Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

***
Иногда он просто невыносим.
Иногда его терпеть невозможно. Хочется схватить за его чертов ошейник и вышвырнуть, как шавку за дверь. Уверен, что Йосту сейчас хочется сделать именно это. И именно поэтому он неотрывно следит за его перемещениями по комнате. Поэтому молчит. Он просто знает…
-Дэвид, я не поеду на это идиотское телешоу!!!
-…
-У меня были планы на эти два часа!
-…
-И я не собираюсь их менять только потому, что ТЫ так решил!!!
-…
-Ясно?!!!
Когда Билл злится, у него разбухают вены на висках. У него зрачки расширенны и брови опущены ближе к глазам. Когда он злится, он всегда кричит. Йост молчит, когда злится. Он лишь пережимает пальцами у висков. Передавливает свои набухшие вены. Он просто не знает…
У Билла эта черта от мамы. Она, злясь, тут же краснеет и активно жестикулирует, совсем как Билл сейчас. Билл, как мама. Только она не кричит.
-Ты меня понял, Дэвид?! Не буду!
-Билл… - у него белки глаз в красную сеточку – по ночам спит мало, – как ты меня достал. Пойми ты, это не моя идиотская прихоть. Просто так сложились обстоятельства.
Дэйв убирает руки от лица, и Билл видит. Он знает, что еще несколько минут, и Йост сдастся.
-Да мне плевать на эти обстоятельства!!!
Эта ситуация комична. У Дэйва как никогда говорящее лицо. Он плюнет на все и вернется к первоначальной директиве: вцепится Биллу в горло. Или просто врежет ему… несильно… оплеуху даст. Или же уснет…
Билл смотрит на меня, словно только заметил. И я не понимаю, каким образом стал свидетелем этого фарса. И мне жаль Йоста. Ведь он не знает, что ему достаточно гаркнуть на Билла, чтобы тот заткнулся.
Билл знает, ЧТО Йост бы сказал ему, будь в другом состоянии.
Но он просто не знает, что Билл не умеет злиться.
***
Болтает без перебоя. Нескончаемый поток слов еще на первых десяти минутах забил мозг. Засор. Ошметки фраз перемешиваются с мотивом песни, разносящимся по помещению. Фон из переплетающихся тел перед глазами. А я словно во вчерашнем сне. И тот бред, что мне приснился ночью, сейчас реальнее любого фона. Тихо, вожделенно обнажая тело и шепча мне в ухо: «Смотри, Том, у меня грудь выросла». Отпиваю жидкость из стакана и сглатываю ее вместе со слюной: помню, как ошарашено щупал Билла за нее, проверяя натуральность. И страшнее сна у меня не было. И его голос у уха совсем, как во сне.
Совсем как во сне…
- А потом, Том, он снял штаны и повернул меня к себе задом…
И этого было достаточно, чтобы подавиться.
-ЧТО???
И смех в самое ухо. И если бы он не заржал, я бы его убил.
-Не слушал ведь меня, сволочь! ТАК мне теперь добиваться твоего внимания?!
Кричит и гладит по спине, помогая справиться с кашлем.
И если бы не то, что произошло месяцем позже, я бы забыл последние слова.
***
Возится у зеркала. Номер на этот раз один на двоих. Его пальцы перебирают пряди волос. Мои – струны гитары. Его – тонкие и острые. Мои – узловатые и грубые. Он гладит пальцем губы, размазывая гигиеническую помаду, и косится на мое отражение позади себя. А я пялюсь на его – впереди себя. Он мне сзади совсем не нравится. Задница тощая и джинсы обрисовывают ее большими складками. Большие складки на маленькой заднице. Большие проблемы у тебя, Том Каулитц.
Билл тонкий и гибкий, как раскаленная медная проволока. Пластичный и мягкий. У Билла плавные изгибы тела. Черты лица, напротив, тонкие и острые… как концы проволоки. Он сейчас напряжен и отчего-то мне кажется, что очень горяч. И если его сейчас облить водой, то от тела пойдет пар. Будет шипение. Как если бы раскаленную медь бросили в воду.
-Том, подойди, пожалуйста.
Вблизи видны все его торчащие кости. Угловатый и прямой. Твердый и хрупкий. Как деревянный стул. Билл просто кусок дерева. Развалится под грузом на полфунта большего обычного. Дерево с костяными зубами.
