Отправлено: 30.06.08 17:48. Заголовок: «… и я». Ориджинал. PG-15 (возможно, потом выше), angst, в процессе. продолжение от 19.10.08.

Название: «… и я».
Автор: Yuk@ri она же вместо_Шульдиха.
Бета: Sutil (до 48-й страницы), Sienna Rise (c 67 страницы)
Консультант: Наги_Наое
Рейтинг: PG-15 (пока что так, потом не знаю).
Жанр: Angst, местами - Drama, местами - Humour. Возможно, в последствии, Romance. (В общем, «смешались в кучу кони, люди…» =))
Размер: Макси.
Состояние: В процессе.
Предупреждение: В тексте присутствует нецензурная лексика (хотя и не так много), сцены физического и морального насилия (первое без графического описания).
Разрешение на публикацию получено.

 Отправлено: 17.07.08 11:15. Заголовок: …Я проснулся около д..

…Я проснулся около двенадцати часов дня. Вставать ужасно не хотелось, впрочем, как и всегда: чем позже я просыпался, тем больше была вероятность того, что весь мой день пройдет в постели. Я просто хочу расслабиться и, перевернувшись на другой бок, спать, спать, спать.
А что, собственно, мешает мне так и сделать? Я улыбнулся и, сладко потянувшись, завернулся в одеяло. Стоп! Какое еще одеяло?! Под ним же заснул Илья! Причем, сделал это так, что отвоевать хотя бы кусочек, не представлялось никакой возможности, и я спал под пледом. Только вот он – плед - лежит аккуратно сложенный на кресле. Так. Выходит, рыжий утром встал пораньше и укрыл меня? Хм, странно, учитывая, что он на меня все же обиделся. А еще если Илья и встает, то создает столько шума и возни, что не проснуться невозможно.
Я вздохнул. Похоже, придется постараться, чтобы задобрить Илюху: смотреть несколько дней на него, пытающегося делать вид, что все в порядке, мне не очень хочется.
А для этого надо, как минимум, встать. Я еще раз потянулся и решительно отбросил одеяло в сторону.
Из кухни и ванной комнаты доносились какие-то звуки, которые, при желании, можно было бы индифицировать, как пение и плеск воды. Хотя я бы это назвал брачными воплями мартовского кота (или не воплями, а криками: не знаю, как выразиться точнее) и Ниагарским водопадом.
И в квартире опять чем-то очень вкусно пахло... Блин, ну, это же надо было вчера не заметить кулинарных стараний Ильи!
Застелив кровать, я вышел в коридор и чуть не был сбит рыжим, пронесшимся мимо меня в ванну и повязывающим на ходу фартук. Похоже, Илья меня даже не заметил. А может, и не захотел замечать… Господи, как ребенок!
Из ванной комнаты тут же послышались грохот, плеск и сдавленные ругательства. Я, осторожно обойдя лужу, растекающуюся из-под двери, заглянул внутрь. То, что я увидел, мягко говоря, повергло меня в шок: Илья стирал. Поражали конкретно две вещи: что стирал и что Илья. Я мог представить себе все, что угодно с участием Ильи, но только не стирку.
Как заправская домохозяйка, Илья набрал в ванну воды, высыпал туда все грязные вещи из корзины для белья, которая валялась рядом перевернутая, и, судя по громадным пузырям пены, опрокинул не меньше пачки со стиральным порошком.
Мне стало слегка нехорошо: в мутной воде мелькали как мои брюки, свитер, так и какие-то шелковые вещи Ильи, краешек моей уже некогда белой рубашки, носки. В общем, те вещи, которые, на мой взгляд, никак нельзя было стирать вместе. Сам рыжий оперевшись о край ванны, что-то сосредоточенно искал на ее дне одной рукой. Голая спина блестела от пота, домашние шорты слегка слезли, так что было видно часть его ягодиц, смешно топорщились завязочки фартука.
- Черт! Где же ты, пакость сине-чешуйчатая, чтоб тебя трижды об стену! – босые ноги разъезжались в выплескивающейся мыльной воде, но Илья решительно не обращал на это внимание и продолжал бормотать, прибавив к поискам вторую руку, - Хотя об стену уже не надо... Сволочь, почему ты слетела именно в ванну?! Ой!
Он все-таки поскользнулся. Пытаясь удержать равновесие и не упасть, Илья схватился за одежду в воде и, видимо случайно, его руки наткнулись на то, что он так упорно отыскивал. Во все стороны полетели ошметки пены и вода.
- Нашел! Аааа!!! – приземляясь на свою пятую точку, закричал безумный рыжий, сжимая в руках мой свитер и флакон с туалетной водой. Комментарий не заставил себя ждать, - Вот же ж блядь!
Я не смог удержаться и рассмеялся. Меня заметили. Цепляясь за край ванны, сердито швыряя туда свитер, рыжий поднялся на ноги. Слегка охнув и потерев ушибленное место, он изрек:
- Не добрый день! Тебе нужно куда-нибудь в другое место повесить эту полку, - широкий жест в сторону «этой полки» и в ванну полетели еще несколько флакончиков.
Илья как-то по-детски обиженно проводил взглядом упавшее и посмотрел на меня:
- Да, ебись оно все конем! – он вздохнул, - Чего ты ржешь?
- Ничего, - смеясь, произнес я, обходя Илью и наклоняясь, чтобы вытащить из шкафчика, находящегося под ванной, тряпку и ведро, - мне просто смешно. Скажи, а это все, - я показал на одежду, плавающую в воде, - нельзя было отнести в прачечную? На первом этаже, ты же знаешь.
С этими словами начинаю вытирать лужу на полу: я, конечно, люблю море, но только не у себя в квартире, а устроить потоп, пожар и маленькую войну – это вполне в духе рыжего.
- Знаю, но я и сам могу постирать! – я неопределенно фыркаю, и Илья начинает возмущаться, - Ты что, думаешь, что я даже этого не могу?
- Почему «даже»? – удивленно смотрю на него, отрываясь от вытирания пола.
- Потому! – зло отвечает он.
- Послушай, Илья, просто было бы безопаснее и быстрее отнести это в…
- Я могу сам! Ты понял? – он отворачивается и начинает с яростью тереть первую подвернувшуюся вещицу в мыльной воде.
Сомневаюсь, что от нее что-то потом останется…
- Понял. Только вот ты свалил все в кучу! – я бросаю тряпку в ведро, подхожу к ванной, и, подцепляя пальцами мою рубашку, приподнимаю, и сую под нос Илье, - Вот это было до твоей стирки белым! Что мы видим сейчас?
Швыряю обратно и возвращаюсь к луже. Рыжий скрещивает мокрые руки на груди и сердито щурится. Его, похоже, совсем не волнует, что вода и пена впитываются в фартук, стекают на его босые ноги. Хотя, он и так уже мокрый: еще несколько капель не повлияют на его внешний вид.
Илья стоит и прямо-таки пожирает меня глазами. Почему мне кажется, что он сейчас сдерживается, чтобы не наговорить мне много «приятных вещей»? Но разве я не прав: кто так стирает?! Готов биться об заклад, что никогда раньше рыжий этого не делал, а сейчас… Назло мне что ли? Или… Ну, конечно, я же приведу сюда другого человека: Илья просто ревнует и старается доказать, что он лучше всех.
- Не надо так на меня смотреть. Ты дыру во мне прожжешь, - отжимаю тряпку в уже почти полное ведро.
- Так мне уже и смотреть… - он не заканчивает фразу и принюхивается. Его глаза округляются, - Вот блин!
Илья срывается с места, около меня опять поскальзывается, и чтобы не упасть с силой опирается на мое плечо. Я в свою очередь, машинально, хватаюсь за ведро с водой. Оно переворачивается. Рыжий отталкивается от меня, его ведет в сторону, но он ладонью шлепает по стене, в попытке не упасть повторно, и, наконец, выровнявшись, уносится на кухню.
Через секунду оттуда доносятся шипение, громыхание посуды и возмущенные возгласы. Теперь запах горелого чувствую и я.
Уныло смотрю на лужу перед собой. «Я убью его когда-нибудь», - обреченно проносится в голове, вздыхаю, и беру тряпку.
…Мы с Ильей сидим на кухне. Рыжий хмуро ковыряет вилкой в своей тарелке. Сегодня он вытащил из настенного шкафчика набор посуды, который мне когда-то дарили на новоселье и я ни разу им еще не пользовался: если честно, совсем про него забыл. Меня вполне устраивала простая посуда, не сочетающаяся друг с другом по стилю и рисунку: в этом я видел уют. Странно, да? Что может быть уютного в белоснежной тарелке с какими-то голубыми цветочками по ободку и кружке с разноцветными клеточками? Только, сидя в темной кухне, смотря куда-то за окно: на город, на ночное небо, - мне хотелось есть и пить именно из такой посуды. Это грело.
