Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

*****
- Билл, ну где ты есть?! Мама зовет!
Том влетел в комнату, изо всех сил пнув ногой дверь, и почти сразу же замер, в полнейшем изумлении глядя на младшего брата.
- Черт, Билл… Ты что с собой сделал?
Билл, который явно не ожидал вторжения, вздрогнул и стал судорожно шарить руками по столу, ища ватки для снятия макияжа.
- Да я… я ничего… Я спущусь сейчас…
Том быстрым шагом подошел к брату и развернул к себе за плечи.
- Черт… Билл, ты чего, с ума сошел?!
- Да я… Том, я просто… Мне интересно стало, и я… Мне кажется, с накрашенными глазами я красивее…
- Дурак, - презрительно протянул Том. – На идиота ты похож с накрашенными глазами, понятно?
У Билла задрожали губы. Он дернул плечами, сбрасывая с них руки Тома, и отвернулся к зеркалу.
- Ну… ну ладно, я, в общем-то, просто попробовать решил…
- Блин, Билл, думать надо головой, а не жопой. Быстро эту гадость смывай и спускайся вниз, а то мама злится уже.

*****
- Билл? Ты что какой-то…
- Какой?..
- Ну… как будто тебя по башке утюгом долбанули.
- Все нормально.
Том закатил глаза и сел на кровати, уставившись на брата. Тот лежал, угрюмо глядя в потолок, и обиженно сопел.
- Я же вижу, что не нормально!
Том подошел к кровати Билла и присел на корточки.
- Билл, что стряслось?
- Ничего…
- Это я уже понял, обычный ритуал несознанки исполнен, теперь можешь смело признаваться во всем.
Билл хотел было улыбнуться, но вовремя спохватился и только презрительно фыркнул.
- Ну?.. – Том нежно погладил брата по руке. – Бииилл! Я с кем разговариваю?
- Да ну тебя! – Билл злобно отдернул руку и демонстративно отвернулся к стенке, с головой закутываясь в одеяло. – Сначала обидишь человека, а потом пристаешь со своими «что случилось-что случилось»!
Том застыл с приоткрытым ртом. Мысленно прокрутил в памяти все события прошедшего дня и тихо ойкнул.
- Билли… Ты чего, из-за своей гребаной косметики обиделся?
- Том, уйди. Ты уже сказал все, что хотел.
- Билл, ну ты чего в самом деле… Я же не со зла… Просто на меня мама наорала, я злой был, да еще ты копошился три часа… Билл… Ну чего ты молчишь?..
- А что я должен сказать?!
- Ну не обижайся! Я дурак.
- Я и не сомневался.
Том хихикнул и развернул брата к себе.
- Билл, я это не серьезно. Я раздраженный был. Ты же меня знаешь. Прости.
Билл изо всех сил постарался сделать презрительное лицо, но его попытка успехом не увенчалась – на Тома, такого родного и милого, просто невозможно было долго сердиться.
Билл погладил подушечками пальцев щеку брата и тяжело вздохнул. Том просиял, понимая, что прощен.
- Ладно, сам понимаю, что глупо, - с едва заметной ноткой горечи хмыкнул Билл. – Просто интересно стало…
- А знаешь, - задумчиво протянул Том, жестом прося Билла подвинуться и залезая к нему под одеяло, - тебе с подведенными глазами очень даже неплохо. Странно, конечно… но красиво… необычно так…
- Ты это говоришь, чтобы я не обижался на тебя.
- Неправда.
- Правда.
- Нет!!
- Да!!!
- Билл, думай, что хочешь, я тебя переубеждать не собираюсь. Я не вру. Ну наговорил я сдуру ерунды – так что, ты теперь всю жизнь это помнить будешь?!
Билл покосился на брата, который прямо-таки полыхал праведным возмущением, и, сбавив тон, спросил робко:
- А мне правда… идет макияж? Том… только честно скажи!..
- Билл, я тебе врал когда-нибудь? Я же говорю – непривычно, странно, но прикольно! У тебя сразу вид такой… потусторонний. Я, правда, не уверен, что маме это понравится… Она и с дреддами-то моими до сих пор не смирилась, а тут…
Договорить до конца Том не успел, оказавшись стиснутым в крепких объятиях младшего брата.

