Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Возлюби ближнего своего

"Тогда как мы... Движение, уносящие нас вовне, порыв нашей юности, дар наших живых сил окружающему миру, этот щедрый и прекрасный источник - прежде всего, и в основном, и исключительно - направлен к брату-близнецу. Ничто не удержано, все отдается, и, однако ж, ничто не теряется, все сохранено в великолепном равновесии между другим и тем же. Любить ближнего, как самого себя? В этом невыполнимом приказе - глубь нашего сердца и закон его биения." (с) Мишель Турнье

**

Когда каждое утро видишься с одними и теми же людьми, рано или поздно перестаешь тратить время на всякие глупости вроде "доброе утро" и "спокойной ночи". Эти пятеро притерлись друг к другу уже как одна семья. Было приятно осознавать. Чувство надежности какое-то появлялось.

В тот день они записывали "Komm und hilf mir fliegen" - не все ладилось, они сыграли ее, наверное, сотню тысяч раз, прежде чем Дэвид, наконец, удовлетворенно кивнул. Вначале Билл еще думал о смысле, пытался держать в голове какие-то картинки-ассоциации - эту песню сочинил не он, поэтому ничего "своего" в ней не было, но он все равно пытался представить что-то - остров, солнце, почему-то - упавший воздушный шар, и он один, бродит по песку. Получалось страшно ненатурально, как в роликах рекламы Баунти или гелей для душа. К тому же в мыслях неизменно из-за пальмы откуда-то все время выруливал Том, сам похожий на пальму со своими торчащими во все стороны дредами, и весь пафос картины разом рушился. Представить себе одиночество, о котором он столько пел, всегда было трудно. Хотя в каком-то смысле он был более одинок, чем обычные люди, не имеющие близнецов.

Они изначально одни, и оттого защищеннее - их не могут бросить. И они не бояться этого.

Однако уже с третьего раза он забил и просто старался петь правильно. Раз за разом, куплет за куплетом, слова сливались и теряли смысл... Поэтому когда Дэвид кивнул, шевелиться уже никто толком не мог.

Они заснули прямо в студии, Том ленивыми сонными пальцами еще успел набить смску маме, что домой они в этот раз не вернуться. Она привыкла, такое уже не раз случалось раньше. Билл терпеть не мог спать не дома, потому что косметику нечем было смыть, и диваны в студии были на редкость жесткие и некомфортные, но сейчас и ему было все равно. Йост, оставшийся из солидарности - да и лень ему было вести в таком состоянии машину - надул себе резиновое кресло и спал на нем, уткнувшись подбородком в грудь и вытянув ноги на журнальный столик. Георг уснул на черном диване, лежа животе и подвернув под себя руку и похрапывая. Густав разместился на полу - у него болела спина и надо было лежать на чем-то жестком. Близнецам достался второй стоящий в студии диван. Они обвернулись друг вокруг друга, привычно уткнувшись носами в шеи, и почти мгновенно провалились в сон.

Билл хорошо запомнил этот вечер, потому что это был последний нормальный вечер в его жизни.

На следующий день они рано закончили и единогласно решили, что пора им и отдохнуть от работы, наконец. Под чутким присмотром Дэвида - но от этого не менее взбудораженные и радостные, они отправились в клуб, и именно там Том и встретил Энн-Кэтрин.

Ту самую Энн-Кэтрин, о которой потом гудели новости и неумело резали себе кожу маленькие девочки.

- Ты чего-нибудь хочешь, Билл? - спросил Йост, наклоняясь к мальчику и стараясь перекричать музыку. Все вокруг было словно утоплено в темно-зеленой дымке, подсветка со стен едва освещала лица, было страшно накурено и громко. Скорее утомляло, чем расслабляло.

- Нет, - ответил он, и угол рта слегка скривился - так всегда бывало, когда он волновался, - а ты о чем?

Дэвид засмеялся. По идее эти мероприятия должны были быть на редкость скучными - выпасать в клубах пятнадцатилетних мальчишек - занятие не из радостных. Ты сидишь и только и мечтаешь о том, чтобы свалить от них и пойти к барной стойке выпить чего покрепче, и, возможно, кого-нибудь подцепить. А они сидят и мечтают о том же самом, только еще в пять раз сильнее.

Но с этими детьми ему редко бывало скучно. Особенно с Биллом. Тот сидел сейчас, нахохлившись, и вроде бы не в своей тарелке.

- Я о процессе утоления жажды, - пояснил он, борясь с желанием потрепать Билла по взъерошенной макушке, - чего такой смурной-то, а?

- Ничего, - Билл откинулся на подушки. Они сидели вдвоем уже некоторое время - Густав и Георг отправились на поиски знакомых, Том пропадал на танцполе, - купи мне водки. Дэ-вид.

Йост глянул на него с веселым изумлением.

- Есть, сэр, - ответил он сдержанно, - срок доставки - три года, Вас устроит?