Но сейчас мне было важно сделать что-то приятное для Ильи, и я промолчал. Посуда из прозрачного термостойкого черного стекла: идеально, стильно, практично. И совершенно безлико. Но он старался…
Как я понял, пробуя свою порцию еды, передо мной был очередной кулинарный изыск.
Больше я не собираюсь повторять вчерашнюю ошибку, поэтому восхищаюсь вкусом и хвалю стряпню рыжего (совершенно искренне), добавляя тихое «спасибо». Причем, я непросто его поблагодарил, а примирительно протянул руку и коснулся кисти, погладив пальцы. У Ильи тоже красивые руки. Почти такие же красивые, как и у звереныша.
Илья вздрогнул от прикосновения и посмотрел мне в глаза. Сталь и лед, серый и голубой... Должно быть, холодно от таких оттенков, верно? А меня почему-то бросило в жар, словно слишком низко к огню наклонился: еще чуть-чуть и пламя лизнет щеку, поцелует, оставит вереницу вздувающихся пузырями ожогов. Расплавленная сталь и обжигающий лед. Черт, и что-то такое было в его взгляде, как будто он меня о чем-то просил, вот так, молча. Рыжий, рыжий, если ты думаешь, что я умею читать чужие мысли, то ты сильно ошибаешься: не умею. И не хочу.
Мы смотрим друг на друга и это пронизывающее нечто в его взгляде гаснет, становится безликим, уравнивающим оба цвета. Как в черно-белом телевизоре: без нюансов, без оттенков серого и голубого. Падает невидимая шторка, искорка с шипением гаснет.
Илья медленно отодвигает свою руку, берет вилку и принимается за еду. Аккуратность, отстраненность. Черт, рыжий, я хочу жить своей жизнью! Хочу иметь по праву принадлежащее мне!
- Ты прав, - отвечает Илья ровным голосом, начисто лишенным каких бы то ни было эмоций.
Я что сказал последнюю фразу вслух?
Откидываюсь на спинку стула:
- Извини меня за вчерашнее.
Глаза Ильи на секунду опять становятся разноцветными, но он словно мысленно что-то напоминает себе и взгляд снова тускнеет.
- Все в порядке, – и тут же, без перехода, - Я не пересолил?
- Нет, не пересолил. И даже не подгорело, - я улыбаюсь, пытаясь шутить, но рыжий не реагирует, тогда я серьезно добавляю, - Очень вкусно. Как и вчера. Мне очень понравился твой…
- Не надо мне делать одолжений, Егор, я видел утром смс, - теперь он даже не поднимает голову.
Почему мне вдруг кажется, что и кухня становится безлико-серой? Только нелепым ярким пятном огненно-рыжие волосы Ильи.
Теперь мы оба молчим. Я заканчиваю есть первым. Складываю грязную посуду в раковину. Рыжий сосредоточенно пытается поймать скользкую маслину в своей тарелке, а я выхожу из кухни. За спиной раздается тихое позвякивание посуды, звук отодвигаемого стула и шуршание пакета в мусорном ведре. Вздыхаю: Илья доедать не стал, предпочтя все выкинуть. Но я же извинился! Упрашивать его я не собираюсь, если захочет помириться, то сам подойдет.
Проходя мимо ванной комнаты, я останавливаюсь, делаю шаг в сторону прихожей, и медленно разворачиваюсь:
- Чтоб тебя!.. – сдавленно ругаюсь и решительно переступаю порог ванны, зажигаю свет, закатываю рукава и… начинаю стирать.
Мало мне наглого маленького паршивца, так еще и рыжий себя ведет, как уязвленная девица! Да, что я сделал такого?! Пришел поздно, не заметил новую стряпню. Что теперь истерики закатывать?! Уроды! И он, и звереныш! Тебе, Илья, еще повезло, что ты не объект моих фантазий! А с того… с того я шкуру спущу! Подумать только, я опять стираю! Я!
Меня до того взбесило все это, что я даже не заметил, как вошел Илья. Машинально вытираю тыльной стороной ладони взмокший лоб, и по виску начинает неприятно течь мыльная вода. Ну, прекрасно: теперь я еще и в пене весь!
Рыжий внимательно смотрит, а потом его губы разъезжаются в улыбке. Он делает шаг ко мне и отирает ладонью мокрый след с моего лица, наивно спрашивая:
- Ну, и как нужно правильно стирать?
Злость отступает и я тоже улыбаюсь, возвращаясь к мучению какой-то вещицы:
- Я, по-твоему, эксперт?
- Да, - рыжий наклоняется, берет плавающие на поверхности, брюки и начинает яростно их тереть.
Еще минут пять мы продолжаем это забавное занятие. Потом, не сговариваясь, смотрим друг на друга:
- Так ты говоришь прачечная…
- На первом этаже…
И уже хором:
- К черту!
Илья весело смеется, а мне становится почему-то легко-легко. И глаза Ильи снова искрятся.
Мы, в четыре руки, заталкиваем мокрую одежду в корзину для белья, чтобы положить конец этому безобразию под названием «стирка».
…Остаток дня я хотел посвятить подготовке комнаты для звереныша. Можно было, конечно, ничего не делать и поселить его… да, хоть в кладовке.
Антон у меня почти месяц и если бы я его забрал сюда раньше, то, возможно, так бы и произошло. Но сейчас он меня бесил и завораживал, он будил во мне какие-то совсем уж не понятные чувства, вызывал мои приступы, внезапно накатывающие и так же внезапно отступающие. Что бы я ни говорил, но Антон - уникальное существо. А уникальное существо достойно жить в приличных условиях. Тем более, если я собираюсь нанять кого-то для его обучения: место обитания мальчика не должно вызывать никаких вопросов. Что ж, попробуем сделать из этого всего приличную комнату для мальчишки четырнадцати лет.
Этой комнатой я практически не пользовался: спальня, кабинет, гостиная – этого было вполне достаточно и комната служила мне свалкой для различного барахла, которое по каким-либо причинам оказалось у меня в квартире и которое выкинуть просто не доходили руки. Вот никогда не замечал за собой плюшкинских наклонностей, но каждая ненужная вещь будила какие-то воспоминания: если начинать здесь все разбирать, то это затянется не на один час. А убирать я не люблю. Тут и подарки от моих знакомых, и то, что я сам покупал в силу каких-либо обстоятельств: чаще всего просто на память.
Сейчас, сидя около груды различных вещей, сваленных, как попало, я не представлял, что со всем этим делать?
- Выкинь, - я не стал оборачиваться и возражать: будь воля Ильи, то половина моей квартиры была бы уже давно отправлена на помойку.
Просто взял в руки громадную морскую раковину с резного турецкого столика: она была всех оттенков розового, ребристые бока, не покрытые лаком, хвостики краев, как зубцы короны. В голову пришла мысль: интересно, ведь почти в каждом доме есть такая ракушка и стоит на самом видном месте, а с нее стирают пыль, прикладывают к уху, чтобы услышать шум моря. И у каждой ракушки своя история о том, как она попала к своему владельцу. От банальностей до каких-то героических подвигов и приключенческих историй. Никогда не стал бы выдумывать: я ее купил у какого-то мальчишки, когда ездил в туристическую поездку по Средиземному морю.
Мальчик лет девяти почти задаром отдал мне свое сокровище и с громким криком унесся прочь, сверкая голыми пятками. Перед этим он что-то говорил про то, что такие раковины лежат на неимоверной глубине и достать их безумно сложно. Я поверил. Розовое чудо напоминало мне ангела и почему-то всегда было теплым на ощупь.
Я приложил ракушку к уху: шорох гальки. А может шелест крыльев?
Со вздохом кладу раковину на выложенную мозаикой поверхность столика. Ее тут же подхватывают руки Ильи. Рыжий не рассматривает: он сразу утыкается в ракушку носом.
- Раковину надо прикладывать к уху, а не к носу, - не удерживаюсь от риторического замечания.
Илья смотрит на меня поверх резных краев раковины, но нос так и не достает:
- Она пахнет морем.
- Она пахнет пылью. Я уже забыл, сколько лет она пролежала тут.
- Нет, морем! Понюхай!
- Не хочу. Не отвлекай меня, мне еще все это надо убрать, - от мысли о неизбежности уборки мне становится нехорошо и даже подташнивает.
Илья возвращает раковину на место и вздыхает:
- Егор, ты – скотина.
- Я помню: ты поведал это в первый же день своего пребывания в моей квартире.
- Я не напоминаю, а констатирую факт: ты ужасный человек, не знаю, почему я тебя… - рыжий запинается, и я с интересом оборачиваюсь к нему.
Губы Ильи как-то иронично изгибаются и он продолжает свою фразу, но… то ли он хотел сказать?
– …почему я тебя терплю.
Я фыркаю:
- Это говорит человек, живущий в моем доме!
