равно? Почему мне кажется, что я до сих пор спрашиваю у тебя позволения? А если бы спросил? Каким был бы ответ? Делай что хочешь?! Ведь и у тебя там, наверняка… Ты никогда не мог быть один, Кэй…

Только вот, почему мне не позволял…

Снова - шаг за шагом – к столу, присесть на краешек. Старательно не смотреть на белый лист, омытый сероватым, неярким светом, делающим туманное утро над рекой еще более реальным. Что в нем? Что?

С некоторых пор телефонные звонки выводят меня из равновесия. Поэтому когда уютную, ласково обтекающую меня тишину разрезал, подобно взмаху ножа – звонок, я вздрогнул и настороженно замер. Сердце привычно сжалось и бросилось вскачь. Черт! Глупое, слабое сердце.

Тонкий прямоугольник вибрирует, прыгая по столу, целенаправленно движется ко мне. А я, застыв, расширившимися от страха глазами наблюдаю за ним, и сердце колотиться уже где-то в горле.

Телефон холодит ладонь. Быстрым, резким движением сдвигаю панель, не глядя на дисплей.

Хриплое, слабое: «Слушаю…»

Не знаю, чего я ждал. Даже не могу дать точное определение тому чувству, которое волной прошло по всему телу, когда резкий голос моего агента сразу же, как ведро ледяной воды, выплеснул все, что не давало ему покоя.

- Ты собираешься что-нибудь делать? Хани, чего ждешь? Понимаешь, что эти три месяца ты не живешь, закрыл себя стеклянным куполом и затаился, даже дышать боишься! Потому что уехал тот, кто задавал ритм твоему сердцу? Но ты можешь существовать и один! Пора встать на ноги – самому!

Журавлик на подгибающихся ногах… Кажется, вот-вот готовый упасть… Но смелый, решительно делающий шаг…

- Он не ушел на войну, не пленен, не в тюрьме – его никто не держит. Он не хочет возвращаться.

Тяжело опираюсь о край стола, закрываю рот ладонью, чтобы только на том конце провода не услышали мой всхлип. Я знаю… Такая простая истина… Неподдающаяся… Недоступная для понимания. Слова, которые ты произнес мне уже на пороге: «Я не хочу больше быть рядом с тобой».

Не хочу…

- И ты прекрасно знаешь, что если тебе даны эти руки, то он - обычный бездельник, который не смог даже доучиться и тебя…

Стоп!

Осторожно выдыхаю сквозь стиснутые зубы и как можно беззаботнее прерываю поток речи агента:

- Успокойся. Я работаю.

Пауза. Во время которой он переводит дыхание и пытается осознать то, что я сказал.

- Что?

Вру, конечно. Но у меня просто нет сил выслушивать эти идиотские нравоучения, как будто я неразумный ребенок.

- Да, тут кое-что получилось. Серия… Почти готова.

Представляю, как агент подобно гончей, почувствовавшей добычу замер, осторожно поводя носом, и прижавшись к земле, приготовился начать гонку:

- Тогда я приеду? Тут уже начинается моя работа. Я подумываю насчет галереи…

Так. Вот это мне абсолютно не подходит. Продолжаю лгать:

- Не надо. Мы уже договорились обо всем… с Юмой.

Новая пауза и смешок:

- С Юмой?

- Да.

- Ты все-таки сделал это!

Звучит правильно, но так омерзительно-грязно…

- В каком-то роде.

Нужно оставаться спокойным. До конца. И что тут так коробит? Разве ты вчера не просил «сделать это»? И тебе не казалось это грязным…

Пальцы Юмы требовательно стискивающие бедра, притягивающее к себе… Дыхание, обжигающее скулу… Дрожь… и слабость в подгибающихся ногах…

И сейчас начинаю дышать глубже, тело настойчиво требует, чтобы его подчинили. Крепко сжимаю телефон во влажной ладони.

Агент откровенно смеется в трубку:

- И что, цена оказалась не такой уж высокой?

Желудок скручивает приступом тошноты. От этой резкой неожиданной боли сгибаюсь, пальцами цепляясь за край стола. Кажется, вся кровь от лица отхлынула. От этих слов… меня сейчас… Сквозь силу выталкиваю слова, на выдохе, едва слышно:

- Совсем не высока. Мне пора. Прости.

Я знаю, каков на вкус этот мир… Даже если выглядит он как заманчивое пирожное, украшенное кремом - тошнит от его приторной сладости и сгнившей сердцевины.

Но почему я каждый раз так реагирую? Почему мне захотелось защищать самовлюбленного, явно не нуждающегося в моей защите, Юму? Откуда этот порыв?

Я не обманывал его и не пытался использовать!

И как теперь выпутываться из наплетенной мной лжи?

Не умею врать. Все внутри поднимается против этого. Хотя причина этих благородных порывов, наверняка, не чистота моей души – а хлесткие, наотмашь удары отца - ладонью по губам - каждый раз, когда я пытался солгать.

И сейчас я инстинктивно облизываюсь – губы начинает покалывать. Но… мне всего лишь нужно взяться за работу. Все не так уж сложно. И убедить Юму.

С которым я, помнится, решил больше не видеться…

Проклятье!

Нужно просто взять себя в руки.

29 августа 22:15

Закончилось все тем, что я сидел, уставившись перед собой и машинально крутил в пальцах карандаш. То, что получалось – озеро, туман, стелющийся по воде, яркая зелень распластанных по поверхности листьев… не мое. И пастель… Словно бы я намеренно взял то, что не давало мне покоя и переделал на свой лад – так, как мне комфортно – максимально мягко, нежно, размыто.

Скопировал. Все, на что я теперь способен? Где в этом «я»? Неужели нет альтернативы корчащимся от боли фигурам, презрительно взирающим на меня?

То, что я делал прежде… Могло ли это зависеть от Кэя? Могло ли уйти вместе с ним? Я говорил себе, что в любой момент могу снова работать, как прежде, просто не хочу. Но… так ли это, по сути?

Пальцы онемели. Не слушаются меня. И когда в очередной раз палочка пастели соскользнула, прочертив широкую изумрудную полосу, панический ужас ледяным стержнем вошел в основание позвоночника. И я смог только отступиться.

Всматриваюсь в растушеванные, мягкие линии, но вижу другие – резкие, карандашные – подлинные.

И понимаю, что хочу… нет, нуждаюсь сейчас только в одном – увидеть Юму.

В конечном итоге, как был – в футболке и заляпанных рабочих джинсах, вылетел из квартиры.

Автомобиль, взвизгнув и прочертив по асфальту угольные полукружья, покорно рванулся к дому Юмы.

Но… Привычно остановившись под фонарем на противоположной стороне улицы, я так и не решился выйти из машины. Глупый порыв. Такой наивный. Как обиженный ребенок, которого погладили по голове и утешили. Почему кто-то должен думать обо мне?

С чем я пришел к Юме? Почему снова к нему? Как ночная бабочка к дрожащему огню свечи на подоконнике, посреди непроглядной душной ночи.

Сижу, прислонившись горячим лбом к стеклу, расчерченному кривыми дорожками дождя. Из-за этого абстрактного рисунка очень плохо видно, что происходит там, по другую сторону, в мире, от которого я отгородился. Скольжу ладонью вниз, по стеклу. Нет, обмануть не получится. Чтобы увидеть – нужно выйти, встретиться лицом к лицу с тем, что обитает не в моем привычном мире.

Не могу сдвинуться с места. Чего жду? Вставай, иди, спроси все, что ты хочешь, смотри на него, впитывай эту силу, в которой ты так нуждаешься. Или уже трусливо беги в свою нору, в которой ты боишься даже снять замок с двери, ведущей на крышу. Если это небо – не наше, то пусть оно будет ничьим… Но…

Так и не двигаюсь с места. Минута за минутой. Жду, что Юма снова меня найдет?

У ворот останавливается такси. И практически сразу дверь открывается и на порог выходит Юма.

Я машинально, отпрянув назад, вжимаюсь в кресло. Смешной порыв. Разве я приехал не для того, чтобы увидеть его?!

Сегодня Юма другой. Даже одет, на удивление, не в строгий костюм. Нет, на нем тонкий свитер и джинсы. Правда, он все равно выглядит, как будто сошел с обложки журнала «Сильные мира сего». Холодная, обжигающая сила, притягивающая к себе, нисколько не смягчилась.

Юма оборачивается, резким движением откидывая челку с лица, кому-то говорит что-то вглубь дома, а потом быстрым шагом направляется к машине.

Я опускаю стекло, чтобы окликнуть его. Но меня опережают.

- Юма, ты едешь встречаться с Кайрой?

Голос принадлежит невысокой черноволосой женщине, зябко кутающейся в темно-синий палантин. Она стоит на пороге и встревожено смотрит на Юму.

- Нет, мама, - я вижу, как он улыбается - мягко, ласково. И голос звучит совсем по иному – ни тени извечной насмешки. И от этого горло сжимается, словно его стискивают чужие пальцы. – Встречаюсь с друзьями.

Давлюсь порывом рассекающего плоть ветра, принесшего эти слова сквозь открытое окно.

- Но ты… - осторожное, полное надежды и страха начало. Не имеющее продолжения. Но Юма все понимает. Уже у такси останавливается, обернувшись, ласково успокаивает:

- Мама, я никуда не пропаду. Я вернусь.

