Форум сайта "Мир Эсси Эрганы"

Глава 8.

Разве такое можно выразить словами? Поэты уверяют, что да, но большинство из них в своё время сражались с собственными демонами или играли на публику. Не дело всякой шлюхе верить в любовь. Это слабость, которой всегда воспользуются. Всегда. Трещина в доспехах, которые хранят в безопасности вашу душу и позволяют сосредоточиться на том, как остаться в живых и не сойти с ума.

Гарри. Такой молчаливый и уверенный. Сильный во всех тех отношениях, которыми я восхищаюсь больше всего, а не только тех, что котируются в окружающем мире. Деньги? Деньги - это замечательно, но он обладает намного большим. В древности он был бы солдатом, который стал королём. Человек, который поднялся ввысь на крыльях собственного таланта. Разум ясный, как бриллиант, и сердце из чистейшего золота. Будь он Александром, я был бы его Багоасом, молча оставался рядом с ним, готовый предложить ему покой, когда он уставал быть королём и хотел быть просто мужчиной.

Всё, что бы я ни сказал об этих чувствах - разве этого будет достаточно? Или будет излишним даже крохотное признание? Я окунулся в любовь, как в омут, спотыкаясь, упал головой вперёд и без страховочной сетки. Я приземлился Гарри на руки. Мы покупали, вернее, я покупал, а он наблюдал, наслаждаясь моей радостью, мы обедали, и пили, и смеялись в «Тру» - ресторане, который олицетворяет высокую кухню в Чикаго, и мы танцевали в клубах, которые очень давно не видели такой пары, как мы. Этот человек и танцевать умеет. Некоторые говорят, что крутые парни не танцуют, но Гарри двигается так, словно рождён на танцполе. Люди также говорят, что танцоры - лучшие из любовников... и я займусь проверкой этой теории при первом удобном случае.

В местах, посещаемых только состоятельными людьми, я неизбежно должен был наткнуться на кого-то, кого я знал много лет назад. Мой первый день вне дома, когда я хочу существовать для Гарри и только для Гарри - и я слышу смутно знакомый голос через весь бар.

- Дрэйк!!! Дрэйк, малыш!! Это на самом деле ты?!

Панси. Она набрала вес во всех частях тела, где я потерял его, но это она. Мы ходили в одни и те же частные школы, пили на одних и тех же вечеринках и не раз и не два спали с одними и теми же парнями. Семь лет обошлись с ней неласково, но, правда, какого чёрта? Они и для меня были не сахар.

- Панси Паркинсон, ах ты дрянная девчонка! Сколько лет, сколько зим! - тон дружеский, но нас никогда не связывало большее, чем, в лучшем случае, алкоголь и прогулки по барам - за компанию.

- О... Боже... мой! Это точно ты! Ты выглядишь чудесно! Я не могу поверить... Ди... я слышала, ты... ну, ты знаешь... из-за того парня, с которым встречался. Это последнее, что о тебе кто-либо слышал. Мы записали тебя в покойники, сладенький. Что произошло? Постой-ка... идём со мной... нам та-ак нужен шанс попудрить носик в комнате отдыха. Как в старые добрые времена, сладенький!

Меня цепляют рукой за локоть, и на глазах у поражённого Гарри меня утаскивает девушка, с которой я, очевидно, знаком. Вероятно, его это забавляет, потому что он мил и очень уверен в себе... в то время как я обнаруживаю, что терпеть не могу находиться вдали от него дольше нескольких секунд. Я хочу, чтобы меня имплантировали в его кожу... или носили, как неизменный аксессуар, как татуировку. Но нет... я направляюсь в общий для обоих полов туалет с Панси, и в памяти причудливо вспыхивает ретроспектива сотни ночей, проведённых в барах много лет назад.

Она кричит через дверь кабинки, пока я жду снаружи, в точности как тогда. Никакой культуры – в этом моя Панси. Совсем никакой. Она встречается с наследником строительной компании, он дородный, но симпатичный, хорошо работает ртом, но трахается бесхитростно. Её родители наконец-то развелись после двадцати семи лет брака, признав, что практически ненавидели друг друга последние двадцать из них. Лишь немногие из старой школьной тусовки всё ещё здесь. Большинство переехало на восток или на запад, направляясь в Лигу плюща* или Силиконовую долину. Дафна вышла за адвоката, и у них трое детей и летний коттедж в Кис**. Ещё и ещё. Она под кайфом. Точно могу сказать. Я гадаю, сколько порошка она занюхала, и тут она выскакивает из кабинки.