- Да, пошел ты! – рыжий смеется, - Я тебе помогу. Сейчас схожу за ведром и тряпкой: пылищи тут - слона можно до смерти зачихать.
- Турок! Сам-то понял, что сказал?
- А мне по фиг, - доносится уже из коридора.
- Я так и понял, - тихо отвечаю я, обреченно оглядывая комнату и прикидывая с чего бы начать.
Немного постояв, я решительно пересекаю пространство комнаты, с ловкостью какой-нибудь танцовщицы или танцора, обогнув груды из сваленных в кучи вещей и мебели. Тут с легкостью можно переломать ноги, споткнувшись обо что-нибудь.
Оказавшись около окна, я потянул за кисти тяжелых штор… Когда-то мне казалось верхом изысканности иметь в комнатах на окнах в качестве занавесей тяжелые парчовые шторы. И именно такого цвета: темно-бардовые. Со временем я сменил их на полотняные жалюзи, полностью пересмотрев дизайн своего дома, но тут, словно кусочек прошлого и хотелось оставить все как есть.
Шторы с шелестом распахнулись, впуская в комнату свет зимнего холодного солнца, которое желто-серым пятном висело над городом. Я слишком резко распахнул шторы, и меня буквально окутало пыльным облаком. Не удержавшись, я чихнул так, что длинные пряди волос упали мне на глаза.
Я поднял голову и посмотрел сквозь обнаружившийся за шторами тюль на серое небо со снеговыми тучами. Ветер гнал, сминал, менял их очертания. Машинально убирая волосы с глаз, мне вдруг показалось, что это не ветер гонит тучи, а мой дом, моя квартира несется сквозь них, словно корабль, фрегат на полных парусах. Прямо как в книжках про корсаров, которые читал в детстве. Еще немного и я увижу чаек, парящих над неведомой землей за облаками. Мелькнула глупая, смешная мысль отдернуть тюль, залезть на подоконник, распахнуть окно и расставить руки, став похожим на статую Христа на горе Корковадо в Рио-де-Жанейро… Почему-то Роза из «Титаника» мне не вспомнилась и я усмехнулся: похоже на манию величия.
Отвернувшись от окна, я осмотрел комнату. Кусочек застывшего времени: для меня оно всегда здесь останавливалось, смешивалось в какой-то единый душный поток, словно аромат духов в одном из парфюмерных магазинов Парижа, когда за стенами торгового зала творится таинство создания самых завораживающих ароматов - запахи, каждый со своей историей, своей тайной. И можно стоять, вдыхать этот дурманящий коктейль, впадая в состояние близкое к прострации.
Помню небольшой магазинчик, в который я забрел по ошибке и где пожилой француз, увидев мой растерянный взгляд при виде множества склянок с ароматными жидкостями, взял на себя обязанности гида по миру духов. Я до сих пор не пойму, как ему удалось уговорить меня на покупку одного из причудливых флаконов с духами.
Старичок говорил про соединение в этих духах всего истинно французского, традиций старинной парфюмерии и новейшей моды нашего века. Говорил об изумительном сочетании кожицы черной смородины и смолы из Ирана и что нота «сердца» этих духов – болгарская роза и ирис из Флоренции, соединенные с ароматом дубового мха из Венгрии и пачули из Индонезии. Парфюмер говорил так вдохновенно, что я невольно запомнил до мелочей его речь, смотря вглубь хрустального флакончика. В тот момент я мог предсказать будущее, мог поведать о любой тайне этого мира: вид янтарной жидкости во флаконе мог рассказать мне все, что бы я ни попросил. Смешное детское чувство всезнания. Или сказки.
Этот флакончик и сейчас стоит на верхней полке рядом с потрепанными книгами. Стоит несправедливо забытый. Интересно, а в таких флаконах могут селиться джинны, исполняющие желания? Впрочем, какая мне разница: мне нечего желать - у меня все есть.
Я слышал, как в коридоре чертыхался Илья, кажется разлив ведро с водой, которое он хотел принести сюда. Отрешенно думал, что второй потоп, за последние сутки, для моего паркета может сыграть решающую роль, но желания сердиться почему-то не было.
Илья был всего лишь в коридоре, в нескольких десятках шагов от меня, но вместе с тем так далеко: далеко от меня и от мира этой комнаты. Так выглядят машины времени: как комнаты заваленные хламом, который, если взять его в руки, становится маячком из прошлого?
Я подошел к письменному столу, придвинутому почти вплотную к стене. На нем стоял маленький кувшинчик с резными ножками из красного дерева. На кувшине был изображен дракончик, раскрашенный красной и золотой красками. Казалось, что мифический зверь обвился вокруг сосуда, охраняя его содержимое и черный глаз недобро поблескивал лаком, усы разлетались от порывов невидимого ветра, когтистые лапы цеплялись за нарисованные горы. Рядом с кувшином ютился, похожий на стакан из вагонов метро, надсвечник. Я не знаю, как правильно выразиться: никогда не задавался вопросом, как это называется на самом деле: в общем, такая цилиндрическая штуковинка без дна и верха, на трех витых ножках. Стенки ее изрезаны причудливыми узорами, в виде многочисленных солнц, планет с кольцами, звезд и если внутрь поставить свечку, то сквозь щелочки будет литься свет, ложась узорами на стены. Как в детском «волшебном» фонаре.
Из коридора опять послышался плеск. Далее последовала короткая пауза и довольно громкая нецензурная отповедь многострадальному ведру, с упоминанием дальней родни несчастного по материнской линии.
Я, не выпуская из рук только что откопанную на столе погремушку, протиснулся к двери через груды вещей, лежащих на полу, и выглянув в коридор.
Илья стоял посередине коридора в «море разливанном», уперев руки в бока. За край его шорт была заткнута тряпка для протирания пыли, в которой смутно угадывался мой старый носок. Опрокинутое ведро лежало около ног рыжего, и он смотрел на него довольно угрожающе.
- Илья, - позвал я, и он сразу повернулся в мою сторону, ожесточенно сдувая со лба рыжую прядь, которая не преминула тут же вернуться на свое место, - Илья, ты в курсе, что этот паркет обошелся мне в целое состояние?
Рыжий возмущенно посмотрел на меня и топнул босой ногой по луже, обдав меня брызгами:
- Егор, а ты в курсе, что я, вообще-то, тебе добровольно помогаю, пока ты развлекаешься? – Илья слегка качнул головой, указывая на погремушку в моих руках.
Я еле сдержался, чтобы не усмехнуться и мне захотелось немного подразнить своего друга. Я принял скучающий вид и, покачивая погремушкой, произнес:
- Нет, я вижу, что ты мне добровольно вредишь. Это уже третье ведро за день, которое ты опрокинул! Совесть есть?
Как и предполагалось, рыжий сердито прищурился:
- Совесть у меня? Да, ты шутишь: конечно, нет!
- Кто бы сомневался, - я вздохнул и отбросил погремушку вглубь комнаты, - Собирай воду и приходи, а то я начну думать, что ты действуешь по принципу: тебе помочь или не мешать?
Не дожидаясь, пока Илья мне возразит, я вернулся в комнату и приступил к разбору завалов, стараясь не поддаваться воспоминаниям, которые настойчиво просыпались во мне с каждой взятой в руки вещью.
Через некоторое время я услышал шаги Ильи, который, наконец-то, донес полное ведро до «пункта назначения».
Мы молча сортировали вещи, а потом я подавал их рыжему, который аккуратно протирал их тряпочкой и вытаскивал в коридор, чтобы они не путались у нас под ногами. Каждый предмет удостаивался комментария со стороны Ильи или громкого фырканья, только я не собирался реагировать на это: да, я люблю экзотические вещи и совсем не вижу повода для слов «ну, и хрень» по отношению к палке для вызывания дождя, или маскам тотемных божков, или барабану в виде вазы с отверстиями. Но рыжего, похоже, совершенно не смущало мое молчание.
Через несколько часов совместного труда, комната приобрела некое подобие жилого помещения, а не склада.
Я принес пылесос, который у меня тут же отобрал Илья:
- Я сам! – он вцепился в него как маленький ребенок и я, улыбнувшись, не захотел с ним спорить.
Пока Илья пылесосил, я огляделся: осталось докупить кровать, поставить новую, более прочную дверь и врезать в нее замок, - после этого можно заселять сюда звереныша.
Конечно, комната выглядит странновато для четырнадцатилетнего подростка, но зато теперь ему точно будет, чем заняться в одиночестве.

 Отправлено: 17.07.08 11:16. Заголовок: Сегодняшний день мож..

Сегодняшний день можно смело отнести к той категории дней, когда по какой-то не понятной даже тебе самому причине никак не сидится на месте, а время тянется, ползет медлительной улиткой. И вот десятый или двадцатый раз за последние пять минут смотришь на электронные цифры часов, а они, словно бы издеваясь, никак не хотят сменяться одна на другую.