-Ну-ка погляди. Там, наверху… ммм с левой стороны… седьмой зуб.
У него зубы кривые. А два передних вообще веером. Он комплексует жутко. Комплексует и лыбится всегда во все 32… вернее 29.
-Ну, и?
-Ну я никак не разгляжу… дырка там кажется, видишь?
Губы натягиваются так сильно, что все трещинки разглаживаются. А еще они блестят. Я вижу, что Йосту это нравится.
-Ну, есть…
-Большая?
Если он сейчас резко закроет рот, то защемленным большим пальцам конец. Так говорил врач коллеге-практиканту, пока тот вправлял мне челюсть после драки… в 12, кажется, лет. Билл, разинув рот, внимательно смотрел, сидя на стуле.
-Ну как я тебе покажу… вдоль трещины по всему зубу.
-Вот, б**… к дантисту опять идти.
-Нех*р было столько сладкого жрать.
-Я не жру.
-Рассказывай…
-Я ем.
Еще у него изо рта пахнет выпечкой. Пончиком с клубникой…
***
У Билла есть такая интересная черта характера… Он ведь трус до последнего волоска. Мне ли не знать. Начиная тараканом под кроватью и заканчивая нижней веткой дерева. У него ладони потеют, когда он нервничает. Под коленками и под мышками взмокает. Ну, это как у всех. Только вот я хорошо помню, когда он полез с кулаками на старшеклассника в 11. Помню, как накричал на чуть выпившего Гордона, защищая мать. Он стебется над Георгом, которому достаточно руку поднять, чтобы вырубить его.
Самоуверенный шпиц. Так, кажется, его называет Дэйв.
-Если ты сейчас не уберешь куда подальше свои ногти, пообламываю к чертовой матери!
-Только попробуй.
Хихикает и сильнее сжимает кисть на запястье, вдавливая ногти. Играет с огнем. Всегда. Это у него не от мамы. Да и не от отца. Это только его. Ссыт, а тявкает.
-Я не настроен с тобой дурачиться, Билл.
-А я настроен.
Собачонка мелкая…
Мне достаточно провернуть ему кисть чуть влево и все – он скулит. Это мне нравится больше всего: он не кричит, а вопит. Как девка. Когда уж очень больно – срывается на писк. Но это все игра. Когда ему действительно больно, он промолчит – плачет. Тихо… под одеялом.
-Ааа!!! Ты идиот!!!
-Ой, прости, То… Том…
А теперь трусливая собачонка прижимает ладонь к покрасневшей щеке. Доигралась, тварь…
***
Билл не умеет долго обижаться. Вернее так… он не умеет долго молчать. Это наша общая черта. Семейная. Только у него она гипертрофированна. Чешет языком, не переставая, не уставая. Даже во сне. Обязательно что-нибудь ляпнет, переворачиваясь на другой бок… Я уже подумываю, не странно ли это. Не странно ли то, что один номер на двоих у нас теперь скорее правило, чем исключение. И странно ли то, что я думаю в постели о брате, обнимая при этом женскую талию…
Слышу, как за стенкой скрипит его кровать. Опять что-то пробубнил наверняка…
***
Иногда мне хочется избавиться от своего брата. Да, да… хочется его убить. Заказать киллеру. Или утопить. Плавать не умеет ведь. Барахтается, как собачонка, опять же. У него это с детства. Вообще, говорят, что все идет из детства. Но если боязнь глубины я еще могу объяснить неудачным одиночным плаваньем в бассейне, то кто ему приурочил эти бабские замашки – не известно. Мама уж точно нет. Мама лишь помогала поддерживать его сценический образ, но никак не жизненную позицию. Билл был «зелен» в этом плане в свои 13. Как взошедшая молодая трава перед домом на лужайке. Красиво. Только вот под ней мокрая червивая земля. Билл изначально был с гнильцой…
Брат рядом и шепчет Йосту, прижимаясь боком к его бедру:
-Дэйв, что это? От тебя так приятно пахнет…
***
-Том, ну пожалуйста, ну хоть пару строчек напиши.
-Билл, напиши от нас двоих, ты же знаешь, что я не…
-Ну Том!!!
-Ты же знаешь, что я не умею писать поздравления!
-Ну это же для мамы…
-Слушай, чего ты ко мне прицепился? Всегда ведь сам все писал от лица нас двоих…
-Ты не любишь ее.