- Завтра же твой день рождения! Я никогда не забывала. Помнишь, что ты закатил на Сладкие Шестнадцать, пока твоих родителей не было в городе! Боже, та вечеринка до сих пор слывёт легендой. Я сто-олько компромата нарыла во время той гулянки, что не покупала наркоту на свои целых два года! Кстати о птичках, держи, пупсик! Только для тебя. Потому что я всё ещё люблю моего Ди-Ди!

Это пузырёк. В нем почти грамм кокса. Она вручила мне грамм кокаина в качестве подарка на день рождения. Я не знаю, что делать, так что я запихиваю его в карман и притворяюсь, что я в ужасе, пока не смогу разобраться с этим позднее.

- Иисусе, девочка! У тебя неплохо идут дела, если ты можешь им разбрасываться. Спасибо, но только не свети этим, ладно! Помнишь, паранойя - твой друг?

- Фи-и, ты отстал от жизни, ты никогда не был таким в прежние денёчки. Я совершенно точно знаю, что ты занюхивал прямо с болта своего парня. Кстати! Что это за человек с тобой? На вид, сработано весьма неплохо. Просто случайная сосиска... или новый хахаль? Чем он зарабатывает?

Гарри был прав, что вкратце обрисовал мне легенду заранее, но я не думал, что буду выдавать стандартные отмазки так скоро.

- Гарри теперь моё всё, Пэнс. Занимается пластмассами, высоко сидит. Ну, ты знаешь... семизначные числа в год. И как раз в моём вкусе. Высокий, мрачный, красивый, член не падает, пока не встанет солнце. Милый, здравомыслящий и щедрый. За него я буду держаться, и он, кстати, только моей ориентации. Даже не думай его окучивать. Он не поддастся.

- Ты меня обижаешь! Я бы никогда не пошла на такой бесчестный скандал... и призналась в этом кому-то в лицо. Не хочешь попробовать свой подарок, прежде чем мы вернёмся туда?

Я хочу. Действительно очень хочу. Ужасно. Сердце скачет. Я слышу биение своего пульса в ушах. Это кокс, а у Панси только отличный товар. Мне нужно уединиться. Я не могу это делать у кого-то на глазах.

- Ну, может... только одну понюшку, прежде чем идти домой. Постой снаружи на шухере.

Она рядом с кабинкой, и я слышу, как её каблучки поцокали к раковине и зеркалу. Я сижу в туалетной кабинке клуба, билет в который для большинства людей стоит больше, чем обед на двоих, с граммом кокаина в руках. Я знаю, чего хочу. Я хочу занюхать его. Кокаин меня всегда так возбуждал. Я сейчас мог бы ширнуться этим, а потом часами раскачиваться верхом на члене Гарри. Кокс обладает лёгким обезболивающим эффектом, и через одну-две понюшки неприятные ощущения - это последнее, что вас заботит. Он придаёт напряжения и наполняет энергией, а в моём случае это переходит в желание отвлечься... на серьёзный, нешуточно глубокий трах. Пару ночей назад я хотел на день рождения кокса и клиента... но...

Я хочу Гарри. Я хочу его так ужасно, что чувствую - умру, если сам не смогу обладать им. Тошнотворно, но это правда. Он догадается. Он сообразительный. Он это вычислит. По привкусу химии в моём дыхании, или случайно прилипшему кристаллику, что белеется в ноздре. Может, он почувствует моё внезапное напряжение, или нервозные нотки в голосе. Он догадается... и рассердится. Правила включали пункт «никаких наркотиков в его доме». Я мог бы ширнуться ими здесь, сейчас, и сказать, что это просто наш с Пэнс тост за старые времена. Я открываю пробочку. Еле заметный запах такой же опьяняющий, как на моей памяти. Химическая специя для мозга, чтобы вытравить прочь уродливые углы и резкую кромку реальности.

Я высыпаю белый порошок в туалет, он струится у меня между бёдер, танцуя по поверхности воды, дразня и насмехаясь надо мной. Я выкидываю всё, удивляясь собственной опрометчивости. Я не лишу себя того... того чувства, которое обрёл. Не ради этого. Не ради маленького пузырька с проклятым порошком из Латинской Америки. Гарри - единственное, что я хочу, символ всего того, что я когда бы то ни было искал и потерял по дороге. Я прячу пузырёк за толчком, чтобы он никому не попался на глаза и чтобы Пэнс считала, что остальное у меня в кармане. Быстро спустил, и вот я уже сделал дело и вышел. Панси нет. Вот шалава! Она уже направилась к Гарри. Я в этом просто уверен!