Сегодня я должен буду привезти звереныша сюда, в мой дом. Как только Антон переступит порог квартиры, он окончательно станет частью моей жизни. Это слишком близко, опасно близко, но я… хочу этого! Я этого желаю… Подобные мысли выбивают меня из колеи, чертовски выбивают. Мне хочется нервно взъерошить волосы, сжать в кулак надоедливую челку, которая без конца лезет мне в глаза, даже если я ее убираю за уши. Раздражает.
Я сижу в его, уже его – Антона – комнате и методично выкуриваю сигарету за сигаретой. В пепельнице возле моих ног растет горка сморщенных окурков. Пальцы немного дрожат, и я это замечаю, когда стряхиваю на скорбный холмик «невинно убиенных сигарет», как выразился Илья, пепел.
Надо заканчивать с куревом, а то даже за несколько часов запах сигарет не выветрится. Не то чтобы это меня волновало, просто мне совсем не хотелось увидеть, как звереныш брезгливо морщит свой нос. Как он показывает свое пренебрежение… свое отвращение. Мне невыносимо видеть именно такие его эмоции: он – жертва, моя жертва. Однако ему достаточно один раз насмешливо посмотреть мне в глаза, и я понимаю, что это не так. Жертва – я. Он ловит меня на крючок своих взглядов, как рыбак ловит глупую рыбу, позарившуюся на червя. Антон не может быть настолько умен. Мимика звереныша заставляет наплевать на все и я, изменяя себе, поддаваясь своим слабостям, начинаю специально курить при нем.
Есть много людей, которым не нравится запах моих сигарет, но не всем из них придется с этим смириться.
Сегодня я добр: это особенный день, и мне совсем не хочется его портить каким бы то ни было неэстетичным зрелищем. А сморщенный нос мальчишки как раз будет таковым. Тогда мне захочется сделать ему больно…
Я затушил сигарету и уставился на табло электронных часов: ехать надо было вечером, чтобы Антона видело как можно меньше людей. И тут дело совсем не в страхе быть раскрытым: вряд ли в том доме, в котором я живу, хоть кто-нибудь смотрит объявления по телевизору – вряд ли кому-то до этого есть дело - о пропавших детях или обращает внимание на расклеенные по заборам листки с отвратительно отпечатанными на принтере фотографиями. Тут я усмехаюсь: просто интересно, милиция и правда надеется кого-то найти, опубликовав подобные снимки, которые на оригинал смахивают так отдаленно, что порою не понятно, что на них вообще изображено – по крайней мере, я часто видел вместо лиц какой-то странный набор пятен и клякс.
Я мог бы предоставить стражам порядка не одну сотню намного более качественных снимков. Но я не хочу делиться этим ни с кем: они не заслуживают.
Если кто-то и опознает мальчика, то… разве не он сам захотел со мной остаться? Сам. Он сам это четко произнес: «Я согласен остаться, я согласен тебя слушаться». Он согласен на все и мне нечего боятся.
Кроме того, – улыбаюсь и ожесточенно тру лоб пальцами – я кое-что придумал, и узнать Антона будет сложно. Признаюсь, что я сначала хотел сделать мальчику укол, чтобы он спал, но потом решил, что это не очень хорошая идея: я, несущий на руках безвольное тело подростка, вызвал бы только ненужные вопросы и домыслы. Я поступлю намного… веселее. У меня для этого уже все готово. Это будет своего рода экзамен для звереныша: если он его выдержит - останется тут, если нет… то что мне мешает затолкать его в машину и отправить обратно?
Я поднялся с новенькой кровати, которую привезли вчера вечером, и подошел к окну. Я не могу больше ждать.
За моей спиной раздались тихие шаги, и спустя несколько секунд на плечо опустился подбородок Ильи:
- Нервничаешь? – теплые пальцы пробежались по извилинам ушной раковины, щекоча легкими прикосновениями, потянули за мочку, задели линию скул.
Мне захотелось отдернуть голову: более неудачного момента для заигрываний рыжий вряд ли смог бы выбрать.
- Нервничаю, - отвечать лучше было честно, иначе Илья бы не отстал, а так он почувствует мое настроение, и не будет приставать. По крайней мере, я на это очень надеюсь.
Но сегодня Илья, видимо, не хотел меня понимать. Он отстранился, отошел куда-то в угол, зацепив на ходу барабан в виде огромной вазы с отверстием посередине, и уже оттуда задал столько неуместный вопрос, что я невольно поморщился:
- Что в нем особенного, Егор?
Словно и не было совершенно спокойных суток, в течение которых рыжий не спрашивал меня ни о чем, не поднимал ту тему, из-за которой мы поругались, когда я сообщил ему, что теперь нас будет трое.
- Я не понимаю, о ком ты, - я все прекрасно понимал, но разговор начинать не хотелось: мне стоило огромных усилий сдерживаться.
Да еще и голова начинала болеть. Нехорошо так болеть… Пожалуй, перед поездкой мне нужно будет выпить несколько таблеток.
Илья повертел в руках какую-то маску тотемного божка и, отбросив ее в сторону, повернулся ко мне:
- Я пытаюсь осознать, что в нем такого, чего нет во мне, - это то, что так тебя беспокоит, рыжий? И что будет дальше, когда ты поймешь положение вещей: выполнишь любой мой каприз или пойдешь и заявишь на меня?
- Илья…
- Что Илья? Мы вместе живем!
- Это легко исправить.
- Ты урод! – видимо, он долго решался перед тем, как начать этот разговор.
Только мне не нравится, что наши отношения начинают принимать подобную окраску: я никому и ничего не должен. Абсолютно никому и ему в том числе.
- Мне очень приятно, что ты меня оцениваешь столь высоко.
Рыжий нервно прошелся по комнате, пнул ножку стола.
- Знаешь, ты меня поражаешь просто. Неужели так трудно ответить на мой вопрос?
Я сложил руки на груди и нахмурился:
- Ты хочешь предъявить мне какие-то претензии? Не советую даже начинать.
Рыжий хмыкнул:
- Серьезный разговор не получается?
- Ты догадливый, - голова стала ныть еще сильнее. Илья я прошу тебя, я же не выдержу!
- Тогда скажи, просто скажи, кто он?
- Ты это увидишь через несколько часов.
- А если он мне не понравится?
- Значит, ты не понравишься мне.
Илья поджал губы и медленно кивнул:
- Вот как, - протянул он на редкость противным голосом, - И давно он в твоей жизни, что занял такое прочное положение? Он богат, красив, презентабелен, он хорошо трахается? А может дело совсем не в этом, а, Егор?
Просто поразительно: мне не могло это показаться – Илья так не хотел, чтобы я куда-то ехал, что готов был прямо сейчас затеять со мной драку. Я знаю этот его взгляд из разряда «попробуй, отними». Только речь идет не о детской конфетке, а обо мне! Почему я думал, что наши отношения носят формальный характер? Когда он стал воспринимать меня по-другому?
Почему-то мне стало страшно и мерзко одновременно: я дал повод, я сам ему дал повод, вынудил так думать. Я подпустил его ближе, чем позволяли рамки моих личных приличий. И Илья этим воспользовался.
Внутри, где-то в районе сердца, заныло. Я не хочу слышать, что Илья думает об Антоне.
Но я ошибся: Илья не думал об Антоне, он думал обо мне.
Слова, последовавшие за заданными вопросами, тяжело толкнули в грудь, заставляя мои руки безвольно опуститься, опереться о темную поверхность стола:
- Может все дело в том, что ты его любишь?
Горечь в произнесенном не услышал бы разве что глухой. Но в этой комнате глухих не было: был я. Был я, который смотрел широко раскрытыми глазами на рыжего ублюдка, только что посмевшего сказать, что возможно… я люблю Антона.
Дыхание со свистом вырывается из моей груди. Я, хватаюсь за край стола, нагибаюсь к нему, утыкаясь лбом в холодную столешницу, и хрипло смеюсь. Илья тут же оказывается рядом, подхватывая меня под локти. Я дергаюсь, вырываясь, и еле удерживаюсь на ногах. Меня ведет в сторону и чтобы не упасть, хватаюсь за гардину. Тюль натягивается, багета жалобно стонет и с грохотом обрушивается вниз. Я не обращаю на это никакого внимания и поднимаю свой взгляд на Илью.
Рыжий отшатывается, а я медленно убираю упавшие на лицо волосы:
- Зря ты это сказал, - что-то неприятно щекочет верхнюю губу.
- Егор, - мое имя становится вздохом, - у тебя кровь из носа течет...
- Зря, Илья, - я с силой сжимаю зубы и тыльной стороной ладони стираю влагу с губ.
Я не буду ждать вечера. Я еду сейчас, я привезу мальчишку сюда, я швырну его Илье, я… я покажу, что не могу любить это!