*****
Почему я не иду к нему?..

Я знаю, что он сейчас сидит в соседнем номере абсолютно один. Даже знаю, в какой позе – сжавшись в комочек, согнувшись почти пополам, прислонившись затылком или к стене, или к спинке кровати.
У него наверняка пустой, стеклянный взгляд, пальцы, судорожно вцепившееся в колени, сжатые, распухшие от постоянного покусывания губы и растрепанные волосы, прилипшие к шее и щекам.

До его комнаты – три шага. Просто встать с постели. Просто открыть дверь. Просто выйти в коридор. Просто шагнуть вперед.
Черт… Это ведь правда так… просто.

Сколько часов я не выхожу из номера? Три… нет, наверное, больше. Не знаю. Не важно.

Гостиничные простыни пахнут хлоркой. Не люблю этот запах, вот и расплачиваюсь – мог бы закутаться и не дрожать от холода, как сейчас.
Шея и спина затекли – больно. Я ведь ни разу не пошевелился с того момента, когда пулей залетел в номер и плюхнулся на кровать.
Завтра все тело будет в пролежнях, а окружающие станут пялиться на мою помятую морду и злорадно хихикать за моей спиной. Ну да, я ведь в очередной раз нажрался до потери сознания. Ну конечно, я всю ночь отжигал с какой-нибудь блядью. Да-да-да, конечно, безусловно. Я еще раз подтвержу это в своих новых интервью.
Меня не стошнит, надеюсь.

Я психую?..
О да. Я психую.

Там, за стенкой, самый дорогой мне человек сходит с ума от собственных мыслей, разъедающих душу, словно кислота. Он не плачет, нет – последний раз брат плакал лет в десять, из-за чего - даже не помню, наверняка из-за ерунды какой-то: нашкодил я, а наказали его. Такое часто случалось – я понаходчивее был, поизворотливей, а Билл вечно витал в облаках. Мечтатель.

Иногда мне кажется – лучше бы он плакал почаще. Рыдающего легче успокоить. Легче подобрать слова утешения. Легче понять, что боль прошла – с последней высохшей слезой, с последним всхлипом, с последней немой благодарностью в глазах.
Но он уже давно не плачет. И поэтому меня нет рядом с ним.

*****
Сегодня Билл узнал, что похож на шлюшку. А еще – что один известный взрослый мужик совсем не прочь его трахнуть. Ну или хотя бы в рот засунуть – уж для этого Билл просто создан.
Ах да… Еще брата предупредили, что в первый раз всегда больно. Зато потом… потом даже понравится. Обязательно.

У Билла очень красивая улыбка. Я люблю смотреть на него, когда он дурачится и впадает в детство – сразу так тепло становится, словно солнышко спустилось на землю. И все равно, что в такие моменты брат кажется совершенным придурком с отставанием в развитии как минимум лет на пять. Он так заразительно, звонко смеется, что порой я с трудом удерживаюсь, чтобы не начать хулиганить вместе с ним.
Я люблю его задумчивую улыбку – когда он полностью погружен в собственные мысли и не видит, что я за ним наблюдаю. Меня смешит его лицо, когда он восхищается чем-то – огромные глазищи, приоткрытый рот, только в ладоши не хлопает от счастья. Обожаю, когда он иронизирует и криво, насмешливо ухмыляется, высмеивает и самоутверждается.
Схожу с ума от его пошлой улыбочки порно-звезды, когда он шепчет мне на ухо в разгар вечеринки: «Я так хочу тебя…».

А сегодня я узнал, что он может улыбаться по-другому.
Криво. Пусто. Отвратительно.
Сжатыми в ниточку бледными губами – такие изображают у вампиров на страшных картинках, не хватает только кровоподтеков и выпирающих клыков.
Страшно.

*****
Каково это – быть облитым дерьмом с ног до головы? Не знаю. Не потому, что меня сплетни обходили стороной. Нет, про меня много чего придумано было – от изнасилования девочки в ранней юности до ребенка от фанатки. И я не понаслышке знаком с этим ощущением гадливости и омерзения, которое возникает после очередной гнусной статейки.
Но это одно.
Я никогда раньше не задумывался, почему на свою кровь человек реагирует относительно спокойно, а вид чужой может довести до обморока.
Теперь я понимаю.

*****
Уже завтра весь «цивилизованный» мир будет гоготать, пересказывать и со смаком обсуждать реплику Бушидо. Кто-то, быть может, даже начнет делать ставки. Кто-то будет шептать ехидное «Так этому пидору и надо». Кто-то начнет петь дифирамбы тупости и примитивности – мол, каков молодец, вот так вот открыто взял и признался. Журналисты чуть ли не в каждом интервью станут просить Билла прокомментировать «провокационное заявление». Брат будет мило улыбаться и нести чушь в ответ. Не успеет он смыть с себя эту грязь – ему напомнят снова.
И, скорее всего, не раз прозвучит фраза: «А чего вы хотели? При его-то внешнем виде и манерах!»