Медленно непослушными пальцами нажимаю кнопку стеклоподъемника. Закрыться… Снова смазанные дорожки воды и разбивающиеся о стекло дождевые капли.

Прежде чем сесть в такси, Юма на миг задерживается и, подняв взгляд, прямо, в упор, смотрит на меня. Сердце тяжело, глухо отсчитывает удары. Он ждет. Но я…

Поворачиваю ключ и резко срываю машину с места.

Никто никому ничего не должен.

Что такого в том, что Юма, ничуть не ставший другим, на следующий день после… едет встречаться с друзьями?!

Что такого в том, что его мать спокойно, по-домашнему называет это женское имя?

Что такого… Почему у меня дрожат руки? Почему это вообще – проклятье! – так волнует меня?!

Мог ли я войти в дом, сказать этой красивой, встревоженной женщине, что я нуждаюсь в ее сыне? «Юма, ты не думаешь, что на этот раз переходишь все границы? Твоя семья…» - слова Мойры с приема. Теперь они не кажутся мне такими злыми. В них – справедливость и забота.

Не имею права. Только от того, что моя мать…

Лишь однажды отец вспомнил ее. Мне было лет пятнадцать, и я потащился за Кэем на какую-то вечеринку к его подружке, у которой родители уехали на выходные из города. Утром отец пристально посмотрел на меня, поморщился от резкого запаха дешевых сигарет и алкоголя и хлестко, наотмашь ударив по губам, произнес: «Надеялся, что ты не унаследуешь ее блядскую натуру».

Прости, пап. Кажется, все еще хуже, чем ты мог подумать…

«-»

Дома хожу вокруг незаконченного пейзажа, но вновь и вновь поглядываю на рисунок Юмы.

Потом сдаюсь, наскоро ужинаю и, захватив с кухни глиняную чашку с зеленым чаем, сажусь перед ноутбуком.

Я бы тоже хотел, чтобы женщина со встревоженным взглядом выходила провожать меня, махала рукой и кричала на прощание: «Хани, пожалуйста, не задерживайся».

Я бы хотел, чтобы эта женщина смеялась над глупыми историями обо мне и увидела мои картины.

Но она никогда даже не пыталась найти меня после развода с отцом.

Мама рисовала. Она пахла совсем не так, как пахнут мамы – фиксатором, воском и влажной бумагой. Но мне, правда, нравился этот запах. И я могу понять… Если я такой же, как она, если мы хоть чуть-чуть схоже видим мир, то ей не нужно было иметь детей. Уйдя, она просто исправила досадную ошибку.

Думаю, отец этого так и не осознал. Но его право сохранять свои заблуждения. Достаточно того, что он всегда меня очень любил. А я никогда не мог оправдать его надежд.

Мать Юмы – красивая и строгая, но, наверняка, совершенно правильная, пахнущая уютом и слабо – цветочными духами. Определенно, всем сердцем желавшая рождения сына. Ей повезло. Юмой можно гордиться. Рядом с ним так спокойно. Словно он – крепость, в которой хочется спрятаться. Его правильно воспитали, чтобы он стал абсолютной защитой для такой же – совершенно правильной - жены и матери. Уж точно не для того, чтобы он трахал богемных мальчиков с жуткой наследственностью.

Кэй, то, что мы с тобой нашлись, что вцепились накрепко, видя мир в отражении глаз друг друга – разве это не единственно правильное в нашей жизни? Мы так близки… ближе уже невозможно, как кровные братья. Почему ты так легко разодрал тот шов, по которому мы - плотью – срослись друг с другом?

Ты усмехнулся бы и сказал: «Хани, брось. Чего ноешь? Завидуешь благополучному, залюбленному мальчику? Зато ты - свободен».

Только вот, знаешь, Кэй, я не чувствую себя свободным. Я хотел бы, чтобы мама, правильно пахнущая цветочными духами и бельем из прачечной, откинула бы мои волосы и мягко, теплыми губами коснулась лба: «Вставай, Хани. Уже утро, мой мальчик».

Но каждый раз, когда я чувствую приторный, слабый запах цветов, флером окутывающий проходящих мимо женщин, меня начинает невыносимо тошнить.

31 августа 10:00

Слишком для меня рано. Когда я в последний раз посыпался от мерзкого писка будильника?

В голове не укладывается.

Если сначала…

Без лишних эмоций.

Вообще без…

Стакан на столике у кровати пуст. Страшная жажда.

Что пересилит: она или нежелание вставать и тащиться на кухню?

«-»

Мало помогло.

Губы потрескались. Осторожно провожу по ним языком, морщась от боли, чувствую соленый привкус крови, выступившей из припухших ранок.

Если сначала…

То… вчера я позвонил Юме.

Но ответил мне безупречно-вежливый, абсолютно лишенный эмоций голос.

Я вздрогнул и почти было уже сбросил звонок, но все же успел понять, что переадресован на секретаря. Мне было предложено подождать, и уже через минуту все тот же металлический голос сообщил, что Юма ждет меня прямо сейчас в «Le quai». Я бы сказал все, что об этом думаю. Но какой смысл орать на автоинформатор, правда?! Ничего не мешает мне высказаться о самомнении и эгоизме, когда я увижу Юму.

В итоге, мы снова сидим у парапета, окутанные мягким персиковым светом, клонящегося к горизонту солнца. После дождя мир кажется сияющим, особенно ярким, будто отреставрированным.

Передо мной бокал гранатового сока. В тонких пальцах Юмы стакан с пронизанным золотистыми лучами кальвадосом. И вместо Триумфальной арки - темная дуга моста над выгнутым, шелковым, в крапинках скачущих искорок, телом реки.

Я не знаю, с чего начать разговор. И все мои храбрые – там, дома - порывы высказаться тонут в расплескавшейся до радужки бархатной черно-фиолетовой тьме глаз Юмы. Мне просто хорошо и спокойно. И совсем чуть-чуть колет в груди – не больно… нет, просто как-то неспокойно, сладко и остро…

Мне нравится смотреть, как Юма запрокидывает голову, как едва заметно, насмешливо кривит губы, прищурившись от ветра. Как задумчиво – медленно тонкие пальцы скользят по стеклу, то чуть надавливая, то совсем легко двигаясь по краю. Если бы можно было… После того, как только что его губы коснулись стакана, едва пригубив кальвадос, провести языком по кромке, слизывая золотистые капли…

Краснею, поймав на себе пристальный взгляд готового вот-вот расхохотаться Юмы.

- Хочешь? – кивает он на бокал.

Раздраженно морщусь, качаю головой и отворачиваюсь.

- Ну, ты так голодно смотрел.

Краснею еще больше от готового вот-вот соскользнуть с языка ответа: «Лучше бы я слизал его с…» Черт!

- Что это за рисунок? – сквозь зубы, недовольно приступаю к тому, что меня мучает. Чувствую, что начинаю злиться. Почему я не могу быть спокойным в присутствии Юмы?

- Какой?

Будем так развлекаться?

- Тот, что ты оставил на столе!

Склонив голову к плечу, смотрит на меня странно-испытующе, словно ждет чего-то. Но спустя миг прямая линия тонких сжатых губ ломается, кривясь в усмешке:

- Ты – художник, ты мне и скажи. Что-то вроде графики, да?

Это последняя капля. Река вышла из берегов, взметнув подобно крыльям, ультрамариновые волны вверх, разбрызгивая фонтаном сияющие брызги. Резко поднимаюсь, сдержавшись от того, чтобы шарахнуть по столу кулаком.

- Ты – ублюдок, Юма!

В ответ - тихий, ровный голос. Самая прочная клетка, каменная оправа для моей беснующейся реки.

- За событиями, последующими после, просто забыл выбросить его. Я не занимаюсь живописью – можешь даже не мучить себя этим вопросом.

- Почему?

Это единственное, что волнует меня. Разве позволительно – молчать, если твой Дар – говорить?!

Ресницы опускаются. Пальцы тянутся к пачке на столе, вытягивают длинную сигарету, помедлив секунду, все же берут зажигалку. Отсветы пламени длинными тенями ложатся на острые скулы. Юма медленно выдыхает дым – лиловое облачко расползается между нами.

Не думаю, что он ответит. Ну, значит, и закончим на этом затянувшуюся игру. Разворачиваюсь к выходу.

- Ты и сам знаешь ответ, Хани. Либо отдаешься полностью, без остатка, позволяешь этому поглотить тебя, растворяешься. Либо всю жизнь остаешься посредственностью, выдавливающей из себя порно плакатики, как тот мальчик с приема. Дар ревнив. Он не позволит тебе быть чьим-то еще. Не допустит никого, кроме себя. Мне не подходил ни один из этих вариантов. Я выбрал третий путь. Мне было ради кого отказаться…

Тяжело опускаюсь на стул, невидящим взглядом уставившись на глянцевую, переливающуюся, как растекшаяся по бумаге акварель, реку. Почему мне в голову не пришло такое? Такой очевидный ответ. Отказаться. Неужели мне не было ради кого…

- Он стоил этого?

Вздрагиваю, зябко поежившись. В бесстрастном голосе – холод металлического стержня, обнажившегося под бархатными лепестками фиалок. Поднимаю испуганный взгляд на Юму – настолько созвучны оказались его слова… Но… Откуда?

Курит, неторопливо выдыхая дым, сосредоточенно разглядывая разноцветные бусинки отражений мерцающих вывесок на воде.