Чувства орут совершенно другое. И это похоже на красную лампочку тревоги, которая начинает мигать под вой сирены в каком-нибудь сплетении коридоров военного бункера. Идиотское сравнение. Я знаю. Знаю! Но он посмел меня ткнуть носом, как какого-то щенка, в…
- Егор… Егор, успокойся! – разноцветные глаза испуганно смотрят на меня.
- Не имеет значения! – я выпрямляюсь и решительным шагом, сдерживая себя, чтобы не побежать, выхожу из комнаты, от души хлопнув дверью.
«Может все дело в том, что ты любишь его?»
Это невозможно. Я не хочу! Вот что меня выводит из себя!
Руки дрожат так, что я с трудом открываю упаковку с таблетками. Не могу удержать ни одной, и лекарство высыпается на пол кухни. Это окончательно добивает меня: больше не сдерживаясь, хрипло рыча, начинаю топтать белые кружки таблеток, превращая их в порошок. Я не могу остановиться…
Чувствую, что Илья стоит за моей спиной. Он даже не пытается подойти ко мне, не пытается сделать что-нибудь, чтобы я перестал.
Я разворачиваюсь и швыряю в него упаковку, от которой он с легкостью уворачивается. Глаза рыжего непривычно серьезные.
- Значит, любишь, - эти слова прекращают мою истерику сразу – мгновенно - констатируя некую данность.
Так нечестно. Зачем он так со мной? Я смотрю на Илью, глупо моргая, не в силах произнести ни слова. Это удар ниже пояса.
- Мне все равно, - неожиданно ровным голосом, словно отвечая на какой-то вопрос, произносит Илья и оставляет меня стоять на кухне в полном одиночестве.
Через некоторое время хлопает входная дверь.
В голове постепенно проясняется, и я окончательно успокаиваюсь. Отличие Ильи от звереныша в том, что Илья может меня бросить, наплевав на все мои чувства, а Антон – нет. Он – мой, он никогда не оставит меня одного. Мне нужно только привезти мальчика сюда, и я больше никогда не буду одинок: он сможет заполнить собою всю эту пустоту – отвратительную пустоту, сводящую меня с ума.
Я медленно иду в комнату звереныша, возвращаю багету с гардиной на место, поправляю сдвинутые со своих мест вещи. Даже если Илья прав - это никого не касается, кроме меня и… Антона. Я хочу быть нужным. Единственным. Неразменным.

…Мальчишка с удивлением смотрит в привезенный мною пакет, долго шуршит им, вороша содержимое.
- Что это? – звереныш ставит пакет на пол и начинает выкладывать из него на кровать вещи.
Все еще перебинтованные руки тщательно расправляют каждый предмет одежды и брови мальчика приподнимаются, выражая уже даже не удивление, а крайнюю степень замешательства. Он вертит вещи в руках и даже принюхивается к ним, словно зверек. Ему осталось только попробовать на вкус и это сравнение будет абсолютно точным. Невоспитанный, почти дикий, все эмоции написаны на лице… Им что, совсем не занимались? Меня бы за такие манеры давно… Последняя мысль возникает так же внезапно, как и обрывается, заставляя меня вздрогнуть: не знаю почему я об этом подумал.
Странно, но я мало что помню из своего детства, но думаю, что это вполне меня устраивает: ненавижу все эти слюнявые воспоминания о добрых и ласковых родителях, летнем отдыхе на море, счастливых днях рождениях и прочей чепухе. У меня дрожат руки, и что бы там ни было, в этом моем детстве, мне на это плевать. Я вырос.
Отогнав от себя неожиданно неприятные мысли, стою и наблюдаю за процессом распаковки того, что привез: произведенный эффект меня радует. Не могу дождаться, когда звереныш все это на себя оденет.
Антон поворачивается ко мне и повторяет:
- Что… это? – мальчик немного запинается, показывая мне, что именно он имеет ввиду.
Его лицо на мгновение уродливо искажается: м-да, все-таки звереныш совершенно не умеет скрывать свои эмоции. Он рассержен и его выдают, помимо всего прочего, подрагивающие крылья ноздрей, чуть заметная морщинка между бровями… Если бы мог, то, наверное, он бы побил меня сейчас. Но он не может. И так приятно наблюдать за этой бессильной яростью.
Я, немного помолчав, с совершенно счастливым видом, сообщаю Антону очевидное:
- Это то, что ты сейчас оденешь, - улыбка идиота довершает картину, постепенно выводя жертву моего своеобразного юмора из себя.
- З-зачем? – мальчик серьезен и смотрит мне прямо в глаза.
Мысленно делаю пометку, что от этого его надо будет отучить. Как и от многого другого.
Предмет одежды, пару секунд назад зажатый в тонких пальчиках звереныша, отлетает в сторону. Моя улыбка немного меркнет, но испортить настроение больше, чем это сделал Илья, вряд ли возможно: как бы ни швырялся вещами Антон, он это оденет. Оденет и скажет спасибо.
Я не тороплюсь отвечать зверенышу, вернее, даже не собираюсь этого делать. Подхожу к кровати, сдвигаю одежду, разложенную на ней. Пружины противно скрипят, когда я присаживаюсь, опираясь на спинку, и мой взгляд возвращается к Антону.
Безумно хочется закурить, но сигареты я забыл в машине. Мои легкие требуют никотина, кровь – адреналина, а нервная система некоторой компенсации за поведение рыжего, который, кажется, снова не разговаривает со мной. Ты не виноват, Антон, что мой друг невоздержан на язык, но ты сейчас рядом. А он нет.
- Егор…
Я вопросительно приподнимаю бровь. Роль удава Каа мне удивительно подходит: я тоже умею гипнотизировать взглядом.
- Егор, я не буду это одевать, - мальчик как-то странно улыбается: странно и натянуто.
Я чуть прикусываю нижнюю губу, и отворачиваюсь, оглядывая комнату, отмечая, что сегодня парень не устроил тут вселенского погрома, затем перевожу свой взгляд на потолок. И, все еще не глядя на паршивца, стоящего передо мной, медленно произношу:
- Я у тебя спрашивал о чем-нибудь? – трещины на потолке складываются в причудливый узор - в гигантскую бабочку, состоящую из витиеватых линий.
А еще, если качнуть «голую» лампочку, висящую на переплетенных проводах, то можно заставить эту бабочку из трещин взмахнуть своими крыльями.
Мальчик начинает громко сопеть, и я заинтересованно смотрю на него. Антон упрямо склонил голову и его взгляд из-под отросшей взъерошенной челки довольно мрачен. Изящные пальцы нервно теребят выбившиеся тонкие ниточки бинтов. Что ж, у меня есть время: я могу подождать, когда мне ответят.
Примерно через минуту звереныш говорит коротко и явно нехотя:
- Нет.
Я удовлетворенно киваю, и снова улыбаюсь. Искренне надеюсь, что он увидит в этой улыбке все, что я хочу. Все, что я в нее вкладываю. Судя по его еще больше мрачнеющему лицу, так и происходит.
- Совершенно верно. Я даже не просил тебя - я тебе приказывал. Это понятно? – последнее было произнесено почти ласково.
Я наклонил голову и заправил за ухо упавшую на глаза прядь. Он будет меня слушаться.
Антон вздохнул, и его губы дрогнули, будто бы он очень тихо произнес какую-то фразу. Я готов поспорить, что это было что-то вроде «вот черт» или «ненавижу тебя».
Не хочу сейчас заморачиваться над этим, поэтому продолжаю, обозначая акценты в наших отношениях:
- И вот еще что, - звереныш заметно настораживается, - не называй меня больше по имени.
- Но… - мальчик оставляет свои бинты в покое и машинально поправляет съехавший на плечо ворот свитера.
Но я успел увидеть на мгновение открывшуюся полоску бледной кожи.
Жест Антона раздражает, потому что хочется убрать его руки, отвести их в стороны и растянуть ворот свитера еще больше, обнажая угловатое плечо и тонкую линию ключиц. Почему, когда он рядом во мне борются два противоположных желания: причинить боль и обнять, обещая защиту и утешение? Может потому что «my, oh, my»? Это уже смешно.
Сглатываю комок, внезапно вставший в горле, и договариваю прерванную фразу:
- …не называй меня по имени, если я сам тебе об этом не скажу.
Чтобы успокоиться, мысленно начинаю убеждать себя, что все, что мне хочется от этого мальчика, можно будет получить потом. А сейчас я не желаю слышать ничего, что могло бы дать ему иллюзию того, что мы с ним на равных. Мне хватает и Ильи с его внезапно проснувшейся ревностью и чувством собственности.
- Хорошо, – Антон отходит к столу и отворачивается от меня.
Мне хорошо видно как его плечи вздрагивают, и он выдыхает решительно и непреклонно:
- Но я не буду одевать эту хрень! – перебинтованные руки опускаются на стол.
Звереныш бездумно оглаживает металлическую поверхность, чертя на ней пальчиками какие-то линии. Он так и не усвоил урок.