- Нет, - ответил Билл серьезно, - я хочу сейчас. - Он сделал характерное движение коленями - Дэвид понял, что тот хочет подтянуть их к груди, но стесняется ставить ботинки на сидение, - ну что тебе? Никто не узнает.

- Знаешь, кто узнает? - рассеянно спросил Дэвид, бросая взгляд на зал, стараясь отыскать остальных - как-никак, он присматривал тут за ними, - узнает ваш продюсер и опекун.

- У меня мама есть, - непоследовательно пробурчал Билл, комкая салфетку. У него была дурная привычка рвать, мять и теребить предметы вроде зубочисток и салфеток на клубных столиках.

- Тем более, - не дал себя сбить с толку Дэвид, вглядываясь в лицо подростка. Билл сидел страшно несчастный, и он забеспокоился:

- Ну чего ты, а? - ласковый тон был бы несуразным по отношению к любому другому из их четверки, но Билл никогда и не претендовал на столь любимую его сверстниками роль взрослого крутого парня, - ну хочешь пива? - и тут же пожалел, что сказал это.

Нет, определенно, роль опекуна ему не годилась, если в его понимании методы утешения были...

- Давай, - совсем по-детски сказал Билл и, схватив его стакан, выпил все до дна, мгновенно корча кислую рожу, - боже, какая гадость.

Пиво с непривычки вскружило голову. Вскоре он встал, чтобы пойти в туалет, и снова на полдороге наткнулся на них - они качались в медленном танце, и ее пальцы путались в маленьких волосках у Тома на шее - тех, что выбились из дредов. Билла будто прошила насквозь волна возбуждения, но горечь - то ли от пива, а то ли еще от чего - пересиливала, и он, с трудом отыскав неприметную дверь в мужской туалет, неуклюже ввалился внутрь.

Ноги расползались. Закончив свои дела и вымыв руки, он посмотрел в зеркало, чувствуя странное облегчение. Вся обида куда-то испарилась, в голове остались только руки Тома, сжимающие тонкую девичью талию. Интересно, откуда он знал, как надо с ними обращаться? Привычно закрутился цикл поднадоевших уже мыслей - "наверное, все знают, это Билл какой-то неправильный - он бы не смог. Точно, не смог бы."

Он уже видел раньше, как Том целовался с девочками, и сам потом пробовал - было мокро и невкусно. Так говорят дети лет семи про поцелуи. Биллу было четырнадцать... и сидеть в Макдональдсе с друзьями представлялось ему куда более манящей перспективой, чем мяться и не знать, куда девать руки рядом с очередной, хлопающей ресницами. А вот у Тома были другие мысли на этот счет. Но Том всегда был другой - проще в подходах, что ли.

Сегодня Том был уж слишком целеустремленным, чтобы останавливаться на поцелуях, Билл чуть ли не нюхом ощущал это.

Он любил наблюдать. Раз решив, что самому ему слишком неловко и неинтересно - да и не умеет он ничего - он предпочитал смотреть, всегда поражаясь решительности слов и гладкости движений брата. Билл хорошо научился распознавать, что нравится Тому, а что нет, когда он улыбался из вежливости ("слишком оттопыренные уши, понимаешь", рассказывал он потом смеющемуся Биллу), а когда бывал действительно заинтересован ("такая попа... ну такая попа!"). Это было весело, и это - да, возбуждало. Себе врать смысла не имело. Слова "вуайеризм" он пока не знал, но тут дело было даже не совсем в этом. Возбуждение было не то что эротическим, скорее - лихорадочно-эстетическим, не поддающемся логике. Ни с чем не сравнимым. Странным.

Когда он вышел из туалета, то еще издалека увидел, как Том, стоя у их столика, горячо доказывает что-то улыбающемуся Дэвиду. Тот качал головой, Том злился и махал руками. Билл подошел к столику, и Том резко замолчал.

- Пусть она поедет с нами, - сказал Билл, прекрасно понимая, о чем шла речь секунду назад, - Дэвид тебя, ясен пень, не отпустит в такси, - сказал он, глядя Тому в глаза. Том нервно улыбнулся. - Нам тут всего десять минут ехать, - закончил Билл уже тише.

Более странной поездки им еще не случалось переживать. Только когда они уже садились в машину, Билл осознал, что понятия не имеет, а куда они, собственно, поедут. Густав и Георг устроились на самом заднем сидении микроавтобуса. Саки уселся на переднее сидение рядом с Дэвидом - сегодня они ехали без шофера. Биллу ничего не оставалось, кроме как занять место рядом с братом и жмущейся к его боку Энн-Кэтрин. Том, благодарно кивнувший ему в клубе, сейчас не смотрел на него.

Десять минут им было до студии, но ведь... Было уже десять вечера, мама ждет их, им пора было домой... Билл сам поразился абсурдности своих мыслей. "Мама", "домой" и "пора" - все эти явления рядом не лежали с тем, что должно было вскоре произойти вскоре между двумя, сидевшими около него. Он притиснулся как можно ближе к холодному металлу дверцы машины, чтобы не чувствовать тепла, исходящего от ноги Тома и его бока.