Я прав, разумеется. Она совсем не изменилась. Я упомянул, что мой спутник хорош, и она уже вьётся вокруг него, как слепень над жеребцом. Судя по виду Гарри, его это в какой-то мере забавляет. Её усилия тщетны, и для всех, кроме неё, это очевидно. Я спокойно подхожу, вежливо болтаю и, наконец, подвожу разговор к прощанию, с намёком Гарри уводить нас отсюда и направляться домой. Он никогда не узнает, насколько близок я был к поражению из-за её подарка. И не узнает, если это будет в моих силах. Я мог бы признать весь эпизод и напроситься на похвалу, но это превратит в дешёвку то, что я только что сделал. Это была не его битва... а моя, и только моя. Единственный, кому нужно знать о случившемся в туалете, - я. В путь - к другому бару, на другой танцпол, и ещё выпивки, чтобы я смог забыть, что я только что сделал. Или, скорее, чего не сделал.

Неделю назад я бы втихаря взвешивал возможности, изображая заинтересованность только одним человеком, а про себя навострив ушки на случай, если подвернётся вариант получше. Теперь я слеп ко всем и каждому, кроме Гарри. Остальные это чувствуют, и никто не пытается вклиниться между нами в классическом, старом как мир, маневрировании любого гей-клуба, где бы то ни было. Не потому, что Гарри опасен, но потому, что один-единственный взгляд в нашу сторону ясно даёт понять: мы существуем во вселенной, где живут только два человека... я и он.

Он не слепой. Он видит резкую перемену в моём поведении. Он знает, что я не рассуждаю и не просчитываю въедливо каждый жест и каждый шаг. Он смог бы понять это по долгому молчанию в машине после слов, которые изменили мой мир. Он смог бы понять это по тому, как я молча вкладываю свою ладонь в его, или по моей внезапной неспособности держать хоть малейшую дистанцию. Может, ему не удобно говорить, что он чувствует, всё время, и истинная подоплёка его действий проскальзывает наружу лишь в крошечные мгновения ясности, как тогда в маленьком немецком гастрономе, но он светится так же, как и я, потому что знает, что его слова были услышаны и всё несказанное, что притаилось за ними, было понято.

Он был прав. Трудно ухватить всё сразу, но я чувствую это сердцем. Потенциал. Я так давно перестал верить в себя, что забыл, кто я такой… кем я могу быть. У меня есть таланты и способности, но я их едва использовал, судорожно стараясь, чтобы меня считали красивым и судили только поверхностно - по внешности и по способности быть привлекательным для мужчин. Он хочет, чтобы я пробудился и жил так, как мог бы… а не только так, как он хочет, чтобы я жил. Я потратил целую жизнь, подстраиваясь, чтобы соответствовать ожиданиям других. Моих родителей, СМИ, моих одноклассников, и потом моих клиентов и хахалей. Он же хочет сущность, а не имидж. Он хочет, чтобы я составил свои собственные ожидания; всё, что он хочет, - это увидеть, как они воплотятся в реальность. Я могу дать ему это.

Сколько людей болезненно стремится быть любимыми такими, какие они есть на самом деле... в то же время, однако, стараясь быть кем-то, кем не являются? Мне подали надежду, что возможно большее, нежели соответствовать ожиданиям мужчины - и только. Мне вернули мою жизнь и волю что-то с ней делать. Я не знаю, что я сделаю… пока, но я не стану снова плыть по течению и ждать удобный случай, который никогда не наступит. Я сам его себе обеспечу.

Я целую его и не могу остановиться. Мы так и не дошли до поцелуев до сегодняшнего дня. Всё было таким новым, и ни один из нас не подталкивал другого к действию. Цепи соскользнули прочь, и меня уже ничто не заботит. Я изливаю в него свою душу, веря, что он будет нежен с нею. Рон за рулём, вероятно, в ужасе, но я едва ли могу задуматься об этом даже на долю секунды. Мне приходится запрокидывать голову, пока мы в клубе, потому что я всё ещё в мужском костюме и не ношу каблуки. Он пахнет высококлассной туалетной водой, и даже еле ощутимое царапанье щетины приносит мне удовольствие и оставляет алчущим большей близости. Будь это кто угодно, кроме Гарри, я бы повёл себя самым что ни на есть вульгарным образом и уволок его в туалет, чтобы распробовать на вкус его оргазм и ощутить, как его тело задрожит от сладкого удовлетворения, но я не мог такого допустить. Я не запятнаю это чем-то настолько безвкусным. Это может подождать… ещё чуть-чуть… пока мы приедем домой.