Я встаю, беру одну из тряпок с кровати и подхожу к Антону. Слова Ильи набатом отзываются в моей голове и все мои мысли зацикливаются в этом душном круге. Все, что я хочу… теперь превращается в змею. Понимаю, что это странная аналогия, но я не могу иначе описать те кольца, которые стягивают мое тело, мешая двигаться и здраво мыслить. Я чувствую, как по коже скользит прохладная чешуя, как раздается шипение около моих ушей, как с раздвоенного языка мне на грудь капает яд, разъедая кожу. Илье не следовало говорить, не подумав.
Прежде чем звереныш успевает развернуться ко мне, я скручиваю из одежды плотный жгут, который накидываю на его тощую шею. Это очень интимный жест. Он заводит… Руки мальчика тут же вцепляются в ткань, пытаясь просунуть под нее пальцы. Я чуть подаюсь бедрами вперед и Антон, дергаясь, замирает.
В мои планы совершенно не входит душить маленького паршивца: я лишь притягиваю его к себе вплотную. И как только голова мальчишки оказывается рядом с мои лицом, наклоняюсь и, легонько касаясь губами его уха, шепчу:
- Не заставляй меня нервничать, Антон, - немного растягиваю гласные в имени звереныша, и жгут опасно сдавливает его горло. Мой голос приобретает бархатно-доверительные нотки, - я могу рассердиться.
Прижимаюсь щекой к его волосам, вдыхаю, исходящий от них запах шампуня. Чистый, какой же он чистый сегодня, такой замечательно пахнущий. Скоро он будет пахнуть еще лучше: мной… Звереныш издает тихий всхрип, и я ослабляю импровизированную удавку. Слегка отталкиваю мальчика от себя, и скрученная ткань скользит по его плечу, освобождая.
Антон, почувствовав свободу, отпрыгивает от меня, прижимая руки к горлу. Я мило улыбаюсь и протягиваю то, чем только что душил его:
- Одень. Я хочу посмотреть.
Звереныш отрицательно мотает головой, и я ласково добавляю:
- Убью.
Пытаюсь вложить в это слово все, что чувствую и все, на что я способен: у мальчишки не должно оставаться никаких сомнений и иллюзий на этот счет. Я могу быть терпеливым и нежным, могу быть ласковым, но не стоит пользоваться моим расположением. Мне всегда было далеко до доброго самаритянина, и я добиваюсь того, чего хочу так или иначе: он оденет эти чертовы тряпки, иначе пожалеет, что вообще родился на этот свет. Если я так его люблю, то как я смогу его ненавидеть?
Антон неуверенно протягивает руку и осторожно берет тряпку. Ткань выскальзывает из моих пальцев, я некоторое время смотрю на опустевшую ладонь и сжимаю руку в кулак. Так что ногти впиваются в кожу.
Взгляд звереныша, обращенный на предмет одежды, полон такого откровенного отвращения, что я удовлетворенно киваю и возвращаюсь обратно к кровати. Снова сажусь и смотрю на мальчика.
- У тебя есть пять минут, чтобы переодеться в то, что я привез, - смотрю на часы, засекая время, - Если ты не уложишься, то… лучше тебе не знать.
- Можно я одену не все? – Антон с надеждой переводит на меня взгляд.
- Хочешь поехать голым? Я не рассматривал такую перспективу, но… это будет забавным.
Звереныш, стягивающий свитер, недоверчиво фыркнул:
- Ты шутишь: если я буду голым, то у тебя возникнет масса проблем!
- Конечно, но, во-первых, сначала проблемы возникнут у тебя, а во-вторых, меня не пугают трудности. У тебя осталось четыре минуты.
Наверное, мальчик мне поверил, потому что оставшееся время переодевался молча и больше не спорил со мной. Неужели так просто сдался?
Антон укладывается ровно в срок, однако…
- Я сказал, чтобы ты одел все, что я привез: одна вещь еще лежит на кровати.
- Я не буду это одевать! – мальчик с брезгливостью оглядывает свою одежду, проводит по ней ладошками, словно пытаясь счистить с себя невидимую грязь, - Я и так выгляжу как дурак! Ну, Егор!
Тихо цокаю языком, и мальчик осекается:
- Эм… Ой! Я не хотел называть тебя по имени, но… мне же надо к тебе как-то обращаться?
- Хозяин, думаю, подойдет.
Это было шуткой.
- Лучше уж никак…
- Что ты сказал? – я недобро прищуриваюсь.
Антон поспешно мотает головой:
- Нет… я ничего… я…
- Одевай.
Звереныш тяжело вздыхает и подходит к кровати.
- Ненавижу тебя, - тихо произносит он и берет в руки полоску шелковой ткани.
Ловлю его за тонкое запястье, заставляя сделать шаг в мою сторону, и с силой сжимаю пальцы:
- Я помню.
Антон шумно втягивает воздух сквозь зубы, и его вторая рука сжимается в кулак.
- Больно, - шепчет он, смотря мне в глаза, - Отпусти.
Его хрипловатый голос – это то, что можно слушать бесконечно. Мне хочется наплевать на все и никуда не ехать, забросить всю эту идею воспитания «идеального человека», положить ему ладонь на затылок, зарыться пальцами в мягкие волосы и… поцеловать. Я хочу попробовать каков он на вкус.
Однако я разжимаю свои пальцы, давая зверенышу возможность отойти от меня: не сейчас, я хочу растянуть удовольствие.
Мальчик трет свое запястье и в глазах застывают обида и непонимание: «Зачем ты так поступаешь? Разве тебе мало всего, что ты делаешь со мной?» - вот что я вижу. И – да – мало.
Я резко встаю и направляюсь к двери:
- Собирай свои вещи. Буду ждать тебя на улице около машины, - и, уже перешагивая через порог, оборачиваюсь, - Я только начал, Антон.
Он вздрагивает, мгновенно понимая, что именно я имел ввиду. Шелковая полоска в его руках трещит, грозя превратиться в никому не нужный разорванный кусок ткани.
- Ты не обретаешь свободу: ты меняешь одну тюрьму на другую. Думай об этом.
Я ухожу, слыша, как скрипят пружины кровати, как раздается мне в спину тихое поскуливание, переходящее в такое же тихое рычание.
Сердце сильнее толкается в грудную клетку, и я подавляю желание снова обернуться. Да, Илье не стоило так говорить – это слишком похоже на правду.
…Мальчик вышел из дома минут через десять, таща за собой мою спортивную сумку. Я не стал ему помогать и подождал, пока звереныш подойдет к машине.
Антон опустил тяжелую сумку на заснеженную землю и нахохлился, поплотнее запахивая на себе отнюдь не предназначенную для такой погоды куртку. Ветер играл с его отросшими волосами, и мальчик был похож… на принца.
Я невольно залюбовался им, забыв про все. Реальность, в который раз, подло оставляла мое сознание, меняясь, искажаясь до неузнаваемости: передо мной стоял не пятнадцатилетний мальчик, а молодой мужчина. Стоял, гордо вздернув подбородок и скрестив руки на груди. Он что-то мне говорил, не требуя ответов и поддержания беседы. Он знал, чего хочет и что вправе требовать от меня: я бы не стал спорить с ним – с ним таким. А потом мое видение замолчало и протянуло мне руку. Не для пожатия, не для того, чтобы коснуться меня: парень подал ее так, как это делают короли, когда снисходят до милости к своим вассалам. И я бережно принял в свои ладони узкую кисть и прикоснулся к кончикам хрупких пальцев губами, согревая дыханием зябкую кожу.
Толчок в плечо заставил меня прийти в себя. Я стоял около звереныша и сжимал его запястье в руках, прижимая ладонь мальчика ко рту. Второй рукой Антон пытался меня оттолкнуть:
- Что ты делаешь?! – он выглядел слегка испуганным, - З-зачем? Не смей!
Брови звереныша изогнулись, и он скривился, морщась от…
Я медленно разжал свои пальцы и со всей силы залепил ему пощечину. Тварь! Прекрасное видение исчезло, оставив мне лишь слабое подобие увиденного: строптивого мальчишку, который смеет смотреть мне в лицо корча из себя невесть что!
Антон отшатнулся, хватаясь за щеку:
- Я же ничего не сделал!
Моя рука поднялась во второй раз, но мальчик отпрыгнул в сторону и… побежал. Он в раз забыл обо всех обещаниях, которые дал мне несколько дней назад, забыл про свою мать, про меня. Он бежал прочь, стараясь изо всех сил, в нелепо развевающейся яркой одежде, оступаясь в снегу и смешно размахивая руками.
Мне вспомнился Илья и звук захлопывающейся двери. Я не стал удерживать рыжего - не стану гоняться и за маленькой дрянью, которая… вернется.