Удивительно, но меня не задевает упоминание Кэя. Мне просто не хочется сейчас говорить о нем… Не вспоминать… Не думать…

Меня больше волнует, что Юма знает обо мне так много. Наверное, когда я все же решаюсь ответить – мой голос дрожит, и выгляжу я растерянным и жалким.

- Такие подробности моей жизни теперь тоже можно найти в Интернете и файлах частных школ?

Удивленный взгляд и вдруг снова - привычная, самодовольная улыбка, сменившая застывшее маской наигранное безразличие.

- Нет, Хани. Ошибка. Другой источник.

- Вот как, - жалко, слабо улыбаюсь в ответ.

- Тебя сдал твой агент.

Жаркая волна накрывает с головой, растекаясь по скулам ярким гневным румянцем. Раскрываю рот, чтобы высказать все, ловлю обрывки рассыпающихся слов – давлюсь пропитанным сигаретным дымом воздухом и неизвестно откуда, вдруг накатившим приступом истеричного смеха. Смотрю на Юму - краешки его губ дрожат, словно и он едва сдерживается, довольно, тепло улыбается. Закрываю лицо руками, смеюсь взахлеб.

Словно ты ненадолго отпустил меня, позволил забыть – совсем на чуть-чуть. И я смог с облегчением вздохнуть, увидав в мягких всплесках воды, окрашенной засыпающим солнцем в оттенки королевского пурпура, твою спокойную, все понимающую улыбку…

- Поедем отсюда, а, Хани?

- Да.

С Юмой так хорошо быть рядом.

Правда, пока он молчит и не выплевывает свой яд.

- Тебя домой? – захлопнув дверцу, спрашиваю я.

Юма уже совсем привычно устроился рядом со мной на переднем сидении, положил подбородок на согнутую руку, искоса, сверху вниз поглядывая на меня. Словно я его личный шофер.

- Есть какие-то иные, более… ммм… заманчивые предложения?

Вот черт!

Фыркнув, небрежно повожу плечом:

- Я думал, ты отказался уже от мысли… как там это звучало… «потискаться»?

Юма прикусывает кончик пальца, старательно пряча довольную, плотоядную улыбку, но я прекрасно вижу, как влажно блестят его глаза, в предвкушении наслаждения. И одно только это выражение - охотящегося хищника вызывает горячую, лихорадочную дрожь, смутное инстинктивное желание – жертвы – бежать… только для того, чтобы потом – наверняка – попасться…

- Помнится, мы выяснили, что наши стремления простираются чуть дальше.
Резко выдыхаю и, испугавшись такой явной реакции, прикрываю рот ладонью. Как разгорающийся лесной пожар… Лавиной… Начинающийся с невинного костра, с пляски змеек, перекинувшихся на мои руки. Подушечки пальцев покалывает – тепло короткими волнами накатывает, захлестывает все новые участки тела, растекаясь вместе с кровью по венам. Я все же поймал в плен огонь… Заключил его в клетку моего тела…

- По-крайней мере, ты вполне явственно выразил свои пожелания…

О-о-о, заткнись, а, Юма! Сердце подскакивает к горлу. Рывком поворачиваю ключ, стискиваю зубы, процедив:

- Ты что-то не так понял. Я всего лишь подумал, что это неплохая сделка. Все еще рассчитываю работать с твоей галереей.

Как тебе это?

Глаза темнеют до цвета грозовых сумерек – бархатно-фиолетового, матового. Лицо Юмы в рассеянном мягком свете приборной панели кажется неживым, совершенным, словно вылепленным из воска. И хочется дотронуться до скулы, надавить подушечками пальцев, убедиться, что не останется следа, что эта ровная, гладкая кожа - теплая, живая, медленно провести по чуть приоткрытым губам… Отворачиваюсь.

Трогаемся с места, неторопливо движемся вдоль набережной по подсыхающему, пятнистому после дождя асфальту, в котором разноцветными кляксами отражаются переливающиеся вывески магазинов и ресторанов.

- Ты просчитался, конечно.

Низкий голос Юмы звучит неприлично интимно в замкнутом пространстве салона. И моя реакция – мгновенно покрывшаяся мурашками кожа и разрастающаяся, пульсирующая огненная сфера в районе солнечного сплетения – выводит из себя.

- Ну да, уже понял. Я тебя не привлекаю!

Довольный, тихий смех. Будто бы случайное прикосновение кончиков пальцев к обнаженной руке – глупая привычка закатывать рукава рубашки! – и слова непривычно ласковые, как тот самый поцелуй цвета индиго:

-Ммм... Я бы так не сказал…

Автомобиль вихляет в сторону. Я сквозь зубы чертыхаюсь, выравниваю машину, и, услышав насмешливое хмыканье Юмы, вдавливаю ногу в педаль газа.

Покатаемся, да?!

- Ты уже выполнил свою часть сделки, помнишь? Когда отвез меня на прием. В ответ я обещал представить тебя владельцу галереи.

У меня голова кружится и перед глазами все плывет рядом с тобой… А ты хочешь, чтобы я помнил какие-то сделки?!

- Завтра едем знакомиться с моим отцом, - усмехнувшись, закончил Юма.
Кажется, мы едва-едва не зацепили ограждение. Так чувствуют себя, узнав, что им предстоит познакомиться с отцом подружки?! Меня как-то миновало это… до сих пор.

- Хани, тебя не станут пытать с особым пристрастием. Я не позволю.

Вцепившись в руль, отчаянно краснею.

Все это… неправильно как-то. О чем вообще я думаю?

Почему чувствую панический ужас, словно подо мной разверзлась пустота – колодец, стены которого покрыты серебристо-голубым инеем. Я заглядываю в нее, стоя на краю, и от страха сводит живот.

А Юма хохочет, откинув голову на спинку кресла, поглядывая на меня искоса, весьма довольный собой. Он как огромная черная кошка, которую пощекотали за ушком, обманчиво-расслабленная, но готовая в один миг вскочить на все четыре лапы, предостерегающе ощериться.

Ветер и смазанные, липкие пятна, распластанные по стеклам. Запахи сумеречного города – бесстыже-прекрасного, выставившего напоказ все свои разноцветные браслеты, бусики, заманивающего к себе в объятия, как замужняя женщина, запретная и потому притягательная, приторно-сладкая, до тошноты.

Испарина, покрывшая разгоряченную кожу, прилипшая к спине рубашка и пересохший рот… Возбуждение, проходящее судорогой по телу, вполне определенно расцветает внизу живота диким, пугающим восторгом, от которого дух захватывает. Искоса бросаю взгляд на Юму. Он сидит, задумчиво глядя вперед, на дорогу, которая вот-вот уже должна свернуть из города к реке. И ничего не говорит по поводу того, что мы все дальше удаляемся от его дома.

Останавливаюсь на заправке. Тяжело дышу, положив руки на руль. Ладони горят.

- Куплю воды.

Тело трясет, как от холода. Переполняющее, хлещущее через край наслаждение жизнью – шумно, тяжело несущееся вместе с кровью по тугим, упругим артериям.

Расплатившись, на секунду останавливаюсь перед стеклянными дверями, прикладываю ледяную пластиковую бутылку к пылающей щеке. Бесполезно.

Зубы стучат в такт нервной дрожи, сотрясающей тело.

Через стекло видно расплескавшийся по земле бледно-желтый свет от фонаря, по кромке которого пляшут разноцветные бабочки – все более сужающие круги, приближающиеся к источнику искусственного, поддельного света. Вижу мою серебристую красавицу замершую, как затаившаяся кошка, прижавшись брюхом к земле. И Юму, небрежно прислонившегося к боку машины.

Сердце обрывается. Только бы не наделать глупостей. Проклятье…

Отнимаю бутылку от лица и шагаю вперед, в мягкий, теплый, медово пахнущий ночными цветами сумрак. На ходу отвинчиваю крышку. Останавливаюсь напротив Юмы. Вполне безопасно – на расстоянии двух шагов.

- Чего ждешь?

Крепко сжимаю бутылку, чтобы не было заметно, как дрожат мои пальцы.

Делаю глоток. И давлюсь, когда Юма зацепив ремень на моих брюках рывком, резко притягивает к себе.

- Тоже…хочу.

Губы горячие. На них пряная сладость яблок и горечь сигарет. Вода ледяная, свежая, течет по подбородку, остужая разгоряченную покрытую испариной кожу. Ненадолго. Пальцы вплетаются в мои волосы, тянут назад, язык слизывает с шеи дорожки воды. Всхлипнув, запрокидываю голову, подставляясь под поцелуи Юмы. Голова кружится. Пальцы намертво впиваются в открытую бутылку.

Только не наделать глупостей…

Ветер студит кожу. Вжимаюсь в тонкое, гибкое тело Юмы, чтобы спрятаться от зябкой прохлады. Он смотрит сверху вниз, прежде чем провести языком по моим влажным губам снова, ни на секунду не отпуская, притягивая к себе все ближе. Торопливо задирает рубашку, ладонью скользит вдоль позвоночника вниз, за ремень брюк…

Только… не… нельзя…

Дергаюсь, пытаясь отстраниться. Но Юма шипит, тянет меня к себе, не на секунду не разрывая яростного поцелуя. И оттолкнувшись, легко разворачивается, припечатывая меня к боку автомобиля. Чувствую его полностью – жесткое, гибкое тело, словно состоящее из изломанных, угловатых линий: чуть выступающих под кожей ребер, острых лопаток и тонких косточек ключиц. Потеряно моргаю, и сам уже тянусь вперед, к нему, лихорадочно скольжу ладонями по спине, пробегаю пальцами по обрисовавшимися под тонкой тканью сорочки позвонкам. Невозможно дышать или сопротивляться…

Не наделать глупостей! Вырываюсь, глубоко вдыхая горячий, пахнущий бензином воздух, вздергиваю руку и выливаю почти полную бутылку воды на Юму.