На вкус он как скотч и пламя, а я выпил несколько коктейлей между продолжительными раундами на танцполе. Бедняге Рону приходится вести вопреки тому, как мы сплелись у него за спиной, я - с комфортом у Гарри на коленях, если не считать иссушающего голода, который заставляет нас выворачивать шею, пока мы пожираем уста друг друга, как дикари. Он шепчет слова, которые плавят мой разум. Слаще кокаина, пьянее экстази. Я хочу его так ужасно, что от этого искренне больно. Я хочу захлебнуться в нём, быть наполненным им, позволить ему выбить воздух из моих лёгких, пока я поплыву в забвение в его руках. Я столько всего натерпелся, и всё же меня может захлестнуть такая страсть? Что ж, так тому и быть.

Я пьян от чистейших, первобытных эмоций и полон жизни, когда мы достигли пентхауза, и был на волосок от того, чтобы стащить с него одежду прямо в лифте и утянуть на пол. Я чувствую, какой он твёрдый, сквозь одежду, и разоблачения в коридоре он избежал только потому, что безжалостно пригвоздил меня к стене, удерживая мои запястья у меня над головой. Мария и Тереза легли спать несколько часов назад, и путь к его апартаментам свободен. Он бормочет что-то насчёт того, что изначально планировал это по-другому, медленно. Черти б взяли медленно. Стоп, беру свои слова обратно! Чтоб МЕНЯ взяли медленно. Или быстро… но только ради любви всевышнего, пожалуйста, ВОЗЬМИ… МЕНЯ… СЕЙЧАС ЖЕ!

Наверное, я только что с мясом оторвал пуговицу с рубашки, за которую заплатили больше, чем продавец зарабатывает в неделю, но мне не жаль. Портные разберутся с этим как-нибудь в другой раз. Я практически на грани потери рассудка, когда наконец-то чувствую его кожу своей. Какое-то время он позволяет исследовать себя, руками и ртом, наслаждаясь тем, как прикасаться к нему доставляет мне удовольствие, но он и командует тоже, я так и знал, что он будет - да я на это молился! Он толкает меня назад, разбойничает у меня во рту, без усилий одерживает надо мной верх, напоминая – какое чудо! – о своей мужской силе. В подобные моменты так легко полностью покориться. Как на «русских горках», где ты знаешь, что не контролируешь ровным счётом ничего, и отпускаешь себя, и кричишь, пока не заболят лёгкие, и остаёшься лишь беспомощным пассажиром, пока всё не закончится. Я всегда любил «русские горки»… и в данный момент я чувствую, будто балансирую на обрыве, на грани падения, которое не закончится никогда.

Он уступает и даёт мне достаточно времени, чтобы я смог, наконец-то, заполучить желаемое в руки. В отличие от геенны, в которой мы были заперты, как в ловушке, здесь я могу расположиться с комфортом и подойти к делу под нужным углом. Я не удовлетворюсь, вылизывая головку, либо поглаживая торопливо, дабы он спустил мне в рот… я хочу это всё целиком. Я поглощаю его, как змея - свой обед, растягивая горло для каждого следующего дюйма, пока дыхание не сходит практически на нет, и пары крохотных движений хватает, чтобы довести его до стонов. Делать такое подолгу я не могу, просто не выдерживаю, но я стараюсь снова и снова, отрываясь только ради необходимого глотка воздуха, прежде чем снова втянуть его в себя. Я научился брать глубоко в горло ещё в старшей школе, отсасывая мальчикам из колледжа на вечеринках, где меня, по-хорошему, вообще не должно было быть, и никогда не пожалел, что приобрёл это искусство. Судя по виду Гарри, он тоже рад, что я это освоил.

Что стало для меня сюрпризом, так это то, что у него осталась выдержка, чтобы аккуратно сместить позиции, забирая мой напряжённый орган в рот, и мне приходится оторваться и хотя бы всхлипнуть, потому что я не привык к тому, чтобы кто бы то ни было трогал меня подобным образом. Помнится, я был более чувствителен к щекотке, чем сейчас, но это испаряется перед лицом желания настолько яростного, что ничто другое не имеет и не может иметь значения. Я стараюсь заняться делом, но дрожь удовольствия сбивает меня с ритма, и я не могу сконцентрироваться, когда у меня сильно кружится голова и пульс грохочет в ушах. Когда поперёк моего отверстия чертят подушечкой пальца, я сдаюсь. Я чувствую, как метко и мягко нажимают большим пальцем прямо в нужную точку - и я взрываюсь, умираю, выкрикиваю его имя, пока моя сперма скользит ему на язык и в гортань.