Заперев дом и усевшись в машину, я достал пачку из бардачка, и, выкурив пару сигарет, позволил себе расслабиться, прикрыв глаза
Наверное, я задремал, потому что за окнами машины окончательно стемнело. И что-то было неправильно, чего-то не хватало. Я не сразу понял, чего именно. Осознание пришло тихо, ясно и неотвратимо: звереныш.
Пришлось выйти из машины. Сумка, так и не убранная, все еще стояла около багажника. Я потянулся к ней, но мой взгляд натолкнулся на фигурку, скорчившуюся около заднего колеса, привалившуюся к нему спиной.
Антон сидел на корточках, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом.
Я обогнул машину и встал напротив него. Мальчик почувствовал взгляд или услышал мои шаги, но так или иначе, он поднял голову и взглянул на меня. В темноте не было видно его лица, но я предполагал, что там выражение загнанного в угол существа. И сейчас в этом не было моей вины.
Антон молча смотрел на меня, не делая попыток оправдаться или встать. Я молчал, не спеша предпринимать что-либо, я молчал, пока не увидел, что его просто колотит от холода. И в очередной раз сдался. Мне еще доведется пожалеть об этом, но сейчас я не могу смотреть, как он дрожит.
Дверца машины послушно отворилась.
- Залезай, - звереныш неловко поднялся на ноги, - Сумку возьми.
Он послушно подошел к сумке, взял ее в руки и залез внутрь машины. Я аккуратно прикрыл за ним дверцу. Немного постоял, рассматривая сквозь стекло мальчика, который застывшим взглядом смотрел прямо перед собой. Дурак.
Когда я тоже сел в салон, Антон затравленно взглянул на меня. Я, не обращая на него внимания, завел машину и развернул руль так, чтобы взять направление на трассу.
Мальчик несколько раз порывался что-то сказать, но так и не решился. А мне совсем не хотелось с ним разговаривать после того, что он сделал.
Видя, что меня лучше не трогать, впервые уловив мое настроение, Антон отвернулся и всю дорогу до моего дома не произнес ни слова. Он просто молчал, подперев голову рукой, и смотрел в окно машины. Признаться, я был этому рад: раздражение сменялось апатией с пугающей цикличностью, и я опасался, что если он выведет меня из себя еще и разговорами, то я просто изобью его, наплевав на все. Теперь действительно наплевав.
Только у самого дома, когда я заглушил двигатель, Антон робко спросил о том, что, видимо, мучило его всю дорогу:
- Что ты сделаешь со мной за то, что я пытался сбежать?
Я развернулся к зверенышу и внимательно посмотрел на него. Он сидел, ссутулившись, опустив голову, всем своим видом показывая, что хочет услышать мой приговор и одновременно боится этого.
Молчание несколько затягивалось, но мальчик даже не пробовал поторопить меня с ответом. И я сжалился над ним. В конце концов, он вернулся. Сам.
- Съем.
Антон вздрогнул и удивленно посмотрел на меня:
- Ч-что? – он смешно моргнул одним глазом.
- Я тебя съем. С соусом, сладким перцем и овощами.
Губы мальчика искривились, и это отдаленно напомнило мне улыбку.
- Ты ш-шутишь? – он слегка заикался, и мне стало его жалко.
Я широким жестом сгреб его и крепко обнял, прижимая к себе. Даже сквозь несколько слоев одежды было слышно, как сильно колотится его сердце. Мои губы коснулись виска Антона, и я вздохнул:
- Конечно, шучу. Я ничего тебе не сделаю. Но если это повторится…
Я многозначительно замолчал, давая осознать мои слова. Антон нерешительно поднял руку, и она легла мне на грудь. Мои глаза широко распахнулись, а сердце поймало ритм сердца звереныша. Я шумно сглотнул, не зная, действительно не зная, как поступить. Но маленькая ладошка, на секунду замерев, разрешила это недолгое замешательство: мальчик надавил на руку и попытался оттолкнуть меня.
Моя ладонь легла на затылок Антона, сгребая его волосы в кулак, заставляя запрокинуть голову назад и посмотреть мне в лицо:
- Ты все-таки не заслуживаешь хорошего отношения, - прошипел я.
Губы мальчика сжались в тонкую бледную линию.
- Я поспешил: я подумаю над твоим наказанием, как только мы окажемся дома. А сейчас выметайся из машины и только попробуй что-нибудь выкинуть.
Взгляд, с которым звереныш сделал то, что я приказал, мне решительно не понравился. И я понял, что он все же сотворит нечто такое, что мне совсем не понравится.
Я оказался прав. Как только мы перешли из подземного паркинга в холл дома, Антона словно подменили. Я смотрел на него и находился в состоянии легкого оцепенения и, наверное, потому не смог вовремя остановить мальчишку. Не знаю, что повлияло на его поведение, возможно, те разноцветные тряпки, которые я заставил одеть, но… это было просто ужасно!
Антон, словно заправская блядь, кривляясь и виляя бедрами так, что можно было вешать табличку «занос три метра», прошелся мимо разинувшего рот секьюрити, подмигнув ему. Я догнал мальчишку, крепко сжал его локоть, и, подтащив к дверям лифта, с силой ударил по кнопке вызова. Убью его дома, я убью его дома. Не_сейчас! Несколько вдохов и выдохов немного помогли мне справиться с той злостью, которая уже поднялась внутри меня.
Я очень надеялся, что охранник никак не отреагирует, и я смогу увести эту маленькую дрянь без лишних комментариев со стороны, но моим надеждам не суждено было сбыться.
Присвистнув, охранник перегнулся через свою стойку и проговорил:
- Вижу, у вас сегодня будет веселый вечер.
Я натянуто улыбнулся:
- Пожалуй, - скорее бы пришел лифт!
- А вы на всю ночь или?.. – я с возмущением посмотрел на него.
Мужчина переходил все границы в своем любопытстве и, клянусь, я никогда не давал ему повода для подобного ко мне обращения! Убью скотину! Паршивец! Тварь!!! Мои мысли скатывались в банальную истерию: я не думал, что мальчишка сотворит нечто подобное! А если охранник рассмотрит его слишком хорошо? Для чего я тогда так вырядил звереныша?! Для того чтобы все, кто встретит нас в такой час обратили внимание на его безвкусно кричащие тряпки, на нелепое сочетание красок и форм, но не самого мальчика! И… и… и вот результат! Господи, лифт! Ну, пожалуйста, лифт!!!
Антон тем временем, несмотря на мои пальцы, которые наверняка оставят синяки на его коже, поднял руку, затянутую в розовую перчатку, провел ею по волосам, подхватив кончик шелковой ленточки, что их стягивала в небольшой хвостик, и игриво пропел противным фальцетом:
- Боюсь, что на всю ночь у него не хватит ни денег, ни сил. Но когда я освобожусь… - где он набрался этой пошлости?!
Створки лифта медленно разъехались в стороны, и я тут же впихнул туда мальчишку. Нам в спину донесся крик секьюрити:
- Я тут до пяти утра!
- Он, - рявкнул я, но запнулся и тут же исправился, - она это учтет!
- Удачного времяпрепровождения! – это прозвучало, когда двери сомкнулись за нами и лифт мягко тронулся.
Я немного постоял, положив ладони на прохладную поверхность обшивки лифта, а затем медленно обернулся. Звереныш стоял прямо передо мной, облокотившись спиной о поручень под зеркальными вставками, и похабно улыбался. Это… это была месть за пощечину?! Да, как он смеет!
- Ты выставил меня полным идиотом, - тихо произнес я, с ненавистью глядя в карие глаза.
- Правда? – столько фальшивого удивления было в его голосе, что я опешил.
- Ты… - мое дыхание сбилось, и я откашлялся, - ты понимаешь, что я с тобой сделаю после подобного?
Мальчик вздернул вверх подбородок и вкрадчиво произнес:
- Понимаю.
- Тогда зачем? Ты можешь мне объяснить, черт возьми, зачем?! – я с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на Антона.
- Я меняю одну тюрьму на другую – ты сам сказал, - глаза звереныша нехорошо прищурились.
Я отступил на шаг назад, уперевшись спиной в двери: он меня не боялся, он меня не воспринимал, он… надо мной смеялся. Надо взять себя в руки.
Сократить между нами расстояние оказалось делом одной секунды. Я вжал звереныша в поручень, и мальчик неловко выгнулся назад, запрокидывая голову. Мои пальцы прошлись по его симпатичному лицу, слегка царапая ногтями кожу. В глазах отразилось что-то похожее на настороженность. Я сам виноват: слишком хорошо к нему относился и… вот.
- Больше не будет пустых угроз, - пальцы стиснули его щеки.
Антон попытался мотнуть головой, чтобы освободиться, но я держал слишком крепко.
- Я обещал, что позабочусь о твоей матери?
- Д-да, - вот теперь у него снова жалкое выражение лица, как и тогда, в самом начале нашего знакомства.