Хочется плакать от вдруг образовавшейся пустоты, от тянущей боли раздразненного тела, и смеяться – видя растерянное, выражение лица Юмы. Любуюсь черными прядками, прилипшими к бледному гладкому лбу и серебристыми, блестящими дорожками воды, стекающей вдоль носа, по щекам и приоткрытым, ярким губам. И снова хочется потянуться вперед, лизнуть, собирая прохладные, словно роса на спелой, сладкой клубнике, капли…

- Идиот! – хрипло шепчу и быстро отхожу в сторону.– Остынь.

Юма откидывает назад мокрые волосы, вытирает лицо рукавом своей безупречно-белой рубашки и насмешливо кивает:

- Покатаемся еще?

- Нет. Хватит.

Пропал.

То, что меня остановило… Не мораль, не стыд перед родителями Юмы – все это перечеркнуло дикое, раздирающее слабое тело желание. И душа уже предательски нашептывала тысячи оправданий, обоснований моего поступка, сладко выдыхала: «Сдайся… Мы потом придумаем, как успокоить себя…»

Мою руку поднял всего лишь страх. Казалось, еще чуть-чуть и тело не выдержит, пойдет паутинкой трещин, сквозь которые проступит – лавою – пылающая, густая, отравленная кровь. Я задыхался, раздавленный невыносимо-близким присутствием Юмы, жадно глотал запах его кожи, понимая, что поддаюсь требовательной, не довольствующейся малым силе.

То, что должно произойти – неизбежность. Я просто вытребовал отсрочку. Мне бы только… чуть… перевести дыхание.

- Добирайся до дома сам, пожалуйста, - сажусь в машину, облегченно откинувшись в кресле – в безопасности?!

Бесстрастный, спокойный голос Юмы словно касание – мимолетное, легкое, как дыхание – висок, скула, сердце…

- Заезжай к полудню. Нам еще нужно будет добраться до места.

От души хлопаю дверцей и срываюсь вперед.

«-»

Я знаю, что делать. Ты хорошо выдрессировал меня, Кэй. В ванную. Скинуть на пол одежду, встать под душ.

Но сегодня, едва я закрываю глаза и вспоминаю наши лихорадочные поцелуи в студии и за шкафчиками школьной раздевалки, дикие, взахлеб – так, будто бы завтра нашей Вселенной придет конец… Знал, что рано или поздно уйдешь, Кэй?! Вместо них на губах я чувствую прохладную влагу и неторопливое кружение языка, мучительно-медленное, словно все время этого мира принадлежит нам. И мои пальцы сжимаются, движение становятся лихорадочно-торопливыми, яростными, на грани боли и наслаждения. Сбившееся дыхание и шум воды. Будто я под дождем. Будто я сам – вода…

Страшно. Боюсь того, что будет дальше… Сколько не убегай и не петляй, хищник нагонит жертву и вцепится в горло, захлебываясь хлынувшей кровью, пьянея от ее запаха. Неизбежность этого кружит голову.

Я представляю, как пальцы Юмы ласково вплетаются в мои волосы, вдруг резко тянут, заставляя подставить беззащитное горло… Он прикусывает бешено пульсирующую артерию, чуть сдавливает, прижимает языком, замедляя стремительное движение крови… Вздрагиваю от хлестнувшей, прошившей электрическим разрядом молнии и, сквозь зубы застонав, сползаю по стене, вниз, на дно ванной.

Сердце медленнее… тише… Пульс стучит в висках… Гулкие тяжелые удары на фоне мерного, глухого шипения душа. Я – вода…

Страшно.

_______
от автора: эта часть - мое "спасибо" U.G.L.Y (это, я так задабриваю... ну, понятно, да...)

 Отправлено: 24.04.08 21:33. Заголовок: очень... чувственно..

очень... чувственно

 Отправлено: 24.04.08 23:53. Заголовок: Суперррррр! :sm22: ..

Суперррррр!
Dara
Вы замечательно пишете. Такое чувтсво, что залез к Хани в душу.

 Отправлено: 25.04.08 11:33. Заголовок: yasei спасибо!) я, н..

yasei спасибо!) я, наверное, просто очень люблю читать чувственные тексты, поэтому и сама пытаюсь создать нечто подобное))

Бодрствующая мои любимые ромашки)) спасибо! большое за то, что поделиличь впечатлениями ))
Бодрствующая пишет:

цитата:

Такое чувтсво, что залез к Хани в душу.

такого эффекта и хотелось) ведь что может быть более интимным, чем дневник?
надеюсь и на дальнейшее Ваше внимание к моему тексту))

 Отправлено: 25.04.08 14:28. Заголовок: :sm22: :sm22: :sm..

Автор, вы бесподобны... такие чувства... так все четко.. все переживания... я в восторге...

 Отправлено: 26.04.08 00:02. Заголовок: Juuo спасибо за Ваши..

Juuo спасибо за Ваши слова и за ромашки))))
пишу следующую часть)))

 Отправлено: 28.04.08 17:54. Заголовок: Dara Очень ярко. К..

Dara
Очень ярко. Как будто всё это со мной. Жду с нетерпением продолжения.

 Отправлено: 29.04.08 15:34. Заголовок: Hyorin спасибо! )) п..

Hyorin спасибо! ))
пишется))

 Отправлено: 29.04.08 23:52. Заголовок: та. и я жду :sm22: ..

та. и я жду спасиба за ориджинал!

 Отправлено: 01.05.08 03:24. Заголовок: katenka рада, что по..

katenka рада, что понравилось))

 Отправлено: 05.05.08 09:09. Заголовок: Dara Когда же продо..

Dara
Когда же продолжение? Не терпится.

 Отправлено: 05.05.08 17:39. Заголовок: Hyorin уже у беты)) ..

Hyorin уже у беты)) теперь как она сработает)
если все, как планируется, то завтра будет продолжение. раза в два больше обычного

 Отправлено: 05.05.08 19:17. Заголовок: Dara Вау!!! Чем бол..

Dara
Вау!!! Чем больше тем лучше. Я жадничать люблю.

 Отправлено: 05.05.08 21:19. Заголовок: *_* омг, это просто ..

*_* омг, это просто потрясающе.
Когда продолжение?)

 Отправлено: 05.05.08 21:25. Заголовок: оу..кхм...)) ждём)..

оу..кхм...)) ждём)

 Отправлено: 06.05.08 20:29. Заголовок: Lain спасибо))) выкл..

Lain спасибо)))
выкладываю продолжение))приятного чтения

 Отправлено: 06.05.08 20:31. Заголовок: 1 сентября Вчера ещ..

1 сентября

Вчера еще все было по-другому.

Я уехал летом, а вернулся в осень.

Слизал до капли всю предрассветную росу с кромки выгнутого ало-желтого листа – тонкого и острого, лезвием полоснувшего по языку. У только что родившейся, совсем невинной, нагой девочки-осени свежий вкус прохлады, пришедший на смену палящей жаре, сладкий – озерных лилий и резкий – крови. У тающего лета терпкий, омывающий язык вкус Юмы… полынно-горький, невыводимый…

Я хочу от него избавиться. Полощу рот, но воды недостаточно – горечь въелась в поры. Ем мятные леденцы, купленные по дороге, один за одним… и когда небо уже немеет – единственное, что остается ярким, непоколебимым – терпкий привкус на языке. И жасминовый чай, который я пью все утро – только лишь такое правильное обрамление для лотоса…

На мне следы Юмы - отметины пальцев на бедрах, серебристые дорожки слюны и перламутровые спирали семени. Я лишь полотно, на которое он виртуозно, легко, не на секунду не задумываясь, нанес свой рисунок.

Не хочу нести на себе оттиск этого человека. И поэтому, который раз за утро иду в душ, стою под горячими хлесткими струями и тру-тру-тру кожу, пока она не краснеет и не начинает нестерпимо гореть. И тогда под расползающимися по коже пятнами проступают четкие, яркие линии и спирали…

Сижу у стола перед раскрытым ноутбуком, механически перебираю пальцами карандаши.

Понимаю, что не имею права и все же… Искусанные, болезненно опухшие губы привычно приобретают форму выученных наизусть букв.

Кэй… Идиот… Это должен был быть ты… Твой рисунок должно содержать мое тело.

Но теперь уже…

Ты бы так не сделал, да, Кэй?

Ублюдок, Юма.

Одним пальцем тупо бью по клавишам.

РррУблюдокублюдок…

Но… чего я хотел?

Так и вижу, как ты качаешь головой и отчитываешь: «Ты – идиот, Хани. Каким же наивным нужно быть, чтобы вот так повестись!»

Хочешь знать, что произошло, Кэй?

Точно-точно?

Тогда я расскажу тебе. Даже это…

*

Я снова опоздал на встречу к Юме.