Он не останавливается. Он отстраняется, пока я обезволен и ошеломлён после оргазма, и находит своим рукам и языку ещё лучшее применение, чем раньше. Почти инстинктивно я подтягиваю колени вверх; внутри меня всё ещё жив намного более знакомый голод. Он разжигает его, подкармливая, раздувая его мягкими, ненавязчивыми кознями, пока он не разъярится снова, ненасытный и вырвавшийся из-под контроля. Уверен, звуки я издаю самые жалкие, и целую секунду гадаю, могут ли меня услышать Мария с Терезой, потом вспоминаю, что мне всё равно, поскольку того, чем Гарри занимается у меня между ног, достаточно, чтобы оправдать рыдающие вопли и слепящие слёзы радости.

У меня встаёт снова ещё до того, как он закончил, но хотя его рот и вернулся к эрекции, на которую я не привык возлагать много надежд, его пальцы в то же время жестоко дразнят меня, вжимаясь в местечки, которые годами не знали нежного завоевания. Я кричу, я срываюсь на скулёж, я до крови искусал губу, но мне всё равно. Я даже не помню, откуда в его руке взялась бутылочка, но я знаю, что это. Хорошая марка. Скользкое вещество, которое всё очень-очень упрощает, а потом исчезает в ночи без следа. Не сальная слизь, как в тюрьме, не утробная гадость; оно сделает его проникновение в меня таким естественным, словно там изначально его место.

Я так скучал по этому – ощущению чистой скользкости, предвещающей проникновение, которая делает мою плоть притягательной и уступчивой, снимает боль и делает проникновение всего лишь вопросом времени и силы нажатия. Его член между моих бёдер твёрдый как камень и горячий даже сквозь латекс кондома, и я уже заставляю себя раскрыться перед ним, изгибаясь, упираясь в постель, ещё до того как он смог приготовиться. Неполного месяца без секса не достаточно, чтобы забыть, как сделать его проще и легче, и как только мы оба двинулись навстречу друг другу, он проник в моё тело стремительно и до упора.

У меня горячка, неистовый сбивчивый бред, я не могу контролировать льющиеся из моих уст потоки слов. Я не опускаю и не прячу лицо, держась за решётку или раковину... я на простынях, которые целуют мою кожу, и могу смаковать каждую секунду в своё удовольствие. Растянутый... заполненный... совершенно раскрытый и спаянный, слитый с ним. Ноги оплетают движущиеся бёдра, тело томно скользит по телу, а он в это время доставляет мне большее удовольствие, чем понимает сам. Каждое прикосновение, каждая ласка дышит уважением, и желанием, и жаждой завладеть мной насовсем. Я сокровище. Меня ценят. Я достоин этих чувств, и я сознаю это как никогда.

Он более жестокий, чем я его себе представлял. Он знает, что я повис на самом краю, до ужаса близок к тому виду оргазма, который не был мне позволен годами, и всё же он удерживает меня, как на привязи, не давая сорваться, с умышленным желанием дразнить меня, пока я не потеряю любое подобие достоинства. Он срывает с меня даже еле ощутимый лоскуток самоконтроля, за который я ревностно держался с Флинтом, зная, что я всего лишь актёр, играющий роль, а его это делало зрителем. Но не здесь, не с Гарри. У меня текут слёзы, потому что я умоляю в голос, потому что мне всё равно, лишь бы чувствовать его внутри - сильнее, быстрее, глубже и именно в том самом местечке.

Я капитулировал, целиком и полностью. Внутри меня словно прорвало дамбу, мои ноги вздрагивают, и замирает дыхание, пока я падаю, зажмурив глаза, и отпускаю прочь все ощущения, кроме него. Он познал мою меру – и видит, что я ненасытен. Позиции меняются, но их значение неизменно. Я получаю его всеми способами, какими только можно. Семь лет стирается в небытие в его руках. Я жив, и с этим ничто не сравнится.