Машина меж тем ехала. Фонари монотонно-неприятно освещали его лицо, было холодно. И замерший на месте Билл вдруг ощутил странное, почти космическое спокойствие. Мозг заработал уверенно и четко, пиво выветрилось из него окончательно, уступив место убийственному хладнокровию. Ему на секунду даже показалось, что это он сейчас лишиться девственности, а не Том. Как там, "неразделенное сознание в процессе полового созревания"? Не важно. Дикие мысли одна за другой просились к нему на озвучивание. Вплоть до - осведомиться у Тома, не нужно ли ему одолжить у кого-нибудь презерватив. В смысле не одолжить, конечно, а взять. Не возвращать же его потом... Билл нервно хихикнул, но Том даже не обернулся - слишком плотно был занят его рот.

Они доехали до студии, и Йост притормозил. Том, неловко перегнувшись через свою барышню, отпер дверь, и она, хихикая, вылезла наружу. Ее ощутимо заносило на поворотах. Том вылез вслед за ней, привычно подтягивая штаны и чуть не захлопнув себе рукав дверцей. Оказавшись снаружи, он немедленно обнял ее и решительно повел к дверям здания. Они смеялись, это было очень хорошо слышно. Болью по кончикам пальцев.

- Ключи есть? - крикнул высунувшийся в окно Дэвид. Том махнул рукой: "да".

**

Биллу всегда тяжело давались бессонные ночи. Если они с Томом не спали до утра, то потом каждый раз отрубались оба просто намертво, и никакая сила поднять их и отправить в школу не могла. А когда кончилась школа, наступили времена ответственности, и они всегда старались засыпать хоть на несколько часов перед утренними мероприятиями - и все равно несколько раз Дэвиду приходилось отскребать прилипших к сидениям микроавтобуса, словно устрицы, прикорнувших сладко близнецов, и тащить их - ничего не соображающих со сна и ошалело моргающих - на интервью.

Но в этот раз все было по-другому. Не было ни фильмов, ни компании, ни музыки. Большая стрелка на часах ползла и ползла, а сон все не шел. Билл сидел в своей комнате один. Технически он сидел не совсем в комнате - открыл окошко и притулился на подоконнике, свесив ноги в ночную прохладу. Дом спал. Билл курил. Курил не ради процесса курения, скорее, чтобы занять пальцы. Мыслей почти не было. Удивительно давящее ощущение пустоты в голове.

Постепенно рассвело, закаркали вороны. Это всегда был один из самых ненавистных звуков - он означал, что наступало утро, и спать уже не стоило и ложиться. Но сейчас он не произвел на Билла никакого впечатления, только встопорщил волоски на руках и ногах, да заставил слегка поежиться. А может быть, виной тому был промозглый утренний ветер.

Утро было бледным и неприветливым. Заледеневший Билл сполз, наконец, с подоконника, морщась - оказывается, края рамы все это время впивались в него, и теперь красные отметины-полосы давали о себе знать.

Надо было что-то делать. Он ведь всегда знал, что нужно делать. Никогда не замирал на полу-движении. Ему могло быть лень, он мог уставать, он мог решать не делать ничего - но у него всегда была какая-то альтернатива, сознание того, что бы он должен бы или мог бы делать в эту секунду. А сейчас он стоял посреди комнаты, обхватив себя холодными руками, и не мог понять даже, в какую сторону ему идти. Ни в каком смысле. Даже в физическом.

Komm und hilf mir fliegen...

На кухне еще темно и тихо. Родители спят. В кровать ложится нет смысла и не хочется совершенно. В душ... Слишком много движений, пока разденешься, пока то да се... Ему по-детски захотелось вдруг глупо лечь на пол и умереть.

Не от тоски, от пустоты этой.

Том вернулся только к полудню. Он вошел в дом тихо, будто нашкодивший кот, и принялся скидывать кроссовки у порога. Билл и мама как раз сидели за столом - Гордон уже ушел, а у Симоны был выходной. Они сидели молча, Билл взялся помогать ей расплетать нитки. Монотонность действий вводила его в столь нужное ему сейчас состояние транса.

- Будешь кушать, милый? - спросила мама, как всегда, не здороваясь. Она вообще не имела такой привычки.

- Буду, - ответил Том и расплылся вдруг в широченной улыбке. Билл опустил взгляд.

Том залез на стул подле него, неожиданно становясь очень шумным, его сразу будто стало очень много - шуршащая толстовка, локти, кепка, которую он нетерпеливо выдирал из запутавшихся дредов. Билл сидел неподвижно и чувствовал, что его взгляд никак не может сфокусироваться, а цвета меж тем у всего вокруг были неприятно яркими и отчетливыми. Даже красивыми, пожалуй, в своей этой отвратительности.