На этот раз не из-за выбора: ехать или нет. Сомнений не было. Эта поездка мне нужна. Если я хочу выбираться.

Я не смог приехать вовремя, потому что слишком подробно записывал события, произошедшие накануне. И именно из-за этого был достаточно сильно «накручен», так и ждал упоминания Юмы о вчерашнем.

Но он молча сел рядом, захлопнул дверцу и кивнул:

- На север по шоссе из города. К озерам. Знаешь?

- Да.

Проигнорировал мое опоздание, как и всегда.

Это стало таким привычным – ехать куда-то, быть рядом с Юмой. И уже совсем не кажется удивительным – просто доверять, сказать: «Да» в ответ на указанное направление, следовать ему, без тени страха или сомнения. Верить, наверное. Иррационально и безрассудно.

- Ты не спросишь, как я добрался до дома?

Я почти уже был готов съязвить в ответ, но Юма глубоким, тихим голосом добавил:

- Без наличных вообще.

Я действительно не подумал. Не до этого было.

Извиниться нужно, что ли?! Мучительно вздыхаю и, собравшись с мыслями, начинаю:

- Я…

Мою покаянную речь прерывает негромкий, довольный смех Юмы:

- Хани, тебя так легко развести. Ну, разве можно быть таким доверчивым?

Предположить, что Юма окажется в безвыходной ситуации, ночью, без денег – это, и правда, абсурд. И все же… Попросить прощения стоит. Да. Потому что в том, что произошло, нет его вины... Я хотел этого. И должен бы на себя злиться.

- Извини.

Краем глаза вижу, как он переводит на меня взгляд – в глазах мелькает странное выражение. Но почти сразу - короткий взмах ресниц – и снова чуть снисходительная насмешка.

- Ничего. У нас два дня и место, где никто мешать не будет.

Пальцы впиваются в руль.

Игра доставляет удовольствие. Его слова проходят влажной прохладной дрожью по разгоряченной, обожженной солнцем коже.

- Не думай, что все будет так, как ты захочешь, - пытаюсь огрызнуться.

Но Юма совершенно серьезно – только в глазах золотистые искорки – отвечает:

- Хорошо, Хани. В первый раз все будет так, как захочешь ты.

Если только от этих слов внутри все обрывается и начинает болеть, тело предательски отзывается, словно я – плод, уже совсем созревший, сочащийся, готовый упасть в подставленные ладони, то, что будет, когда… «Будет…» отдается тянущей тяжестью внизу живота.

Насмешливо фыркаю для вида – выходит, правда, немного нервно, - и делаю вид, что сосредоточенно вглядываюсь в дорогу.

- Ты так в себе уверен? – спустя минуту, не выдержав, с вызовом спрашиваю я.

Мне кажется, я кожей чувствую его довольную, предвкушающую улыбку. От нее по телу мурашки. Зябко ежусь и сам себе отвечаю:

- Посмотрим.

Не знаю, как Юма расценит эту фразу – как вызов или испытание. Я произношу ее для себя, в попытке стреножить бурно реагирующее тело и все же оставить себе лазейку.

Возможно, мой спутник, как обычно, чувствует то, о чем я думаю, потому что непринужденно переводит разговор на самую, по его мнению, далекую от чувственных наслаждений тему - триптихи Босха. Но вот только «Сад земных наслаждений» и «Страшный Суд» сейчас вызывают у меня вполне определенные картины в голове. Услужливая фантазия, проклятье! Или Юма и это предполагает, делает частью своей игры?

Раздраженно цыкнув и покраснев, замолкаю совсем. Даже не пытаюсь поддерживать разговор. Но слушаю. Потому что то, как он рассказывает… Можно просто слушать голос – даже не пытаясь вникнуть в смысл, плыть вместе с этой мелодией, покачиваясь на волнах, жмурится от щекочущих сквозь веки лучей его смеха. Лежу с закрытыми глазами на дне лодке, которая плывет сама по себе по реке с именем Юма. Нет, не сама по себе. Куда он направляет ее своими ледяными подводными течениями. Пусть так. Я верю. Верю, что впереди не будет неожиданного, смертельно-опасного водопада…

- Если бы ты преподавал у нас, возможно, я бы и закончил Академию.

- Было так невыносимо скучно, что бросил? – совершенно серьезно, внимательно глядя на меня, спросил Юма.

Я отвечу. Теперь уже - смогу.

- Мы оба бросили. Он там же учился, только на искусствоведении, - все же не могу заставить себя произнести вслух твое имя. Глотаю его про себя, заменяя на нейтральное, но так много говорящее «он» и продолжаю. – Казалось, что мы что-то упускаем, не успеваем увидеть или сделать – нужно было больше времени. Но ведь это не важно, да?

Ты мне всегда так говорил, а, Кэй? «Главное, что у тебя божественные руки…»

- Не думаю, Хани, - качает головой Юма.

Честный ответ.

Вжимаюсь в кресло и сильнее давлю на газ. Автомобиль покорно повинуется моим приказам, набирает скорость. К счастью, мы уже выехали из города и шоссе почти свободно.

Усмехнувшись, Юма вновь уводит разговор от неприятной темы, заботливо, тонко, так, что я почти не замечаю этих переходов:

- Только ты можешь знать, как тебе лучше. Те, кто тебя окружают, видят лишь конечный результат. Свершившийся факт. Это как с открытием Америки.

Какая связь?

- А что не так с открытием Америки?

- Все знают, что Колумб открыл Америку.

- Ну…

- А многие ли догадываются, какова была истинная цель этого плавания?

Зацепил. Поворачиваю голову, улыбаюсь, стараясь не показывать свое любопытство.

- И ты мне, конечно же, сейчас расскажешь?!

Хотя… по сути какое дело мне до какой то Америки? Но смех Юмы – заразительный, искренний - явственно касается кожи теплым летним бризом. Словно опаляющая жара, мучительная – не спастись – и вдруг легкое, ласковое прикосновение…

- Стало интересно?

- Ну, вот еще! – кусаю губы, чтобы не расхохотаться.

- Тогда промолчу.

- Ээээй… - тянусь и шутливо толкаю Юму локтем.

- Какой ты любознательный. Ты во всех…ммм… сферах такой?

Подняв бровь, бросаю короткий, искоса взгляд:

- Не терпится узнать?

Голос – на тон ниже и тише:

- Так, все понял. Рассказываю.

Слушать Юму приятно. Кажется из всего курса мировой истории единственное, что оттиском останется во мне – открытие Америки. Потому что это Юма открыл ее для меня.

*
Мы останавливаемся возле двухэтажного домика с верандой. Вокруг нас лес – глубокий, темно изумрудный океан с вкраплениями ярко-желтого, рыжего и алого, придающими еще больший объем и глубину картине. От дома петляет дорожка к озеру, а чуть дальше, за кустами, усыпанными дрожащими звездочками багровых ягод – деревянные мостки-пристань и привязанная лодка.

Стоило только заглушить мотор, как тишина, словно вакуум, жадно поглотила и машину, и нас, растворяя в себе, невольно заставляя прислушиваться, выискивать свидетельства того, что мы не попали внутрь пасторальной картинки. Далекий всплеск воды, перешептывания трущихся друг о друга листьев – нет, все реальное. Да и кому, как ни мне знать, что так нарисовать невозможно… Любой пейзаж - лишь копия оригинала.

Минутное молчание. Словно дань тишине или просто безмолвное «здравствуй» - ведь я совсем не знаю, сколько всего связано у Юмы с этим местом. Как вообще практически ничего о нем не знаю. И вдруг – прямо в этот момент – понимаю, что нестерпимо хочу знать. Но только вот в этом мне не поможет не интернет, не файлы школ и университетов. Мне важно, чему он улыбается и какова природа страшной, мертвой пустоты, временами так явственно обнажающейся в его глазах. О таком не напишут.

Он на секунду закрывает глаза, глубоко вздыхает, потом поворачивается ко мне и улыбается:

- Отец любит иногда сюда сбегать ото всех.

А я и забыл, зачем мы сюда ехали. Снова – холодок по позвоночнику и ком в горле. Нервно оборачиваюсь, смотрю на веранду. Ловлю себя на мысли, что начинаю барабанить пальцами по рулю и никуда не хочу идти.

- Он не выйдет встречать. Не в его стиле.

Слабость растекается по телу. Сердце бьется в ритме панических «нет-нет-нет-нет…»

- Давай-давай, - усмехнувшись, подталкивает меня Юма и выходит из машины. – Кто у нас бесстрашный, воинственный - мой мальчик, а?

Вслед за слабостью другая – горячая, обжигающая волна – краской к лицу, опьяняя. Это… приятно… Ты никогда не называл меня так. «Мой мальчик…»

Воздух пахнет озерной водой, влажными слежавшимися листьями и дымом.
Каждый шаг – три тяжелых гулких удара сердца. Останавливаюсь перед дверью. Почему я вообще должен идти впереди? И когда я уже хочу обернуться и высказать по этому поводу все… Дыхание… как тогда в клубе… Прохладные пальцы едва касаясь отодвигают длинные пряди, обнажая шею… Тепло… Закрываю глаза и склоняю голову, упиваюсь, плыву по пронизанным солнцем волнам… Дует на непокорные волоски, обжигая жаром своего дыхания, мягко, бережно целует в ямочку на шее. Моя рука бессильно ложится на гладкое лакированное дерево двери, чтобы удержаться, не податься назад… Ее сразу же накрывает узкая ладонь. Юма сплетает наши пальцы, и слегка подталкивает вперед. Не отпускай меня… Удержи…

Первый этаж - одна большая комната, совмещающая в себе кухню, столовую и гостиную.