Я просыпаюсь, пресыщенный, с ноющим телом, свернувшись под боком у спящего Гарри. С мягкой настойчивостью, которая побеждает дрёму, я выманиваю его обратно в мир бодрствующих и заставляю удовлетворить меня снова, в этот раз медленнее, в этот раз изнутри и снаружи; я стоял на коленях над его чреслами, в полунаклоне, пронзённый, его смазанная рука трудилась вокруг моего члена, пока я насаживал себя на стержень его набухшей плоти и тёрся о него самыми сладкими местечками внутри своего тела. Саднящее раздражение не значит ничего по сравнению с ужасным ощущением пустоты - потом, когда он отстранился.

Этим утром никакой ванны. Я затаскиваю его в душ. Мы тщательно моем друг друга, и уделяем львиную долю внимания нашим устам, пока мне не становится невыносимо терпеть это дальше и я не зарываюсь лицом ему в пах; струи горячей воды льются мне на спину, пока я тяну из него ещё один оргазм, на этот раз бесстыдно отстраняясь, позволяя его семени плеснуть мне на лицо и подбородок, скользить вниз по моему телу, когда душ смывает всё прочь. Рай принадлежит нам, но невинности здесь нет и в помине.

Мой двадцать пятый день рождения враз компенсирует одно из худших десятилетий на моей памяти. Тереза приготовила завтрак, который остался почти совсем не оценённым, потому что я, праздно ухмыляясь, намеренно вышел к столу... в пижаме Гарри, несмотря на то, что у меня наконец-то появилась своя. После пары-тройки ложек, не больше, мы не выдержали - потом я, хихикая, как школьница, на прощание махал ручкой Марии через плечо Гарри.

Господство над ванной и гигантским зеркалом было отдано ветреной “примадонне”, старающейся подготовиться ко дню в городе, и Гарри продемонстрировал своё терпение, поскольку потребовалось несколько часов, единственно чтобы решить, как конкретно я хочу выглядеть рядом с ним. В глазах окружающих Гарри будет под руку с шикарной – умереть не встать! – блондинкой, и она заставит каждого мужчину жалеть, что он хотя бы на минуточку не может оказаться на его месте. Они пойдут домой с завистью в сердце, будут яростно дрочить, вспоминая Ди, и никогда так и не узнают, что этим утром любовник Ди содрал с него стринги в ванной и сделал ему офигенный минет, пока тот полосовал плечи последнего, проверяя на прочность свеженькие накладные ногти, потому что всё ещё не привык кончать мужчине в рот. Женщины возненавидят меня только за то, что я окажусь поблизости, став грубым и живым напоминанием о каждом крошечном их недостатке, которые они стараются изгнать из памяти лихорадочным вихрем покупок.

И я буду наслаждаться каждой секундой... потому что как раз такой вот стервой я могу быть.

Я бы назвал наше поведение приторным либо тошнотворным... если бы не смаковал его, как мороженое. Мы посетили квартал музеев. Живопись, история, наука и Аквариум - можно поспорить, что один из лучших в этом полушарии. Я наконец-то рядом с тем, кто может оценить всё вышеперечисленное. Моя рука всегда - в его руке, но мы шепчемся, сравнивая свои впечатления, как делает столько других парочек. И тогда до меня доходит... я не отличаюсь. Фактически - нет. Я влюблён, как хочется каждому, и я веду себя, как любой другой, кто знает, как исключительна абсолютная близость с кем-то, кому забить на несовершенства, которые ты в себе видишь, но кто хочет тебя всего - как есть, включая все заморочки, причуды и мелочные недостатки.

Я называю себя циником, и, может быть, у меня есть на это право, но сейчас это не имеет значения. Гей или натурал. Мужчина или женщина. Богатый или бедный. Это пересекает все границы, невзирая на цвет, вероисповедание, возраст и стиль жизни. В конце концов, я просто человеческое существо, и я влюблён, и мне нравиться быть в таком состоянии, невзирая даже на всю ту хрень, которая неизменно полагается в придачу. Здесь дует ветер с озера, он уносит прочь всё гадкое и дурное. Слышны крики чаек, потому что озеро Мичиган такое огромное, что вполне сойдёт за океан, и потому что там, где обретаются люди, помойки обеспечивают местным птицам стабильное пропитание. В Чикаго летом чудовищно жарко, но когда поднимается ветер, лучше места не найти.

Мы посетили «Нарцисс»***, который перестроили с тех пор, как я мог позволить себе прохлаждаться в этой части города, и он, как всегда, воплощает стиль и декаданс. Всё гораздо дороже, чем следовало бы, но деньги – это цена за пребывание в таком месте, куда даёт пропуск только богатство. Здесь знают толк в напитках, а икра здесь отнюдь не дешёвые помои, которые наводнили прилавки повсеместно.