Нормальное дело для бесонной ночи. Вот только дело на этот раз не в этом. Или все же в этом?

Симона вздохнула, аккуратно кладя распутанную часть ниток на стол.

- Не трогай тут ничего, - предупредила она и пошла на кухню. Том поискал взгляд Билла, не нашел и легонько толкнул его раскрытой ладонью.

- Не спал, что ли? - спросил он, инстинктивно чувствуя болезненно-острое состояние близнеца, и осознавая смысл своих слов только после их произнесения, - Билл? Ты не спал всю ночь?

Врать смысла не имело. Да и не хотелось.

- Да, - ответил он, не поднимая взгляда. Лицо будто окаменело, мышцы застыли, а звук голоса Тома отзывался эхом в ушах. И даже моргать было неприятно. Пора ложиться спать. Пора...

- А почему? - спросил Том ненатурально быстро. "Эмоциональные" разговоры никогда не давались ему. Или просто хотел тему сменить поскорее. Начать про...

- Да вот так вот как-то, - тугой комок, взявшийся невесть откуда, мешал говорить. Билл стиснул зубы и решил, что больше рта не раскроет.

Том поерзал немножко на стуле. Мама на кухне гремела посудой.

- Рассказать, а? - спросил Том. Билл все-таки взглянул на него. Он не то что сиял, но почти. Слишком переполняло.

Не мог он сейчас почувствовать, да и не хотел Билл, чтобы почувствовал.

Билл кивнул. Том вытянулся, хрустя пальцами.

- Она сама предложила... - слова казались Биллу тяжелыми маленькими шариками. Такими железными, тусклыми. Шарики выпадали из его рта и собирались в корзиночку с нитками. Их было очень много, он не успевал увидеть даже их всех, очень раздражало. Корзиночка ведь упадет, хотелось сказать ему. Слишком тяжелые... Том говорил, вопреки обыкновению, почти не жестикулируя, приглушенно - чтобы мама не услыхала - блестя глазами и лихорадочно подергивая ногой в такт словам. Билл фоном понимал с пятого на десятое, что-то про бедра, про запах цитрусовых, про два раза и про то, как Том вырубился от усталости после.

Мама внесла, наконец, дымящуюся яичницу на плоской тарелке, разрисованной мишками. Они не любили эти тарелки - слишком детское, всегда подтрунивали над мамой, "ты еще слюнявчик нам", но сейчас Том и думать не вспомнил про это, жадно накинулся на еду, заглатывая большие куски, морщась - горячо.

Наверное, когда действительно становишься взрослым, это уже не надо доказывать так яростно, подумал Билл, сквозь отяжелевшие веки глядя на брата, сойдут и мишки. Он вдруг понял, что так сильно хочет спать, что ему становится совершенно все равно.

- Я спать, - сказал он.

- Ты чего? - Том оторвался на секунду от яичницы, - у нас же сегодня в студии дела. "Ich brech aus" записываем. - Песня была его любимой, давно ждал. Но Билл только тупо покачал головой:

- Не могу...

- А Дэвид? - встревоженно.

- Не могу, - повторил Билл и положил голову на стол. От неожиданной жалости к себе защипало в глазах. Ответственность иногда бывала очень тяжелым грузом, хотелось снова - как раньше - просто сказать маме, что плохо себя чувствуешь и не пойдешь в школу... Взросление оборачивалось сплошными минусами. Надо ехать в студию, и еще Том...

- Пойдем-ка, - Том поднялся и осторожно вытащил Билла из-за стола. Теплая тяжесть разливалась в сонной голове.

- А как же?.. - даже на слова не хватало сил. А как же студия? Надо же ехать.

Том довел его до комнаты, стащил с него джинсы и уложил, накрыв одеялом.

- Спи, - непривычно-ласково сказал он, - я разберусь.

И Билл провалился в сон.

**

Билл встал с дивана, слегка покачиваясь на своих аистиных ногах. Дэвид мельком кинул на него взгляд с другого конца комнаты - как всегда несуразно-длинный, тонкий, Билл Каулитц был еще совсем не пьян, но общаться с ним уже можно было и не пытаться. Сегодня он не в духе с утра.

Иногда Йост почти жалел о тех временах, когда эти четверо были еще мальчишками. Тогда они могли завалиться спать прямо в студии, могли заказывать пиццу трое суток подряд, смеяться идиотским шуткам, подстраивать детсадовские подлянки друг другу... Словно бы он сам был тогда с ними, своим, одним из - у детей это просто, когда грани-барьеры снимаются, то тебя уже и не воспринимают как взрослого, и вот ты уже хохочешь, вися вниз головой с дивана, а Георг щекочет тебя то умопомрачения, а потом сжимает тебя в железных тисках, не без помощи Густава, впрочем, и сверху неумолимо надвигается тонкая рука, вся в кольцах, с крепко зажатой кисточкой для туши. И Том рядом хохочет так, что складывается пополам и пищит только "стрелки... стрелки еще нарисуй" сдавленно.