-Люблю, но не умею я…
-Не любишь!
-Рот закрой!
-И меня не любишь.
-Когда такой - терпеть не могу!
-Ну и проваливай из моей комнаты!
-Псих!
-Свинья неблагодарная!
-Да пошел ты… «педик».
***
Вчера он все же добился своего. Отдельный турбас для близнецов – очередная прихоть брата. Он всегда добивался своего от Йоста. Рано или поздно. Главное – уломать его, а остальные – это так… дело промежуточное. Это дело Про.
В этот раз Билл справился за 20 минут. Он полушепотом сообщил об этом, тихо хлопнув дверью номера Дэйва. Его растекшаяся тушь под глазами условным рефлексом сжала руки в кулаки. А опухшие губы – вызвали рвотный позыв. Хотелось либо придушить обоих, либо удавиться. Но ни того, ни другого не дано – я просто заснул, сжимая в этот раз нежное тело незнакомки жестче.
Его джинсы сегодня были совсем узкими.
***
У него волосы взлохмачены. Черные спортивные штаны поверх белых боксеров. Черная олимпийка скрывает тело. Вышагивает из номера Йоста, тихо шепча «пока». Никогда не курил в номере. Нельзя. Никогда не следил за ним. И не провожал его взглядом до номера, высматривая в щель двери. Чувствую себя придурком, выцеживая какие-то внешние признаки. Какие-то явные метки. Мне хочется знать… были ли они близки сейчас…черт, еб**ись ли. Как должен вести себя брат, которого, трахает твой продюсер? Он должен хромать? Или у него должны остаться синяки и …засосы? А может, он будет улыбаться, как счастливый кретин? Удовлетворенный брат-близнец-кретин? А, не подскажете?
Наутро у меня все из головы вылетает, как только он выходит завтракать. На нем водолазка – шея закрыта. Походка от бедра, а улыбка состоит из двух полосок прямых губ. Он никогда не улыбается по утрам – спать хочет.
В автобусе он всю поездку молчит. Концерт пролетает для меня незаметно. В три аккорда. У меня мысли о другом. В голове сейчас крутится куча проблем. У меня так всегда. Когда что-то одно гложет и не дает покоя, всё сразу словно рушится на тебя. Как дождь ни с того ни с сего сорвавшийся пару минут назад. Он бьет по стеклам и крышам… а Билл бьет костяшками своих пальцев по фанере у изголовья моей полки. И я отвечаю тихим «можно» на его вопросительное «можно?». Обнимать его сзади и прижимать спиной к животу. Покрепче – просто холодно и тесно. Всего-то. Подгибать ноги под себя и прижимать зад к стенке – просто его зад слишком близко к паху. И бояться того, что не хочешь этого делать. Не хочу…но не могу.
-Мне тебя так не хватает, Том.
И одними губами шептать в ворох волос, касаясь поцелуем затылка. «Ненавижу».
***
Это как-то неправильно. Нельзя улыбаться брату, когда тот флиртует с мужиком. Нельзя ненавидеть Йоста за это – он-то ни при чем. Нельзя любить брата, который всю жизнь твердил, что не гей. Я твердил: «Да не гей он!!! Не гей!». Нельзя злиться на все прекрасно понимающих друзей. Они-то тут точно ни при чем. Нельзя оставаться с братом…нет, не так… нельзя оставаться с Биллом в одном номере на ночь наедине. Потому что… потому что хочется кричать на него… А ему хотелось говорить. И однажды он не смолчал.
***
Нам всегда говорили, что мы уникальные братья. Что у нас особая связь. Что ее ничем не разрушить. Да что там… мы и сами всем твердили это. Ни девушкам, ни друзьям, ни городам… - никому и ничему не дано это. Порой я ловил себя на мысли, что действительно начинаю верить в это. Что никому и ничему. И что даже умрем в один день. Это так… романтично что ли. Письма поклонниц лишь подкрепляли сложившийся стереотип. Они не знали ничего. Просто верили. Доверяли. Доверяют.
Билл сегодня рассказал про свой первый раз с Йостом.