- Отец, мы приехали.

Пауза. И спокойный, приятный голос со второго этажа:

- Спускаюсь. Сделай чай.

- А сам не догадался, - вполголоса, недовольно замечает Юма, но подводит
меня к круглому столу, кивает на стул.

Потом вдруг, передумав, сильнее сжимает мою ладонь, тянет к себе с силой, так, что от неожиданности я чуть ли не падаю ему на грудь. Но также твердо Юма останавливает движение в последний момент. Прямо передо мной его блестящие, черные глаза, полные дикого, сумасшедшего восторга, затягивающие в свою игру, лишающие воли к сопротивлению. Задержав дыхание, перевожу взгляд ниже – на чуть приоткрытые бледно-розовые губы, меж которыми влажно, жемчужно блестят зубы, которые, я уверен, ноют от желания впиться, надкусить, чтобы плод брызнул кисло-сладким соком…

Приподнимаюсь на цыпочках, скользнув пылающей щекой по подбородку Юмы, на одном дыхании шепчу ему на ухо:

-Еще воды, чтобы прийти в себя?

Ладонь ложится мне на затылок, подталкивает. Задыхаюсь словами… и воздухом… Предощущением яростного, будущего поцелуя Юмы. Обещанием, которое он вложил в соприкосновение, короткое движение языка по моим раскрытым губам…

Знаю, что захочу потребовать выполнение этого обещания.

Дробь шагов по лестнице, и я сам вырываю руку из ладони Юмы. Возбуждение и волнение горько-сладкими слоями укладываются, как в коктейле – не смешиваясь, отчего бросает то в жар, то в холод.

Но… человек, который к нам спустился… совсем не Юма. В том смысле, что того впечатления, которое заставляет тебя сбиться с шага, остановиться, уставиться без стеснения, зачарованно, пытаясь поймать хрупкое равновесие между аристократической холодной строгостью и горячей, притягательной порочностью, вседозволенностью - нет. Они, конечно же, похожи в общих чертах: темные волосы, одного роста, худые. Но Юма, со своей бледной кожей и черно-фиолетовыми, чуть удлиненными глазами, кажется коллекционной китайской фарфоровой куклой на фоне потоковой, с фабрики.

- Пап, это Хани. Я тебе рассказывал.

Короткий цепкий взгляд на лицо и сразу же на руки – словно они ему могут рассказать гораздо больше.

У меня получается вежливо, без запинки представиться и поздороваться. Все, как и учили в школе – отец не зря ее оплачивал, как оказалось. Пригодилось.

Кивает, молча указывая на стул. Юма щелкает выключателем чайника, достает из шкафа чашки.

- Выпускник Художественной Академии? Этого года?

Так. Ну, вот и все.

- Я же говорил, он еще учится, - перебивает Юма.

Вот как.

- Вы вместе ездили к Мойре? – это уже к сыну, как-то безучастно даже, рассеяно следя взглядом за моими беззвучно постукивающими по столешнице пальцами.

- Да.

- Она говорила, что ты был не один.

Наверное, в красках расписала. Не остается сомнений, с какой точки зрения смотрит на меня этот мужчина. Нестерпимо захотелось встать, выйти из дома, сесть в машину и уехать. Когда последний раз мне было вот так стыдно, что остается только опустить покрасневшее лицо и молчать? Из-за чего? Потому что мне хочется быть рядом с Юмой?

- Сука твоя Мойра. Бесится, что я его нашел.

Вздрагиваю от несоответствия смысла слов и ледяного спокойствия голоса.

Мужчина переводит взгляд на сына.

- Когда тебе нужно было, она таковой не являлась? – его голос немного усталый, обреченный.

- Но мы сейчас не будем демонстративно доставать наших скелетов из шкафа, да?

Спиной чувствую, агрессию Юмы. Она проходит короткими разрядами под кожей, как электрошок. От нее на языке остается солоноватый привкус и сухость.

Мужчина поднимается из-за стола.

- Планируете остаться на ночь?

Я лично – нет.

- Да, - будто не дрогнувшей рукой одним ударом вбил лезвие до рукоятки.

- Покажешь свою комнату сам?

- Конечно.

- Тогда приятно вам отдохнуть. Привезите мне альбомы… То, что Вы считаете нужным показать, - помедлив, говорит мне отец Юмы.

Могу только кивнуть в ответ. Уже у лестницы добавляет:

- Позовешь к ужину?

- Да.

*
Пьем гранатовый сок из стеклянных бутылочек, сидя на веранде, жмуримся от все еще по-летнему яркого солнца и разговариваем. По сути, говорит, как обычно, Юма. Курит и рассказывает про города, в которых он был, рисует для меня в воздухе очертания Нотр дам де Пари серо-сиреневым дымом, через который, как сквозь готическую розу собора, разделяясь на тонкие сияющие ручейки, проливается на меня ослепительный свет. И сразу же после витража «розы алхимиков», повинуясь короткому движению его руки, вверх – на холм, к Сакре Кер.

- А в Лондоне ты был? – спрашиваю, когда мы уже в Германии.

Каково это, упасть с высоты Дрезденского собора?!

- И не один раз, - спокойный, но вмиг потерявший все свое волшебство, безжизненный, холодный голос. – Что-то конкретное хотел узнать?

Да я вообще ничего не хочу знать об этом городе! Кто вытолкнул эти слова из меня?

- Нет… Просто…

Стекло волшебного фонарика, который дал мне Юма, чтобы не потеряться в зачарованном, волшебном мире лопнуло. Я сам разбил его. И остается только рыдать над осколками, стоя на коленях в полной тьме. Отворачиваюсь, не договорив, потому что смысла в этом нет.

- Убегая от тебя в Лондон, он попадет в смертельную ловушку.

- Что?

- Нет другого города столь похожего на тебя.

- Что?

Эти слова Юмы… Без насмешки или издевки, просто констатация факта. Что он хотел сказать этим?

- Поможешь мне с ужином?

- Да…

Так незаметно прошло несколько часов, которые я начинаю чувствовать, только когда поднимаюсь со ступенек и понимаю, что у меня затекли ноги.
Пока мы готовим, я, наверное, все время подспудно жду повторения того, дневного. Жду обещанного мне поцелуя… Но Юма молча, сосредоточенно занимается своим делом. А тяжесть, в которой намешаны и обида, и сожаление, и вдруг, сильнее всего, панический страх – потерять, разрастаются, подкатывая к горлу, перекрывая воздух.

И, когда я ловлю себя на мысли, что сам, намеренно подхожу ближе к Юме, касаюсь его руки локтем, наклоняюсь так близко, что голова начинает кружиться от легкого терпкого запаха, приказываю себя остановиться.
Прислоняюсь к стене, закрываю глаза. Перевожу дыхание.
Юма стоит спиной ко мне, закатав рукава белоснежной рубашки, моет посуду. Под тонкой тканью ходят острые лопатки, и над воротником в просвете угольно-черных прядей белеет, словно подсвеченная изнутри, кожа. Безупречный. Но вот только это совсем не значит, что ничего не чувствует: не страдает и не сомневается. Сильный, способный со всем справиться. Но вот только… Почему мне кажется такой беззащитной твоя оголенная шея. Вижу… Вот именно сейчас совсем другого… Не картинку из глянцевого журнала… То, что он сам разглядел во мне сразу же. «Не кукла. Поразительно живой».

Делаю шаг вперед, обвиваю его талию руками, прижимаюсь крепко, уткнувшись лицом между лопатками. Чувствую, как напрягаются под моими прикосновениями мышцы. Секундное раздумье – оттолкнуть? уйти? – а потом снова всем телом чувствую: изломы, углы, острые косточки – локти, ребра, лопатки - когда твердая, упругая броня мышц расступается. Шум воды. И ровное, оглушительно-громкое биение сердца под моей щекой, метрономом задающее ритм моему. В унисон.

- Прости. Прости-прости-прости-прости…

Узкие ладони ложатся поверх моих, слегка сжимают пальцы. Этого достаточно.

- Позови отца ужинать, пожалуйста, - тихо, почти не слышно за шумом льющейся воды.

Мне совсем не хочется уходить, но почему-то кажется, что Юме сейчас нужно остаться одному.

Наверху только две комнаты и ванная. Прислушиваюсь, а потом наугад стучу в первую дверь.

- Войдите.

Небольшая, хорошо освещенная комната, наполовину перегороженная ширмой. В этой, видимой мне части только кровать и письменный стол, заваленный альбомами, тюбиками краски и карандашами. Знакомая картина.

Отец Юмы на кровати читает газету. Но когда я останавливаюсь на пороге, поднимает на меня взгляд – долгий, испытующий, из тех, от которых становится не по себе.

- Вы давно знакомы?

- Нет.

- Много ли ты о нем знаешь?

- Нет.

- Возьми, - протягивает мне свернутый лист газеты.