Великая ирония Америки в том, что достать можно практически всё и везде. В каждом городе имеется той или иной супермаркет, который лихорадочно старается потакать любым капризам, но львиная доля того, что вы можете получить – это явный мусор, упрощённый до абсурда, удешевлённый и растиражированный товар, пущенный в массовую продажу, чтобы грести нал в максимальном количестве с наименьшими затратами. Приходится предварительно импортировать продукцию, и только потом можно получить хоть что-то созданное с чувством артистизма, с душой, а наши таможенники ненавидят импорт... особенно импорт пищевых продуктов.

Я давно заподозрил заговор с целью помешать американцам обнаружить горькую правду... пища, которая не была специально разработана, облучена, генетически модифицирована, законсервирована, ароматизирована, заморожена и восстановлена... не убьёт вас. На самом деле... она и на вкус лучше, и не содержит набора химикалий, соперничающего со сливной трубой токсичных отходов. Будь натуральная еда такой вредной, человеческая раса бы не выжила, питаясь ею тысячи лет, но если мы осознаем нечто подобное массово... несколько десятков химических компаний обанкротятся ещё до конца года. Отсюда навязчивая реклама и пыль в глаза. Это не значит, что не нужно правильно хранить продукты, мыть руки и чистить поверхности, на которых готовят еду... это значит только, что вероятность погибнуть от сладкой кукурузы, купленной у местного фермера, а не у Международной Супер-Мега-Такой-Растакой-Корпорации, чрезвычайно малы.

Я снова напился. Под хмельком я веду себя вполне прилично, принимая во внимание обстоятельства, у меня всегда это получалось. От хорошего шампанского у меня всегда пощипывает в носу, и его пощипывает сейчас. Я безжалостно дразню Гарри, несмотря на то, что изо всех сил стараюсь поддерживать внешние приличия, хотя неясное тепло от алкоголя погружает меня в нирвану комфорта и вернувшегося смутного возбуждения. В неподходящие моменты я намеренно шепчу ему на ухо провокационные замечания, обещая каждый акт, которому знаю название, когда он меньше всего этого ждёт, и намекая на дебош и публичные распутные выходки, которые, вероятно, возмутили бы его... не будь он целиком и полностью мой, беспомощный перед силой моих ухищрений. Я хочу его, снова, любым способом, каким смогу заиметь, и наконец я ясно даю понять, что готов покинуть это заведение. Нам никого не одурачить, кроме как относительно моего пола. Они все знают, что мужчина, с которым я ухожу, сегодня ночью развлечётся, потому что воздух между нами наэлектризован взаимным желанием.

Бедный Рон. Его шея над водительским креслом заливается пурпуром, но он профи. Спорю, прямо сейчас он жалеет, что между передними и задними сидениями нет барьера из тонированного стекла. Вероятно, его угла зрения недостаточно, чтобы заметить хоть что-то из происходящего на пассажирских местах внизу, но он просто не может не знать, что это значит, когда моя голова совсем скрывается из виду. Это мой день рождения. Я хочу то, что хочу, и я получу именно это. Я не чувствую ни малейшего стыда за то, что наслаждаюсь, хотя возможно, некоторые сочтут это хамством, но я наполняю рот органом Гарри, потому что хочу ощущать его там и люблю сознание того, что ему это нравится так же сильно, как и мне.

Кстати, быстрячок в мои намерения не входит. Это настолько же мой подарок, как и его. Я могу заставить это длиться и длиться, дразня, пока мужчина света белого не взвидит, будет слеп и глух ко всему, кроме жажды кончить, а у меня давно не было возможности использовать подобные навыки в своё удовольствие. А сейчас я их использую. Когда я позволяю ему кончить, это потому что я хочу, чтобы он кончил, и я чувствую, как он излучает благодарность пополам с облегчением, пока я слизываю последнее липкие следы и аккуратно заправляю его член на место. После многочасового соблюдения приличий в городе я отчаянно в этом нуждался, и вопреки стояку в стрингах и охотки поскорее продолжить ночь дома, я спокоен и счастливо свернулся рядом с ним, и я люблю грешный блеск в его взгляде, когда он целует меня, жалит мой язык своим, крадя заодно капельку вкуса с эхом собственного оргазма. С трудом верится, что он настолько в ладах с собственной ориентацией и в то же время силён как мужчина до мозга костей. Может, дело в том, что когда дело касается жизни и смерти, всякая ерунда теряет свою значимость. Гарри точно знает, чего хочет... и ему это нравится... и мне просто посчастливилось этим самым быть.