Теперь не то. Билл движется по залу, будто лебедь. Если тогда он был похож на дорвавшегося до маминой косметички красивого ребенка, то теперь он... Вообще ни на что не похож. Сейчас-то - на девушку, определенно, на очень, как бы сказать, чтоб не опошлить, дорогую девушку, которая неустанно заботиться о своем внешнем виде и очень внимательно следит за собой. И за остальными, кстати, тоже. Теперь Йост никогда не чувствует себя на равных с ними. Куда-то это ушло.

Да ведь он и сам становится все старше и старше, с другой стороны.

А иногда Билл совсем не похож на девушку, но это - внутреннее, "инсайд", только для своих, теперь оно - вместо ребячливости и инфантильности, которая пряталась раньше за сценическими образами. Теперь прячут не их, прячут истинные лица, прячут то, что все четверо - почти взрослые люди, очень разные, очень обособленные.

А бывает, что вообще не скажешь, кто он и что он. Потусторонняя внешность какая-то. За гранью осознания. Или может, Йост просто слишком к нему привык. Ведь никогда нельзя сказать, красива твоя мать или сестра, или нет. Так и тут... Невозможно объективно оценивать. Билл это Билл, Билл это просто Билл. Билл это очень Билл.

Сейчас он потрясающе держится. И знал бы кто, что утром два часа отказывался выходить из своего номера, и никто не знает - почему. Он не говорит теперь. Может, лицо было опухшее. А может, труп фанатки разделывал. Йост бы не поручился.

Порой все-таки бывают моменты откровенности, за бокалом ли мартини или просто - спонтанно, и ему тогда каждый раз хочется надавать себе по лбу - ну это же тот же самый Каулитц-младший, который ботинки стеснялся на сиденье в клубе ставить, тот же самый чувствительный мальчик, просто это все он тоже прячет хорошо. И от себя в том числе.

Билл вошел в туалет, оттолкнув по дороге слегка пошатывающегося Тома и испытывая странное чувство ностальгии. Да, два года назад... Энн-Кэтрин, конечно. Горький вкус пива и холодная вода из-под крана - в лицо. Пальцы Тома, сжимающие узкую талию.

Он невесело улыбнулся. Губы растянулись как-то жалко, и он вытащил из кармана карандаш для глаз, поправляя стрелки.

Он все так и ловил странное удовлетворение от интрижек Тома. Когда тот исчезал с очередной какой-нибудь, Билл всегда долго провожал их взглядом, почти смакуя ощущение того, что остается один. Это было каждый раз больно и каждый раз казалось неправильным. И тем не менее он продолжал истязать себя картинками того, как за ними захлопывается гостиничная дверь, как Том целует ее в губы, прямо в губы, своими, в ее, да-да, без колебаний и сомнений, просто и разом. Как будто так и надо. Дальше Билл не представлял - суть полового акта была ему не столь интересна. У него уже было. Даже два раза. Не впечатлило. Пусто как-то... Бессмысленно. Хрупкое балансирование на грани между страхом "ну и через сколько минут полагается кончить" и скукой "в любом случае это лицо я вижу в последний раз".

Иногда ему казалось, что он фригиден, асексуален, хотя он не реже других просыпался с твердым в трусах. Просто ему не хотелось - чтобы рядом чужой кто-то был. Пахнущее чем-то чужим тело, со своими потными ладонями и утренним дыханием. И вообще чтоб кто-то был. Он и сам, спасибо. А еще лучше - в душ. Так чище и опять-таки - правильнее... Не так гадко, наконец.

Он правда не любил, когда до него дотрагиваются. Даже слишком. Стоило бы обратиться к доктору, но ему было все равно.

Свою долю эмоций он получал от Тома.

На этой мысли в туалет ввалился вышеуказанный субъект. Принялся шумно возиться с собственными штанами. Билл, не моргнув, одним движением расстегнул ему ширинку и сразу же отступил на два шага. Том пьяно хихикнул:

- Все бы они так... Без лишних слов, ага?

Билл отвернулся к зеркалу и принялся изучать собственное отражение.

- Да примерно так они и делают.

- Верно, - согласился Том довольно, застегивая ширинку уже самостоятельно и засовывая руки под кран. Билл меланхолично смотрел, как намокают края его рукавов, темная кромка ползла выше и выше, потом точно будет неприятно запястьям, - ты чего кислый такой?

- Не с чего мне веселиться, - мрачно ответил Билл и сел на край раковины, развернувшись спиной к отражению. Неожиданно захотелось пожаловаться, - вы там отплясываете с этой, как ее... - если с кем Билл и делился, находясь в плохом настроении, то только с Томом. И всегда очень просто. Слова будто подменяли суть пустяком.

- Карин, - подсказал Том. Вопреки общественному мнению он всегда помнил имена своих барышень. Ну, более или менее.