Что я мог такого пропустить? Вообще не слежу за новостями. Но покорно подхожу, беру сероватую, пахнущую типографской краской, неприятно липкую на ощупь бумагу, пробегаю глазами по строчкам. Прошлогодняя..? Декабрь. Поздравления с Рождеством, рекламы распродаж и дальше… крупным планом - расплывчатое, смазанное фото искореженного черного Ягуара, а ниже – мельче и совсем уже нечетко: возле машины, впечатавшейся в телеграфный столб, темноволосый мужчина – с правой рукой на перевязи и в накинутом на плечи пальто. Юма. Сердце подпрыгнуло к горлу. Надпись под фото: «Богема празднует Рождество».

Мне сложно уловить смысл статьи – достаточно объемной, с апелляциями к совести и порицанием нравов современной молодежи… Глаза выхватывают строчки: «За рулем был наследник небольшой, но весьма уважаемой галереи…» дальше: «После ночи проведенной в клубе… Сел за руль в нетрезвом состоянии… В машине были также молодой, перспективный художник, который погиб на месте и невеста, скончавшаяся от травм, не приходя в себя…»

К горлу подкатывает тошнота. Дрожащими пальцами закрываю рот.

Помню… Что-то такое… Мы с Кэем тогда готовились к Рождеству, гоняли, как безумные, искали подарок моему отцу, хохотали, пили дымящийся глинтвейн, после которого вкус поцелуев Кэя приобретал вкус корицы и гвоздики. В один из этих суматошных дней, чистым, белым утром, прежде чем выйти из дома в новостях увидели этот разбитый, словно кто-то сжал его в кулаке и выбросил, Ягуар и застывшую возле него черную, тонкую фигуру с пустым, безучастным взглядом сквозь предметы. Ни слез, ни сожаления. В глазах мужчины было что-то другое - желание запомнить навсегда, вытатуировать по живому, нанести тонкие порезы, залить их кровью и впитавшимся в снег маслом.

Кэй дернул меня за руку.

- Вот так и ты однажды меня угробишь. Если будешь таким же беспечным.

В этом случае, был бы у меня такой же взгляд? Хотел бы я остаться? Один, на пепелище…

- Кэй… я… не смог бы, как он… Проще было бы за тобой…

Внимательный взгляд и легкая улыбка:

- Дурак, Хани. Он же был… не знаю уж там после чего. Обычный избалованный ублюдок. Поехали.

Часто ли мы задумываемся о чужой боли? Пока она не коснется нас. Нет. И это правильно. Это необходимо для того, чтобы жить дальше. Инстинкт самосохранения.

Но сейчас, в комнате отца Юмы я вспомнил тот беспощадный к себе взгляд и выпил всю, до капли - ту боль.

- Мальчик тоже был талантлив, хотел помощи, наверное, для быстрого продвижения.

Меня приводит в чувство голос мужчины. Я понимаю, что до сих пор сижу, тупо уставившись в газетный лист.

Почему всем кажется, что мне это нужно?

- Если тот ад повторится, мы с матерью Юмы не переживем.

Понимаю. Но только вот…

- Что скажешь?

Только вот…

Я не могу. от него. отказаться.

- Подожду, пока Юма сам мне об этом расскажет.

Я верю.

Верю.

*
Ужинаем в тишине.
Также молча расходимся по комнатам. Наша с Юмой вторая по коридору – с лаконичной обстановкой в темно-бежевых тонах: кровать, шкаф, стол с креслом и большое окно с видом на круглое, как тарелка, озеро.

Пока я принимаю душ, солнце садится, и по озеру ползут, подбираясь к дому темно-лиловые и рыжие ростки, оплетая, как в сказке, даря забвение.

За стеной негромко разговаривают.

Стягиваю с кровати клетчатый плед и выхожу из комнаты.

Спускаюсь по тропике к озеру, иду вдоль кромки глянцевой, как амальгама, воды, мимо темнеющих в сумерках кустов с которых злыми глазами гномов алеют ягоды, к мосткам, практически стелющимся по поверхности озера.

Лето закончилось. А я совсем-совсем его пропустил. И, будто желая наверстать упущенное, жадно ловлю последние, ускользающие часы. Скидываю ботинки, закатываю штаны до щиколоток. Гляжусь в блестящую густую, зеркальную глубину – что с другой стороны? Five o’clock с Мартовским Зайцем? Подводный город Ребма с Лабиринтом, который мне нужно пройти, чтобы обрести себя? Пальцами ноги касаюсь поверхности, тут же подернувшейся рябью, прочерчиваю дорожку, моментально исчезающую – ничему лишнему места здесь нет.


Воздух неподвижен, пропитан ядом сладких, обманчиво невинных озерных лилий, звездочками белеющих на мертвенно-нефритовой воде.

Опускаю ноги, откидываюсь назад на расстеленный плед, устраиваюсь удобнее, чтобы не так явственно чувствовать жесткие, нагретые за день доски.

Небо такое низкое. Одна за другой на нем зажигаются звезды. То, как я все это вижу: словно каждая из звезд иглой входит под кожу, пускает длинные сияющие нити, прорастая во мне. Будто озерная вода течет вместе с кровью, отравленный, сладкий, неподвижный воздух наполняет легкие - словно я впитываю эту ночь, делаю своей, запечатываю навечно внутри, чтобы потом, погрузив в нее ладони, зачерпнуть и вылить на бумагу. Так ли сильно отличается от того, как видят другие? Вот что бы я хотел знать. Я, и правда, другой?

Но как бы я это не видел – небо неизменно. Оно у нас с тобой, все равно, одно на двоих…

Тяну вверх руку, закрываю пальцем яркую звезду, отвожу, зажмурив один глаз. Снова удалось, Кэй! Я ее сдвинул! «Хани, глупый, это иллюзия». – «Пусть так. Пусть так…»

Накрываю ладонью лицо. Только слушать… Слегка перебирать ногами в воде.

Шелест ветра в кронах деревьев и будто бы даже звук ложащихся на землю опадающих листьев. И шаги…

Не опускаю руку. Я знаю, кто это. Как же бешено колотиться у меня сердце.
Останавливается возле меня. Тепло, как волны, набегающие на берег – приближается, нарастает. И вдруг совершенно противореча ему – по телу бегут мурашки. Дыхание сбивается. Жду. Не открывая глаз…

Мне кажется, я болен… Так бывает от лихорадки – бросает то в жар, то в холод. Дыхание, обжигающее мою скулу… Можно было бы подумать, что только ветер. Но ветер не имеет запаха сигарет и кофейных зерен…

Чего ты ждешь? Давай… Пожалуйста, давай.

Губы горят, пытаюсь слизать с них жар, но вслед за языком по ним скользит теплый ветер, высушивая вновь.

Совсем близко, почти соприкасаемся. И хочется податься вперед, коротким рывком преодолеть разделяющее нас расстояние. Попросить его не тянуть.
Никогда раньше… Ничего подобного. До боли. Когда еще до первого прикосновения, мне кажется - я на грани. Только оттого, что он заставляет меня создавать фантазии, опережая действия на шаг.

Нетерпеливо сбрасываю руку с лица. И прямо перед собой вижу лицо Юмы. Так близко – глаза, дикие, блестящие. От их выражения живот сводит судорогой. Так мало расстояние между нами, что хочется – немедленно - бежать. Выдергиваю ноги из воды и инстинктивно пытаюсь откатиться в сторону. Рука Юмы ложится на грудь, давит, заставляя остаться на месте. Наверное, он чувствует, как загнанно, бешено бьется мое сердце.

Не могу… больше… Яд впрыснули. Он густой, белый, как сок озерных лилий – тяжело движется вместе с отравленной кровью – все ближе к сердцу. Кожа горит… Поднимаю руку, веду по своему телу, задираю рубашку, подставляясь под ничуть не спасающие ласки ветра.

Довольная, все понимающая усмешка. Наклоняется, вслед за моими пальцами ведет языком по мгновенно напрягшемуся, сведенному животу, вдоль пояса брюк, неторопливо сдвигая ткань ниже. Сгибаю ноги, упираюсь, приподнимаясь, чтобы стать еще чуть ближе. Но только бессильно скольжу по мокрому деревянному настилу, комкая расстеленный под нами плед. Вздрагиваю, когда Юма прикусывает косточку на бедре. Руки сами тянутся, ложатся на затылок – оттолкнуть, избавиться… И дергают на себя.

Чувствовать на себе тяжесть чужого, совсем не мягкого – угловатого, острого тела. Другого… Правильно. Потеки черных шелковых дорожек-прядей по пальцам… Потянуть за них… к себе… Потребовать обещанный поцелуй. Столкнуться зубами. Отпрянуть. И обжегшись яростным, злым взглядом матово-черных глаз, задохнувшись от мучительной, головокружительной пропасти – в них, снова… снова… Губы горят. Целоваться до одури. До дрожи в пальцах. Яд рвет тело, выгибает, наполняет своим пьянящим соком рот.

- Подожди… Подожди-подожди… подо… жди… - не выпуская ни на секунду. В противоположность словам, прижимая к себе черноволосую голову, хрипло шептать в уголок рта.

Юма отстраняется, садится рядом.

Сердце сейчас выпрыгнет из груди. Хочу его всего. Вот такого – взъерошенного, с порозовевшей кожей и влажными, приоткрытыми губами. Мне страшно от силы этого желания.

- Все, как захочешь.

О-о-о… Чувствую, как яд циркулирует внутри меня, выжигая.