Я знаю, что завтра весь мир будет в восторге. Тот самый мир, который два года признавался моему брату в любви и возносил его на недосягаемые вершины.

Ах да, он же привык. Ну конечно, его ведь еще со школы дразнили бабой и шлюхой, так что он и переживать-то сильно не будет. Может, даже порадуется - своей сногсшибательной красоте и сексуальности, которая не может оставить равнодушным ни девушек, ни мужчин.

О том, что в эту ночь Билл не сомкнет глаз, комкая в ледяных пальцах подушку и остервенело кусая пальцы от бесконечного стыда, не подумает никто.

*****
Я не остановил его, когда он, невнятно что-то пробормотав, вылетел из кабинета Йоста - так и остался сидеть, безразлично глядя на экран выключенного телевизора, по которому только что прокрутили запись интервью. Дэвид что-то говорил мне о том, как нужна сейчас Биллу моя поддержка, что я должен его утешить и взбодрить – я только кивал и поддакивал, не слушая и не вникая. Может, со стороны это смотрелось глупо, но Дэвид не замечал моего безучастного лица – он сам был слишком взволнован.

А потом мне позвонила мама.
Мама…
Мама всегда звонит мне, а не Биллу. Чтобы ни случилось, чтобы ни произошло, даже если просто соскучилась и хочет поболтать - она всегда набирает мой номер. И ждет, дам ли я трубку брату или ограничусь «приветом от…».

Я не помню уже, какую бредятину нес – и про недоразумение, и про «перепутали», и про «просто сплетня, не верь ей»…
Она не поверила мне. Кажется, ей стало только хуже…

*****
Я себя ненавижу.
Вы скажете, что это слишком громкие слова?
Да нет. Я ведь не кричу об этом. Я шепчу это одними губами, наблюдая за игрой теней на потолке.
Не-на-ви-жу.

*****
Господи, а ведь я всегда считал себя старшим и сильным, многие над этим смеялись, мол, десять минут – велика разница, но я так привык к этому. Привык, что Билл чуть что - сразу бежит ко мне, не может без меня и шагу ступить. Ему всегда жизненно необходимо мое мнение, только моим словам он верит до конца, и только мне он –самовлюбленный и эгоистичный – только мне подчиняется беспрекословно.

Я всегда относился к нему так, как сильные относятся к слабым – с любящим и насмешливым пренебрежением, свысока, но все-таки – любя. И я меньше всего на свете хотел, чтобы это смешное капризное существо, большой ребенок, готовый раздуть скандал из-за пустяка, страдал и втихаря глотал слезы. Поэтому я бежал к нему по первому зову – подуть на смазанную йодом коленку, выгородить перед учительницей или мамой, объяснить сложную задачу по алгебре… Все, что угодно, лишь бы получить в итоге невесомый поцелуй в щеку и ласковое «что бы я без тебя делал»…

Я хотел быть для него всем – и я был им до сегодняшнего дня.
Сегодня я не смог.
Просто не смог.

*****
Я ведь должен быть рядом с ним, правда? Ведь я его старший брат, он – самое дорогое, что есть у меня на этом свете. Мы не можем по отдельности, мы – всегда и навсегда вместе. Окружающие завидуют нам только потому, что нас двое. Человеку очень сложно найти свою половинку в бесконечном круговороте людей, а мы с рождения избавлены от неудачных поисков и разочарований.
Двое – это уже не один. Это когда все чувства делятся поровну – и ослепляющее счастье, и невыносимая боль.

Я боюсь разделить с тобой твои страдания, Билл. У меня ведь может не получиться. И тогда я навсегда распишусь в своей беспомощности и никчемности.

Я эгоист?..

*****
Я всегда считал, что люблю своего брата. Люблю так, как никого и никогда не смогу полюбить.
Я был неправ?..

Почему-то в мыслях нет этого «люблю». Есть только «я должен»…
Я должен. Должен. Прямо сейчас.

*****
Я иду по коридору, почти цепляясь за стены, почти сползая по ним вниз. Легкие как будто уменьшились в объеме, и дышать уже почти больно.
Я не чувствую ни рук, ни ног, зато пульс в висках такой сильный, что, кажется, еще чуть-чуть – и из головы брызнут фонтанчики крови.