- Карин, - согласился Билл, - Георг уже утопился в мартини, Йост там со своей Беллочкой... Скучно. - Густав так вообще не пришел, на этих мероприятиях он скучал еще больше Билла. - Я себя чувствую белой вороной. Как на выпускном, помнишь?

- На выпускном никто не хотел с нами общаться, - неожиданно трезво заметил Том, чертыхаясь и подворачивая рукава. Билл снова подошел и стал помогать ему, - а тут, стоит только тебе пикнуть...

- Да нафиг это все. Я бы с Энди пообщался куда охотнее.

- Я тоже, - неожиданно по-детски как-то согласился Том. - А может, мы попросим?.. - заглянул он снизу в глаза брату. Билл поморщился:

- Ты же знаешь. Интервью с Браво завтра, а потом...

- Чшш, - рука Тома накрыла его губы. Неожиданно Билл почувствовал, как тихо здесь и как близко они стоят. От макушки до пяток, рядом. Разом. Пар-ны-е... Он прикрыл глаза. Холод шел от плиточных стен, но пальцы Тома были горячими. - Давай не будем, просто на секунду, здесь и сейчас, хорошо? Как будто... Как будто просто мы, и все... - Том сбился на шепот, чуть краснея от наивности своих же слов. Из-под полуприкрытых век Биллу были видны его розовые скулы. Захотелось потрогать - теплые ли?

- Том? - вслед за распахнувшейся дверью в маленькое пространство ворвались звуки музыки и громкие голоса, - ну так че? Идем мы? - Карин глядела на них снизу вверх, едва доставая Тому до плеча.

- Да, - сказал Том, неловко отнимая руку. Он быстро посмотрел в глаза Биллу, и тот понял, что Тому очень не хочется его отпускать. Моменты близости стали редкими в последнее время, - пойдем с нами, а? - снова совсем по-детски спросил он. Биллу даже смешно бы стало, не навернись непрошенные слезы на глаза:

- Ну куда я пойду? - он улыбнулся через силу. - Иди уж, мачо. - Карин жевала жвачку и переводила взгляд с одного на другого. Том кинул на нее нерешительный взгляд. Она среагировала мгновенно:

- С двумя не пойдет, извините, ребятки, жопу жалко мне свою, - Билла слегка перекорежило, Том незаметно погладил его по руке, - но у меня есть мысль одна. Позвать, что ли?

Билл почти уже сказал "ни в коем случае", как перехватил почти умоляющий взгляд Тома. Это настолько потрясло его, что он промолчал, разглядывая просветлевшее лицо своего близнеца.

- Зови, - быстро сказал Том, расценивший молчание, как знак согласия. Карин кивнула и ушла. Захлопнувшаяся за ней дверь отозвалась громом в ушах Билла. Он вцепился в локоть Тому обеими руками:

- Том, Том, Том, ты что, я не хочу! Том, я не умею, я не смогу! - Том изумленно и весело поглядел на него.

- Ты же уже...

- Да, - перебил его Билл, чувствуя плечом, как колотиться сердце у брата. У него и у самого пульс зашкаливал, - но не так же! Не так...

- Тебе надо выпить, - сказал тот, говоря почти спокойно, даже насмешливо чуть-чуть, тщательно скрывая свою собственную нервозность. Но Билл чувствовал ее как будто "АААА!!!" было написано красным у старшего не лбу.

- Хорошо, - согласился Билл неуверенно. Разбавит сумашествие? Сделает ситуацию правомернее? По крайней мере, формально.

**

Полный стакан мартини он вылил в кадку с пальмой. Старательно не думая.

**

Том вернулся с двумя девушками, висящими по бокам от него. Карин и... Биллу сначала показалось, что у него галлюцинации. Том улыбался, как чокнутый.

Как чокнутый.

Как чокнутый.

Неожиданно у Билла поехало перед глазами, и он сел на барную табуретку, благо длина ног позволяла.

- Карин, - кивнул Том на девушку слева, - и Мэри - кивок вправо. Я уже различаю их! - похвастался он.

**

Они были совсем не то, что Том и Билл, они были полностью одинаковые внешне, только у Мэри была родинка около левого глаза. Карин в присутствии близняшки сразу потеряла напускную наглость, стала нежнее, спокойнее. Мэри, как и Билл, явно не очень понимала, что делает здесь. Но Карин взяла ее за руку, и она, не возражая, села в машину вслед за сестрой.

- Доверяет, - подмигнул Том, сам не понимая, какую бурю эмоций вызвало это простое слово у брата. Он подтянул штаны и сел в джип вслед за близняшками. Билл, стоя снаружи, притормозил. Выдохнул. Оперся подбородком о крышу машины. Холод металла отрезвлял...

Впрочем, он и так не был пьян.

"Господи", - и это была первая его мысль за последние полчаса.

Он поднял взгляд на ночное небо. Огни города затмевали звезды. Все было каким-то мутным, розовым, невнятным. Вдалеке просигналила какая-то машина.

