Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

ПИКИ И ЧЕРВЫ

Хроника города - как старый, бесконечно перестраивающийся особняк со множеством комнат, уютных закутков, чердаков и всякого рода потайных мест.

Стивен Кинг

Все началось с Айрис и Ирэн. С сестер-близнецов, южанок из глубинки, которых чудачка-мать наряжала в блузки, на воротниках и манжетах которых были вышиты карточные масти – червы у Ирэн, которую все называли «младшей» и пики у Айрис – «старшей».
Про них говорили – «красавицы», хотя, пожалуй, это было преувеличением. Когда им обеим едва исполнилось четырнадцать лет, Айрис утонула в зеленом, покрытом ряской декоративном пруду, что был во дворе заброшенного коттеджа с претенциозной табличкой «вилла la palpe» на фасаде. Поговаривали, будто это Ирэн убила сестру, по каким-то своим, непонятным, причинам – то ли из-за ревности, то ли из-за любви – но это было вовсе не так.
Через три года Ирэн начала краситься в блондинку, и устроилась работать официанткой в забегаловку «У Кэтти». Год спустя, в феврале, она познакомилась с Сэмом Бондо, и, уже в начале июня, они сыграли свадьбу. Их сын родился почти за три года до того, как Сэм отправился во Вьетнам.
Вернувшись – контуженный, без двух пальцев на левой руке – Сэм развелся с Ирэн, уехал из города, и, меньше чем через год, женился снова. Кэтти Крис была дочерью автомеханика, державшего собственную мастерскую, и родила Сэму второго сына. Через двадцать лет Сэм и Кэтти погибли, и, из отцовского завещания, Бондо-младший узнал о существовании Бондо-старшего.

Так все началось.
Для Ирэн Бондо, урожденной Лестер, сохранившей фамилию мужа, все уже закончилось: хоть она еще и жива, ей кажется, что она в Чистилище.

* * *

– Слушай, давай обсудим это не здесь. Мне бы не хотелось, чтобы Джорджи нас тут увидел.
– Расслабься. Если он сейчас зайдет, ты скажешь ему, что решил покончить с девчонками, и попробовать чей-нибудь большой толстый хрен.
– Боже, Том…
Восемь часов утра, сколько стоит билет обратно в нормальную жизнь? Скажи наркотикам – «нет», слушай Элвиса, накопи на нормальную старость, женись, не катайся на машинах клиентов, спи ночами в своей кровати.
– Айра, прелесть, – если Большой Том называет тебя «прелестью», то это дурной знак, – ты меня огорчаешь. И ты огорчаешь не только меня, но мистера Спарки.
Никто в Шангри-Ла не знает, кто такой мистер Спарки – поговаривают, что это не то босс Тома, не то его стаффорд, или джип, или пистолет, или член – но одно многим известно точно: люди, которые его «огорчают», а то и «злят», как правило, заканчивают свою жизнь очень и очень плохо.
– Том, ты же сказал, что я могу завязать!
– Нет, я сказал, что ты можешь хотеть завязать. Если ты больше не балуешься сам, это не значит, что ты не должен торговать.
От него пахнет потом, солнцем, грязными носками, пивом, паршивыми баксами за продажу экстези и марок. «Почему я не был хорошим мальчиком?»
Том умеет говорить очень убедительно, и особенный вес его словам придает армейский нож в правой руке:
– Я думаю, тебе хочется, чтобы люди называли тебя «тем Айрой, который перетрахал всех девок в округе», – лезвие легонько проходится по плотной джинсовой ткани, у самой мошонки, – «тем Айрой, который целый месяц разъезжал на тачке старика Джонсона», – выше, выше, к солнечному сплетению, – или «тем Айрой с лошадиными зубами», – и, наконец, к горлу, – а никак не «тем бедным Айрой, которого живьем разрезали на много маленьких кусочков, и послали по кусочку каждой подружке», так?
Он такой, мать его, высоченный, что Айре приходится задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Я заплачу тебе, честно. Возьму у кого-нибудь денег, и заплачу…
– Не путай божий дар с яичницей, прелесть. Выкупают себя шлюхи, а дилеры вкалывают до гроба или до тюряги.
– Буду платить за весь товар!
– Ничего личного – мне нужно расширять рынок.
Острый кончик ножа утыкается в мочку уха.

* * *

Ирэн сидит на стуле у трельяжа и медленно водит по щеке пуховкой. Годы берут свое, и приходится проводить все больше и больше времени, скрывая следы старения – ведь женщина должна быть молода и прекрасна, всегда, даже если ее видят только сестра и ее муж. Кстати, нужно будет попросить его позвонить доктору, может быть, он, наконец, позволит ей выходить из дома?
С это мыслью, Ирэн берет с подзеркальника ярко-розовый контурный карандаш, но, потом, с сомнением, откладывает его в сторону, и, скользнув кончиками пальцев по всем, останавливает выбор на кирпично-красном, с легким оранжевым оттенком. Конечно, Мерелин такой бы не взяла, но в ее годы была совсем другая мода.
Пытаясь вспомнить, какой же сейчас год, она хмурится, и проводит слишком длинную линию, будто хочет нарисовать на лице клоунскую маску. Сколько лет было Королю в прошлом году? Что сейчас за президент? Доктор прав, ей лучше пока сидеть дома.
Влетевшая в окно муха ползает по остаткам завтра, который, как всегда, занесли еще с вечера, вместе с ужином. Серое тело, ворсистое брюшко, длинные лапки с крючочками на концах, рот-присоска, все как у пришельца из фильма Эда Вуда. Надо бы ее прогнать, но Ирэн никак не может перестать на нее смотреть – Господи, если бы Айрис умерла в тот день, то в ней, наверное, сейчас ползали бы такие же, и личинки, и…

* * *

Джордж вовсе не педик, но сейчас, лежа на кровати, в которой спал всю свою жизнь, он надрачивает, представляя себе Айру, голым или одетым, сидящим в какой-нибудь колымаге, у которой накрылся аккумулятор, или стоящим с откляченной задницей у раскрытого капота.
Потому, что это то, чего он хочет – на задних сидениях «Фордов» и «Шевроле», и даже «Тойот», трахать своего брата, такого высокого, нахального, зацелованного девчонками, девицами, женщинами. Засаживать ему по самые яйца. Потому, что когда тот был смазливым двадцатидвухлетним официантом в придорожном заведении, не может быть, чтобы дальнобойщики, за пятерку или просто так, не совали его лицом в вонючую обивку в своих грузовиках. То, что было можно им, можно и ему.
До открытия – час, и надо будет еще проверить, как там тот грузовичок, который должны будут забрать сегодня до полудня. Нужно подумать хоть о чем-нибудь, кроме этих чертовых кудряшек, этой чертовой улыбки, нельзя влюбляться в своих братьев, нельзя, что бы сказал твой папочка, Джорджи?
Ирэн считает их мужем и женой, Ирэн рассказывает про Айрис в детстве – белые гетры, черные юбки, белые блузки. Надо что-то делать с этим со всем, потому, что нельзя так, и надо было начинать делать еще раньше, это ведь как яд медленного действия: каждый день по чуть-чуть, и сам не замечаешь, как травишься насмерть.

Надо что-то делать – а то можно совсем с ума сойти.
«С ума сойти, с ума сойти, с ума сойти» – эхом отдается в мозгах Джорджа, он кончает в носовой платок, вышитый ромашками, и сходит с ума.

[tbc. Если последуют отзывы, конечно.]