- Хочу… тебя…

Подхватывает, вздергивает, усаживает на свои колени. Так совсем близко, и трудно двигаться, но по-другому, и правда, просто невозможно. И остается только обвить талию Юмы ногами – откинуться назад, чтобы легче было торопливо расстегивать проклятые мелкие пуговицы. Пальцы не слушаются, дрожат. Он с моими справляется лучше. Тянет ткань вниз, прикусывает плечо, целует, обводит языком контуры ключиц. Откинув голову назад, могу только раскрытым ртом ловить воздух и гладить прохладную кожу Юмы.
Нужно остановиться. Здесь нельзя. Дом совсем рядом.

- Нет-нет… - шепчу ему в шею. – Если сюда…

Пальцы вытягивают ремень из петель, расстегивают пуговицу – резко накрываю их, останавливая.

- Никто не придет.

Ладони Юмы горячие, настойчивые. Он легко расцепляет мои пальцы, сбрасывает их. Гладит низ живота – от прикосновений словно поднимаются снопы искр. Приспускает брюки, ни на миг не выпуская из объятий. Кажется, я сейчас задохнусь. Сердце не выдержит. Резко выдыхаю, закрыв глаза, покорно роняю голову на плечо Юмы. Пусть будет так, как будет…

- Пойдем в дом, - мягко шепчет он мне.

В ответ только мотаю головой, вздрагивая от уверенных ласковых прикосновений.

- Будет больно, Хани, - мягким шепотом.

Только так я могу позволить себе…

- Знаю. Это правильно. Таков обмен.

- Хорошо.

Принимаешь… таким?

Все так, как я хочу. Действительно… Целует снова и снова, пока я не начинаю всхлипывать и стонать в его рот.

У боли очень тонкая грань с наслаждением – я иду по этому острию, босыми ногами, балансирую. Хочется рвануться вперед – отравленная ядом кровь требует, рвет на клочки, но руки Юмы не допускают резких движений, удерживают на краю. Принуждают двигаться медленно – вперед, мелкими шажками – не оступиться…

Не пойдет! Так… мне недостаточно. И снова – быстрее, вырываться… Чувствую движение загустевшей, пылающей крови, ее тяжелое биение в висках. В какой-то момент ладонь Юмы соскальзывает с моей поясницы, когда я резко выгибаюсь. Кажется, сейчас упаду в воду. Вижу пропасть, разверзшуюся передо мной – живот сладко сводит от головокружительной, увеличенной, как в зеркальной галерее, во сто крат, тьмы. Вот что находится по ту сторону зеркала.

Тянусь руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, остановить падение. Тело встряхивает. Все внутри инстинктивно сжимается. Кожа словно идет трещинами, выпуская наконец-то ароматный пьяняще-сладкий сок, переполнявший меня.

Юма удержал меня снова. Чувствую, как пульсирует его плоть внутри… Как громко бьется сердце… Хочется плакать… От облегчения или радости… Или освобождения… не знаю… Вплетаю пальцы во влажные черные пряди, прихватив губами пульсирующую жилку на шее, всхлипываю.

Чувствую кожей короткий выдох Юмы. И пальцы, бережно пробегающие по моим лопаткам, вниз по позвоночнику.

Расцепиться… Нужно расцепиться…

Не могу.

Ветер студит разгоряченную кожу, и я зябко повожу плечами. Почувствовав это движение, Юма накидывает мне на голову край пледа. Он смотрит на меня из-под сонно полуопущенных ресниц, довольно, сыто улыбается. Тыльной стороной ладони ведет по своему мокрому животу. От этого движения, сердце вновь предательски толкается, отдаваясь в основании позвоночника тянущей, ноющей тяжестью. Покраснев, опускаю глаза. Так нельзя. Снова хотеть.

Зачерпнув холодной черной воды, стираю подсыхающие дорожки с внутренней стороны бедер и с живота. Руки трясутся под взглядом Юмы, откровенно разглядывающего меня. Чертыхаюсь, поцарапавшись об острый край пряжки. Но когда эта невозмутимая, развратная сволочь протягивает ладонь, чтобы помочь, отталкиваю его пальцы, которые, к тому же, сразу принялись поглаживать болезненно-чувствительную кожу.

Ноги плохо меня слушаются. Я так и иду, закутавшись в плед, даже как следует не застегнувшись. На мое слабое сопротивление, Юма коротко отмахнулся:

- Никто тебя не увидит. Отец приезжает сюда заниматься своей мазней. Дома не дают. Так что ему не до нас.

Я бы спросил… Но если честно мне наплевать на весь мир. Ничего, кроме руки Юмы, ни на секунду не отпускающей меня, не имеет значение.

Пока он принимает душ, я стою у окна и бессмысленно гляжу на озеро. Мир не изменился. Что-то во мне стало другим. И я судорожно ищу это «что-то», прислушиваюсь, исследую все темные уголки своей души. И нахожу только разлившееся внутри тепло и радость. Пока еще вкрадчивую, оглушившую меня, лишившую способности мыслить. Но такую реальную. Отличную от чего-либо, что я чувствовал раньше.

В ванной я долго смотрю на свои ладони, провожу запястьем по лицу, вздрагивая от явственного сильного запаха наслаждения, пропитавшего мою кожу. Подставляю лицо под струи горячей воды. Улыбаюсь ей.

Закутавшись в широкое белое полотенце, выхожу и, споткнувшись на пороге, останавливаюсь…

Мне нужно сейчас подойти к кровати и лечь рядом с Юмой. Но… спать рядом с кем-то… Близко. Даже с Кэем – никогда так. Обнаженной кожей. Другая грань.

Переминаюсь с ноги на ногу.

- Ляжешь на пол?

Вот еще.

- Нет, - угрюмо-упрямо.

- Тогда давай уже, иди сюда.

Еще бы похлопал по свободному месту рядом с собой. Не удержавшись, смеюсь.

Но едва голова касается подушки, тяжелое горячее тело притискивает меня к кровати.

- Хочу еще.

Эти слова огнем вспыхивают у меня в голове, ослепляя.

- С ума сошел? Все слышно…

В глазах Юмы вызов и откровенная насмешка.

- Надеюсь, ты не слишком громкий.

Ошибся. Я, кажется, очень громкий. Раньше таким не был. Нет. Но когда Юма разворачивает меня на живот и резко подтягивает к себе, когда я чувствую движение его языка на моей пояснице – вверх, по позвоночнику и снова – ниже… когда он вылизывает меня, трогает, целует, даже не думая быть осторожным, мне хочется кричать в голос. И я прикусываю палец, уткнувшись лицом в подушку. Чувствую себя подростком, прячущимся от родителей. И это заводит еще больше.

Торопливо, зажав рот, яростно – даже без тени нежности и заботы. Тело отвечает на каждое прикосновение Юмы, пальцы цепляются за перекладины кровати, впиваются, побелев, царапают простыни.

Меня трясет так, что я никак не могу успокоиться. Даже потом, когда уже все закончилось. Когда мы лежим рядом, и Юма прижимает меня к себе – мое тело все еще конвульсивно вздрагивает. Все слабее и слабее, постепенно затихая, поддаваясь успокаивающим движениям пальцев, гладящих мой напряженный живот…

И я опустошенный, совершенно обессиленный на удивление легко засыпаю, совсем не мучаясь размышлениями, что будет дальше, и как мы сможем спать рядом.

Я, наверное, толкаюсь и спихиваю с себя одеяло… Чтобы спустя пять минут уже, наоборот, тянуть его на себя. Мне очень хотелось бы видеть лицо спящего Юмы, но… я не просыпаюсь ни разу за ночь.

Пока утром нас не будит настойчивое жужжание. Пока я прихожу в себя, Юма безошибочно тянется к столу и берет телефон. Бросив взгляд на дисплей, хмурится и быстро откидывает крышку: «Да, мама». Голос звучит хрипло и глухо со сна.

- Что?! Кайра?! В какой больнице?

Сердце болезненно сжимается. Больше всего мне сейчас хочется – не просыпаться. Чтобы снова был вчерашняя ночь. Чтобы никогда не наступало это утро. Я знаю. Знаю, что неизбежно произойдет сейчас.

- Да, адрес знаком. Выезжаю.

Смотрю, как он торопливо одевается. Брюки, чистая рубашка из шкафа, торопливо умывается в ванной... И чувствую себя лишним. Нескладным, угловатым и отвратительным. Использованным.

Скажи же что-нибудь… Что-нибудь… Что разобьет это острую льдинку в горле, раздирающую горло… Комкаю край простыни и не знаю, что делать.
Его женщина в больнице. Я вижу в глазах Юмы иррациональный, панический страх. Ко мне никакого отношения не имеющий.

Я, может и хотел бы разбиться в кровь, чтобы увидеть это в глазах, обращенных ко мне. Но… не нужно создавать иллюзии.

- Хани, отвези меня, пожалуйста, в больницу.

- Да…

Встаю, неловко прикрываясь простыней. Мне вдруг становится жутко стыдно своей наготы.

Молчим всю дорогу. Юма глядит в окно и нетерпеливо барабанит пальцами по колену. Я намерено гоню с такой скоростью, что ветер свистит в ушах. Если бы сейчас…

Но мы благополучно останавливаемся возле стеклянных дверей приемной.

Не могу избавиться от этой проклятой надежды, с которой я продолжаю смотреть на Юму, когда он выходит из машины и,