Залезая в джип, он вдруг некстати вспомнил о "жду свою единственную".

**

Мэри была очень красивая. Карин Билл вообще не воспринял, просто не успел. Он закрыл глаза и притворился, что отрубился, как только Карин раздела свою сестру окончательно... он просто не смог больше.

Чьи-то пальцы погладили его по лицу, по скуле. Он попытался на ощупь определить - Том ли, но не смог.

- Спит? - спросил кто-то из близняшек.

- Наверное, - смущенно ответил Том.

- Слушай, а вы с ним когда-нибудь?..

- Нет, - поспешно ответил Том. Биллу захотелось закрыть глаза еще одними веками. Ну, или провалиться куда-нибудь, если думать проще.

- Я в смысле, - это точно была Карин, - в смысле, с девчонками, одновременно.

- А, - Том явно там покраснел, - нет, это тоже нет.

"Тоже"?...

- А вы часто?.. - Билл вообще не представлял, как у Тома получается еще вести какие-то беседы. И отчего-то нечестным казалось бросать его в такой момент. Он открыл глаза.

- Ладно, я не сплю, - и сел.

- Мы тебе и не поверили, - улыбнулись близняшки, отвечая хором. Но Том глянул ошарашенно.

- Мы - часто, - сказала беспечно Мэри, а Карин тем временем уселась рядом с Биллом и ловко взяла его за руку, он даже опомниться не успел:

- Я тоже сначала боялась, - доверительно сообщила она. Билл старался не обращать на ее наготу внимания.

- Чего боялась? - возможно, все это ему только снится. Вполне вероятно. Потому что нельзя в пять минут коротеньких реплик затрагивать вот так вот запросто и цинично-откровенно то, что наболело внутри за несколько лет. То, что словами-то раньше в голове не вызвучивалось. Тем более с чужими... с другими...

С другими близнецами.

- Родителей, - задумчиво сказала Мэри, - наверное их - больше всего.

- Мэри, - Билл схватился за виски совершенно отчаянным жестом, - ради Бога, о чем мы сейчас вот тут говорим, а?

- Давай я тебя лучше поцелую, - ответила она. Карин, садясь подле, обняла ее обеими руками за талию и положила подбородок ей на плечо.

- Она не всегда такая инициативная, - пояснила она, косясь на сестру, - видел бы ты ее два года назад. Мне стоило огромного труда...

- Карин, - возмущенно шикнула Мэри, - займись лучше Томом.

- Я вполне могу просто посмотреть, - отозвался тот с соседней кровати. Он сидел, откинувшись на локтях и пристально наблюдая за происходящим.

У Билла перехватило дыхание. Он собрался позвать его, уже представив, как поймает его взгляд и даст ему понять этим взглядом, что хочет уйти, что не может все это вот так вот случится, потому что бред, бред это - но в этот момент губы Мэри накрыли его собственные и заглушили неродившиеся еще слова.

Поцелуй, как всегда, оставлял чувство смятенности и неудобства. И только сознание того, что Том смотрит на него, добавляло ему некой остроты. Непонятно только, хорошо ли это было. Мэри подалась вперед. Билл, чуть застонав, приоткрыл губы, позволяя ее языку скользнуть внутрь.

Стало приятнее, но чувство неправильности никуда не делось.

Он с усилием раскрыл глаза и, осторожно взяв Мэри за предплечья, отодвинул ее от себя:

- Я...

- Не объясняй, - Мэри, кажется, совсем не расстроилась, - Карин? - вторая девушка решительно развернула ее к себе и поцеловала сама, мягко и сильно прижимаясь губами к губам сестры. Билл, отодвигаясь, чувствовал настоятельную потребность и отвернуться тоже, но почему-то не мог.

Его завораживал не факт поцелуя, не эротичность зрелища - хотя они, без сомнений, показывали высший класс - и даже не то, что перед ним целовались две девушки (предмет страстного фетиша Георга и, как Билл подозревал, и Тома тоже), а одинаковость движений и черт. Парность. Они...

- Иди сюда, - позвал Том, и Билл вновь чуть не задохнулся - от голоса, он был густым, что ли, низким таким, на грани с хрипотцой, такого Билл от Тома никогда еще не слышал. Дрожь застигла врасплох.

Он послушно перебрался на вторую кровать, садясь рядом с Томом, не понимая, стоит ли ему сесть близко или, напротив, перебраться на противоположный угол кровати. Том, однако, не дал ему выбора, хватая за талию и сажая рядом - тесно-тесно, в притирку к себе. Билл внутренне напрягся, как пружина - стало вдруг дико страшно. Но Том не стал ничего делать, только держал его крепко и смотрел на близняшек. Билл тоже глянул мельком, но потом не выдержал - никогда не мог смотреть порнухи - то ли стыдно, то ли неловко - и, поколебавшись секунду, спрятал лицо в изгибе шеи у старшего. Тот ничего не сказал, только выдохнул тихонько.