***
Сегодня отличный день - выходной. Отличная погода. Отличный город. Отличные возможности. Сегодня не хочется пылиться в душном номере. Не хочется пить горячий чай. И еще утром не хотелось с ним разговаривать. Я уже смирился. Почти… Он – вот такой. Такой и все. И пора бы смириться уже, Том. Ну хоть сделай вид…
Когда он ревет, у него краснеет вокруг глаз и ноздрей. Ему стыдно как-то и он опускает взгляд – не смотрит и не дает смотреть. А я себя чувствую таким дер*мом от того, что мне хорошо. Мне хорошо, что он ревет из-за него. Билл не рассказывает. И я так рад этому. За эту неделю я узнал много нового о нем. Нового Билла. С другой стороны. Билл спит с ним не так давно… меньше месяца. Знаю я об этом менее месяца. А открылся он мне пару недель назад.
Сначала было отвращение. Блевать хотелось. И я всегда все подробно представлял. Брат не стеснялся, а у меня же, наоборот, полыхали щеки. То ли от злости… то ли от ревности. Только сейчас я научился его рассматривать, как объект страсти других. Мне не верилось, что мой Билл…мой младший несносный, трусливый братишка однажды станет таким. Вот таким. Оценивать – это одно. А вот дать оценку…
А потом он заболел.
***
-Хочешь что-нибудь?
«Хочу». «Том, я сок апельсиновый хочу».
На самом деле это мама мне посоветовала купить Биллу доску с мелками. С меня пользы, как с козла молока. Только и делаю, что исполняю роль бездарного повара и безрукого швейцара. Ему сейчас тяжело, одиноко… грустно. Я не решаюсь его спрашивать о Йосте. Не время. Да и не писать же об этом! Дэвид тоже почти не пишет ему.
Билл без косметики все же красивее. Он мне на пару делений роднее становится. Без этой грязи и фальши. Осталась только та, которую не отмоешь… не вытрешь и не выведешь. Осталась грязь запретного.
-Хочешь еще чего-нибудь?
«Хочу».
-Что?
«Покричать бы».
Он размазывает надпись и пишет поверх разводов: «Сильно-сильно хочу!». Чуть ниже: «Громко-громко!». Билл размазывает слезу и кривым почерком строчит: «Ты мне так нужен».
И я себя представляю на месте брата. Смотрю на доску и думаю, что здесь могли бы быть и мои слова. Их нечеткое размытое очертание. И я почему-то уверен, что писал бы то же самое. И что тоже бы сейчас вот так смотрел на Билла. И ждал, когда же… Когда же… И я бы очень хотел, чтобы он меня обнял. Прижал крепко-крепко. И прошептал: «Ты мне тоже, Том». А потом закрыл глаза…
В полутьме у людей отключаются мозги. Вырубает напрочь. Остаются только рефлексы, тактильные ощущения и примитивные чувства. Самые острые… Острое колено Билла упирается в бедро. А мякоть подушечек пальцев гладит щеку, распознавая ее в темноте. Я не знаю, что будет потом. Не знаю, что будет в следующую секунду. О чем подумаю в следующий миг. Билл такой горячий… его слезы такие горячие. Но я почему-то улыбаюсь. Я просто знаю, что он тоже улыбается. Не вижу – чувствую. И кожу влажную под губами. И возбуждение, отдающее разрядами в паху. И мокрую улыбку, безмолвно отвечающую: «да».
Я, правда, не знаю, что будет потом. Завтра. Я знаю только то, что усну через несколько минут, обнимая теплое тело брата. Что он будет сопеть мне в шею и на этот раз не произнесет ни слова во сне. Я знаю, что не пожалею об этом ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра… И я точно знаю, что никогда не смогу точно ответить почему.
Неминуемое не имеет привычки объясняться.
И первые отблески рассвета напомнят обо всем. Я знаю, что многое упущу. Что со временем просто забуду. Что из прошедших суток хорошо, если хотя бы 10 минут вспомню целиком. Ненавижу утро.
Билл будит меня чуть позже 11. Открывая глаза, он мне улыбается. Потягивается. Он молчит и я ему отвечаю тем же. А потом что-то надламывается. Его лицо становится серьезным, и он тянется к тумбочке. Мелок падает на пол, и я тру глаза, пока он тянется за ним.
За окном слабо моросит дождь. Солнце заливает город. В этот раз будет радуга.
Я знаю, что бы он там не решил – все будет хорошо. Было хорошо. Сейчас хорошо. И будет…
Я точно знаю, что никогда не смогу объяснить, почему в эту секунду захотелось покричать, прочитав: «Ты был первым».
«Сильно-сильно хочу!»
«Громко-громко».
Конец