Я бы все отдал, чтобы сейчас снова оказаться в своем номере, на своей кровати, в неудобной болезненной позе.

Но остановиться нельзя…

Мой мир обрушился сегодня – а значит, хуже уже не будет.

*****
Я знал, что дверь будет открыта – он ждал меня. Ждал все те часы, которые я убил, теша свой эгоизм.
А еще он, наверное, не понимал, почему я не прихожу. Недоумевал. Злился. Отчаивался. Ненавидел меня.
Продолжал ждать.

Нахожу в темноте выключатель и щелкаю, жмурясь – глаза отвыкли от света.
Секунды две уходит на осознание.
Брат сидит на полу в той же позе, в какой я и представлял. Я не вижу его лица – он уткнулся головой в колени, а в руке зажато маленькое зеркало.
Вокруг него – пять-шесть, если не больше, черных, перемазанных тушью ваток.

Боль в висках становится невыносимой, но теперь к ней прибавляется мелкая дрожь во всем теле. Меня просто трясет, как в ознобе, и я в панике хватаюсь за косяк, зажимая рот рукой.
Нет-нет-нет-нет-нет…
Я не верю-не верю-не верю…
Меня как будто накрывает ледяной волной, вместе с которой приходит прозрение.

*****
Знать, что ты ошибался – противно и мерзко, порой невыносимо, до такой степени, что хочется наложить на себя руки.
А каково узнать, что ошибки не было?.. И… просто-напросто не могло быть?..

*****
Остатки мыслей моментально улетучиваются из головы, я подлетаю к брату и хватаю за худые плечи, встряхиваю, заставляя посмотреть на меня.
- Билл… - Слишком жалобно. Слишком безнадежно.
У него кривятся губы, наверное, хочет усмехнуться, а выходит отталкивающая гримаса. В комнате душно – мы оба потные, горячие, два сгустка эмоций, две пружинки, готовые в любую секунду сорваться. Я смотрю в его глаза и холодею – это не глаза моего Билли, лучащиеся озорными искорками – это пустые, безжизненные, тусклые зрачки, без мыслей и чувств.
Что, что я должен сделать, чтобы вернуть моего брата?!

Билл не шевелится, и я уже в паническом ужасе прижимаю его к себе, сильно-сильно, вдруг со всей четкостью понимая, ЧТО я наделал, оставив его одного, и почти в бреду шепчу:
- Билл, что же ты, что же с тобой, как же ты, господи, прости, прости, прости…
Я понимаю, что говорю что-то не то, но остановиться – выше моих сил, я хватаю его за подбородок и начинаю беспорядочно целовать, ничего не соображая, и только как сквозь сон чувствую одну его руку на талии, а пальцы другой – на своих губах.
- Тихо, Том… - хрипло, едва слышно. – Все, Том. Все.
Он утыкается лицом в мою шею, я сгребаю его в охапку, чувствуя ладонью выпирающие позвонки, нас обоих трясет, я уже почти плачу – сам не знаю от чего, слишком уж много поводов, и только громадным усилием воли сдерживаюсь.
- Билл, - глажу его по спутанным волосам, - Билл, пожалуйста… Бушидо… он… этот мудак… понимаешь, он таким вот образом показал всему миру, какой он законченный дебил… идиот, который ищет легкой славы и считает, что он такой крутой и…
- Тссс… - Билл снова прижимает к моим губам влажную ладонь. – Не надо, Том. Не надо.

Он сильно-сильно прижимает меня к себе, а потом вдруг резко отстраняется и берет мои руки в свои ладони.
- Лучше скажи мне, Том, - голос неожиданно мягкий и спокойный. – Скажи мне ты. Я похож на шлюшку?

Внутри как будто что-то щелкает, резко меняет положение, переворачивается… Как будто кто-то переключает счетчик моей души с положения off на on. Как будто красная лампочка сменяется зеленой. Как будто где-то там, в глубине сознания, вспыхивает яркий слепящий свет.
Вот оно. Вот. Вот то самое, от чего я бежал и что наполняло мою душу ледяным ужасом.
Вот так вот просто и легко. Короткий прямой вопрос – два варианта ответа.
МОЕГО ответа. Малюсенького словечка, сказанного МНОЙ.
И больше ни-че-го.