По пути в спальню он тянет меня в сторону, шепотом поздравляет с днём рождения и распахивает дверь в комнату, где стоит рояль. Там полка, которой не было раньше. Ноты. Шопен, Моцарт и многие, многие другие. Как простые композиции, так и сложные. Всё это мне. Их сотни. Это не ошибка с моей стороны – чувствовать то, что я чувствую. Вовсе нет.

Его губы на моей шее как поэзия чувств. Я стряхиваю с себя узкое маленькое чёрное платье, которое носил сегодня, и быстро отбрасываю прочь лифчик с маленькой фальшивой грудью, который поддерживал иллюзию, пока мы гуляли в городе. Теперь я просто стройный и красивый, в крошечных стрингах, по которым совершенно ясно, что я до боли его хочу, и если раскинуться поперёк простыней и умолять его содрать с меня эти стринги и затрахать до бесчувствия – распутство, то пусть, что ж поделаешь, но это мой день рождения, а он – то, что мне нужно для счастья. Он цепляет стринги зубами, я чувствую жар его дыхания, пока они скользят вниз, всё моё тело вздрагивает от предвкушения... и тут звонит его мобильник.

- Бл..дь!

Он отскакивает от меня, хватает телефон и резко открывает, с досады у него быстро спадает эрекция.

- Да, в чём дело?! Я только что вернулся из прошлой пару дней назад, чёрт возьми! Сейчас?! Да, да, ладно. Ладно, я сказал! Я буду готов, просто верните сюда Рона, и побыстрее.

Он захлопнул телефон, и он в ярости. Лицо покраснело, и выглядит он, как человек, который хочет что-нибудь разбить. Я знаю, что мне следует сказать.

- Всё в порядке. Я понимаю. Я буду ждать тебя... когда ты вернёшься.

Он практически сдувается. Когда я говорю это, его гнев испаряется, и он смотрит на меня с уязвлённой гордостью и благодарностью, искренней до такой степени, что просто больно. Он охватывает мой подбородок ладонью и большим пальцем гладит мою щёку. Я льну головой к его руке и вздыхаю.

- Я знал это. Я знал - я правильно сделал, что привёз тебя сюда. Мне нужно идти. Я должен делать своё дело... а ты понимаешь. Даже несмотря на то, что это твой день... ты понимаешь. Ты совершенство, ты знаешь это? Ты никогда не принадлежал тому месту. Твоё место здесь. Ты заслуживаешь всего, что я могу воплотить для тебя в жизнь, но вот это - цена, которую я плачу за то, что имею так много. Спасибо тебе.

Я сказал, что понимаю, и он благодарен, и знает, что сделал правильный выбор, поставив на меня... но я солгал. Он целует меня, одевается и целует меня снова, пара фраз шёпотом, обещание вернуться - и вот он ушёл. Я на шёлковых простынях, один, в свой двадцать пятый день рождения, и всё, что у меня осталось, - это его томительный запах на моей коже и последнее, еле ощутимое послевкусие того, как он кончил на моё нёбо. Я понимаю, что это его работа, но я эгоистичен, и жаден, и полон горечи, потому что он ушёл, и нет никакого способа узнать, надолго ли.

Вот мой рай. Сидеть в одиночку в огромных апартаментах, высматривая в ночи человека, которому предстоит кошмарная работа, болезненно осведомлённый о пустом месте у себя между ног, которое он должен заполнить. Я окружён роскошью. Здесь так красиво. Я влюбился, окунулся в любовь, как в омут, спотыкаясь, упал головой вперёд и без страховочной сетки. Я приземлился Гарри на руки. Я счастливчик, правда?

_______________________
* Лига плюща - группа самых престижных частных колледжей и университетов на северо-востоке США: Йельский университет, Дартмутский колледж, Колумбийский университет, Пенсильванский университет, Принстонский университет, Корнеллский университет, Гарвардский университет и Университет Брауна, известные высоким уровнем обучения и научных исследований. Название связано с тем, что по английской традиции стены университетов - членов Лиги увиты плющом.

** Флорида-Кис - цепь островов у южной оконечности полуострова Флорида, расположенных дугой от Вирджиния-Ки до Ки-Уэст. Популярный тропический курорт.

*** Элитный коктейльный зал и ресторан в Чикаго.