Он досмотрел шоу до самого конца. Не отворачиваясь и не улыбаясь.

Билл жарко дышал ему в шею.

**

Последующие дни проходят адом. Биллу плохо так, что он едва продолжает функционировать. В голове постоянно дергает, как током - некстати выпихивая картинки-воспоминания. Вспышка. Голова Карин между бедер у Мэри. Вспышка. Полуприкрытые глаза Тома. Вспышка. Энн-Кэтрин, по-хозяйски обнимающая Тома сзади, прижимаясь всем телом.. Вспышка, вспышка, вспышка! Запах кожи Тома, в которую Билл уткнулся носом - и стоны на фоне, такие искренние, такие эмоциональные, потому что... Потому что. "Доверяет".

Одиночество и полная потерянность режет осязаемо. Ему кажется, что его забыли в супермаркете, как маленького ребенка. Оболочки, глухим коконом самоконтроля и самодостаточности плотно обворачивающие его всю его сознательную жизнь, разом отвалились, явив свету что-то очень беспомощное и слабое. Очень нуждающееся.

Непривычно до тошноты.

Он настолько сильно погружается в дебри непроходимого отчаяния, что с трудом замечает происходящее вокруг. Слава богу, в эти дни у них почти нет никаких мероприятий.

"Мне никогда ничего не было надо, - думает он лихорадочно, постоянно, отрывисто и больно, - мне и сейчас ничего не надо. Ведь верно? Ведь ничего же?!"

"Что происходит. Что происходит. Что происходит".

И еще - "мне страшно".

Он плохо спит, мечется во сне, а днем пугает своим видом и состоянием остальных. Йост пытается спросить у него что-то, но не добивается ничего.

Ему кажется, что мальчик, дорвавшийся до маминой косметички, снова вернулся - вот только теперь это совсем незнакомый мальчик - испуганный, мечущийся - но незнакомый - и Дэвиду ничего не остается, кроме как понадеяться на лучшее - и вызвать к себе Тома. Поговорить.

Это происходит на третий день после памятной ночи с близняшками.

Том внимательно слушает его, иногда кивает и ничего не говорит в ответ. Потом он удаляется к себе в номер и не выходит оттуда несколько часов. Вечером Йосту приносят счет не за платный порно-канал, к которому он так уже привык, а за двадцать минут разговора с Лойтше, одну бутылку мартини, две пачки сигарет и какой-то крем.

Доведший себя до крайности Билл пишет Тому письмо. Не дописав даже одной какой-нибудь мысли, он убегает и полчаса ездит в лифте вверх и вниз, потому что выходить из отеля им нельзя, находиться у себя он больше не хочет, а говорить с кем-либо просто не в состоянии.
Все слишком сложно. Слишком сложно. Этого всего так много, так сильно оно навалилось, что голова Билла трещит, и разрешить ситуацию в принципе кажется невозможным. Одна идея о разговоре с Томом заставляет колени панически затрястись.

Как же он будет жить? Он сейчас-то едва выдерживает, а ведь жизнь идет и несет его вместе с собой. Надо будет как-то... Как-то...

И вместе с тем он четко понимает, что нащупал-таки то самое, чего не хватало ему в его невкусных поцелуях и ощетинившейся отрешенности от шутливого "гормоны играют". То, с какой готовностью Мэри оторвалась от его губ. Просто она поняла, за одно движение, то, чего Билл не мог в себе понять все эти годы.

Ближнего своего... Возлюби ближнего своего... Самого-самого ближнего. Он ведь один, один-единственный. Просто, как дважды два. Но тут - единожды два.

И все - для него. Вот так вот просто. Все. От и до - все.

Потом он возвращается к себе в номер и толкает незапертую дверь.

- ...Том?..

**

...он сидит в кресле, как всегда съехав вниз да упора и расставив колени так, что джинса натягивается перед ним, будто столик. И усмехается. Вот так вот нагло совершенно усмехается и смотрит на Билла, чуть прищурившись, угол рта приподнят совершенно непозволительным образом - и в животе у Билла от этого все скручивается в тугой адреналиновый комок, и колени подгибаются, словно... словно... не подберешь определения. Прошивает насквозь, и Билл понимает, что теперь никогда не сможет смириться с тем, что этот взгляд может быть адресован кому-то, кроме него. Больше нет. И это - конец.

Конец устоявшемуся мирку иллюзий. Больше автотренинг не покатит. Мазохизм от вида Тома, уводящего девочек к себе в номер, не покатит больше тоже. Мазохизм хорош, только пока боль приносит удовольствие. Чистая обособленная боль бывает нужна только чтобы заглушать ей что-то...

У Тома в руке зажат кусок бумаги, и Билл с ужасом узнает свое недописанное письмо. Там, собственно, всего полстрочки. "Том, нам надо перестать". Плод мучительны