Я точно знаю, что завтра буду презирать и казнить себя за то, что понял это так поздно. Буду мучаться угрызениями совести и проклинать свою слишком хорошую память.
Но это будет завтра.
Мне сейчас совсем другое важно и необходимо.

*****
Я еще крепче сжимаю его пальцы, чувствуя их легкую дрожь.
Я могу врать кому угодно и когда угодно, и никто даже не догадается, что это ложь. Я могу врать для извлечения выгоды, а могу – ради удовольствия. Я могу заставить поверить любого, кого захочу.
Кроме него. Я никогда не буду лгать ему. Ведь это все равно что обманывать самого себя.
И только моя правда будет для Билла непреложной и неоспоримой истиной. Я знаю это.

Поэтому сейчас, в упор глядя на свое отражение в его зрачках, я почти шепотом отвечаю:
- Нет.
Он вздрагивает, словно смысл моих слов доходит до него не сразу. Какое-то мгновение брат напряженно молчит, а потом тяжело, но вместе с тем свободно вздыхает и откидывает назад голову.
- Не похож, Билл. – Я повторяю это уже громче. – Не похож.
Я глажу ладонью его щеку, нежно-нежно, он целует мои пальцы, и я понимаю, что мой Билл уже почти рядом.
Он дышит по-прежнему неровно, часто, но почему-то именно это успокаивает меня. Когда от него не исходило ни звука, и только трепещущие ноздри доказывали, что он еще жив, было гораздо страшней.

Он осторожно касается губами моих губ – легонько и нежно, и я знаю, что он хочет сказать этим поцелуем. Мы не часто целуемся так – едва ощутимо, невесомо, это не поцелуй даже, а чувства, которые он хочет передать мне – наш с ним язык.
Он отрывается от моих губ и тихо говорит:
- Ты мне так нужен...

Я и сам не понимаю, в какой момент в мыслях не остается ничего, кроме запредельного желания. Порой мне кажется, что наши с Биллом отношения – это как лист бумаги с разноцветными разводами – нет четких границ, один цвет плавно перетекает в другой, сливается, размывается… Поэтому наша жизнь сверкает яркими красками. Поэтому ни один из нас не вспомнит, когда и как мы пересекли эту черту.

*****
Билл дрожит – уже не от горечи, и хватает ртом воздух, закрывая глаза. Я целую его везде, куда могу достать, за ухом – он глухо стонет и гладит меня по волосам, спускаюсь поцелуями по тонкой шее к чувствительному месту под ключицей, и ниже – по влажной теплой коже, ощущая, как вздрагивает его тело от моих прикосновений. Он шепчет что-то невразумительное, кусает пальцы, выгибается – и как-то высоко, пронзительно вскрикивает, когда я опускаюсь совсем низко…

…И когда я обессилено утыкаюсь лицом в его часто вздымающийся живот, легко целуя тонкую дорожку волос, тянущуюся от пупка, и он наконец расцепляет сжимающие простыню руки и смотрит на меня из-под опущенных ресниц, и уголок губы у него дергается – пытается улыбнуться, но сил нет – тогда я понимаю, что все стало на свои места.
Все хорошо. Все правильно.

Билл вдруг резко поднимается, впивается в мои губы и целует страстно, жарко, властно – похоть здесь не при чем, он так благодарит меня – слов накопилось слишком много, всего и не вспомнишь сразу.
Говорить не хочется, слова лишние сейчас, но Билл все-таки нарушает тишину едва слышным шепотом.
- Знаешь, Том. А мне плевать.
Обнимаю его и прижимаю к себе, хочу лежать вот так бесконечно – только его тепло, родной запах, щекочущее дыхание.
Он вдруг совершенно неожиданно ухмыляется и добавляет:
- Даже если сейчас под окнами соберется толпа, скандирующая «Билл – шлюха», мне будет плевать, Том.
Я целую его в растрепанную макушку и шепчу «спокойной ночи». Он еще долго ворочается, устраиваясь на моей груди, и сонно бормочет что-то про свой самолетик, который у него чуть было не отобрал Георг…

*****
Завтра Билл будет улыбаться, отвечая заученными фразами на вопросы журналистов.
Я буду крепко сжимать его руку под столом, прибавляя от себя пару-тройку бездумных предложений.
Его самолетик опять залетит не туда, куда надо, и Дэвид обязательно заведет свою традиционную песнь о том, «что эти дети – мой крест до конца дней».
А Билл будет скакать от радости, когда игрушку наконец достанут и вернут хозяину.

Конец.