Я наклонился совсем близко к лицу Антона:
- Теперь тебе придется очень постараться, чтобы я сдержал данное мною слово. Иначе, - я улыбнулся, - я устрою ей веселую жизнь. Не тебе - ей! Я могу все, ты понимаешь меня? Я превращу ее существование в настоящий ад и заставлю тебя смотреть на это! Не сомневайся даже, маленькая дрянь!
- Егор…
- Я говорил тебе не называть меня по имени! – я тряхнул его так, что он вскрикнул, ударившись головой о зеркало.
- Не надо, я прошу тебя. Я больше не буду!
- А большего и не надо: ты уже все сделал!
Лифт остановился, и я вытолкнул мальчика наружу, как только створки дверей разъехались в стороны.

 Отправлено: 17.07.08 11:16. Заголовок: Антон споткнулся о п..

Антон споткнулся о порог лифта, но, к моему сожалению, удержался на ногах. Он неловко развернулся и возмущенно посмотрел на меня. Руки звереныша, сминающие одетую на него юбку, были сжаты в кулаки, а губы опять кривились в какой-то совершенно не нравящейся мне улыбке.
Нет, я просто поражаюсь этому ребенку: выражение лица мальчика может принимать сотню оттенков эмоций, которые он испытывает, меняет так быстро, что даже сам не успевает их осознать в полной мере, и вот, будучи недавно расстроенным и жалким, он уже сердитый и недовольный! И сердится он на меня!
В другое время это могло бы позабавить, но сейчас… сейчас мне было совершенно не до того: он меня унизил. Прилюдно. Плевать, что мой позор видел только один охранник – этого более чем достаточно! Возможно, унижение было обоюдное: все-таки парень, одетый в женскую одежду не самой лучшей расцветки - это неприятно, только… ему это идет! Не желаю слышать какие-либо жалобы: одежда – всего лишь вынужденная необходимость. Антон должен это осознавать. Я же не идиот просто так таскать его, не позаботившись о своей безопасности.
Я прошел мимо замершего соляным столбом Антона, слегка задев его плечом, и остановился около двери в свою квартиру.
Вот честно, я думал, что когда мы доберемся до дома, то все будет хорошо. По крайней мере, с Антоном, но, увы: из-за двери гремела музыка, да так, что я не удивился, если бы кто-то из соседей вызвал милицию. Илья вернулся домой в «прекрасном» настроении и вкупе с тем, что мне только что устроил Антон… Они издеваются надо мной! Ключи, которые я достал из кармана, выпали из моих рук. Ночь будет и правда веселая – я это уже чувствовал каждой клеточкой своего тела.
Звереныш наклонился, подбирая ключи, и протянул их мне. Колечко брелка покачивалось на его пальце, и связка тихо позвякивала. Мальчик наклонил голову набок и молча рассматривал меня. С интересом. Черт возьми! Меня раздражало решительно все, что сейчас делал Антон. В любом его жесте я чувствовал подвох, своего рода издевательство, и переносить это становилось все сложнее. Я понимал, что накручиваю себя, но ничего не мог с этим поделать: мне хотелось объяснить самому себе все реакции на мальчишку, однако получалось так плохо, что чувство сходное с отчаянием медленно, но верно начинало точить меня изнутри. Я не знаю, что мне с ним делать. Вернее, знаю, но… Но я запутался! Его глаза и губы, и эти волосы, перевязанные ленточкой… Пусть я сам его так одел, пусть я сам виноват, что он выделывается, однако это не дает ему прав на подобное поведение! То, что оправдывает меня, ни в коей мере не оправдывает его!
Я сдернул ключи с его пальца и развернулся к двери.
- Мне казалось, что ты живешь один, - Антон расправил складки цветастой юбки и подтянул вверх сползшую перчатку.
Шорох ткани, расчетливо – расчетливо! – медленные движения, пренебрежительный взгляд: я не мог этого выдумать! Он, мало того, что ведет себя отвратительно, намеренно выводя меня из себя, так еще и взялся… Нет.
Я чуть снова не выронил ключи: неужели он знает, что я думаю, что ему грозит, и пытается меня… соблазнить? Абсурдно. Абсурдно! Только вот так мне и виделось все происходящее сейчас.
Я провел рукой по лицу, словно бы пытаясь стереть вместе с выступившей холодной испариной и свои мысли. Я схожу с ума. Он заставляет меня становиться таким. Я с опаской покосился в сторону мальчика.
- Тебе казалось, - мне с трудом удалось сглотнуть внезапно ставшую вязкой слюну.
- А что будет, если твой сосед или соседка заявят в милицию? – мальчишка принялся с невинным видом разглядывать кружевной край маечки, выглядывающей из расстегнутой куртки.
Антон смотрел на эту чертову кружевную оборку, теребил ее пальцами, отнюдь не потерявшими своей привлекательности из-за вульгарно-розовой перчатки. А мне было нехорошо: его действия подтверждали мои опасения и заставляли чуть ли не бояться каждого его жеста. Я не могу себя контролировать, когда он рядом со мной.
Я вставил ключи в замочную скважину, поворачивая их до тех пор, пока не раздался щелчок. Только потом позволил себе снова обернуться к Антону. Он стоял небрежно оперевшись плечом о стену и смотрел на меня. Прямо в глаза. Край майки он оставил в покое и я готов был молиться на него из-за этого.
- Не заявят. А ты постарайся не болтать много, надеюсь, не надо уточнять почему? – мальчик только покачал головой.
Этот жест мне ужасно не понравился. Что-то было в Антоне не так, неправильно и я не мог уловить, что именно. Единственный ответ, который приходил мне в голову, приводил меня в состояние легкого шока и я отказывался – отказывался! – его принимать за правду. Мальчик играет со мной. Больше того, он играет мной.
- Мы же договорились…
Терпение, наконец, лопнуло, полоснуло по и так натянутым нервам. Моя рука с силой ударила по стене рядом с лицом звереныша. Антон вздрогнул, и его глаза чуть расширились. Непонимающе расширились, черт побери этого ребенка!
- Не смей разговаривать со мной в таком тоне, - я прошептал это очень тихо: громко сказать подобное просто не получилось – мой голос непременно бы сорвался или задрожал – никто не давал Антону права быть таким снисходительным, - Мы ни о чем не договаривались.
Я толкнул свободной рукой дверь в квартиру, распахивая ее настежь. Музыка стала слышна на несколько порядков громче, и мне пришлось повысить голос:
- Заходи.
Звереныш послушно поднырнул под мою руку, задев при этом меня бедром, и шагнул в коридор квартиры, оглядываясь вокруг. Мне захотелось остаться на лестничной площадке. Однако я последовал за мальчиком, закрывая дверь за собой, отрезая все пути для отступления. Загоняя себя в ловушку. Эта мысль пугала чуть ли не больше, чем все остальные, будившие во мне инстинкт самосохранения.
Мальчик развернулся и сдернул ленту со своих волос. Русые пряди рассыпались по худым плечам, рука с узкой полоской ткани опустилась и пальцы разжались, роняя ее на пол.
Есть выражение: все демоны в его душе завыли. До этого момента мне казалось, что это высказывание просто метафора, но… я ошибся: я отчетливо услышал голоса этих демонов. Они не просто выли: они стонали. Неприлично, похабно, мерзко…
Пришлось прикрыть веки и несколько раз глубоко вздохнуть, пытаясь успокоиться и прогнать из своей головы нестройный хор невидимых тварей. Когда я решился открыть глаза и снова посмотреть на Антона, то увидел, что он улыбается. Его лицо показалось мне незнакомым. Да, сколько можно издеваться надо мной, в конце концов?! Ужас скользнул по позвоночнику стайкой мурашек, и противно заныло под ложечкой.
И я не стал сдерживаться: оттолкнул паршивца прямо к вешалке и стал бить его наотмашь по лицу: невероятно хотелось стереть гадкую усмешку с приоткрывшихся губ, желающих произнести что-то в свое оправдание. Ведь в оправдание же? И чем больше я его бил, тем больше мне казалось, что по лицу мальчишки разбегаются трещины, ломая, заставляя осыпаться кусками нелепую маску почему-то оказавшуюся на нем.
Антон пытался заслониться руками, но я не давал ему такой возможности, сметая все попытки сопротивления, дергая за ворот куртки, опуская ее на предплечья мальчишки, тем самым ограничивая его движения.
- Дрянь! Не смей вести себя так! Не смей меня провоцировать! Не смей! – еще пара пощечин звучно легло на его раскрасневшиеся от ударов щеки – это было видно даже в том скудном свете, который проникал в коридор из приоткрытой в комнату двери.
Маски больше не было: был испуганный звереныш, забившийся в висящую одежду. Только теперь меня это не обманывало: теперь я знал правду об Антоне. Я знал и не желал больше потакать его уловкам.
- Прекрати! – закричал мальчик после очередной пощечины, рванувшись в сторону, - Прекрати!!!
Голос сорвался, когда я ткнул Антона головой в синий пуховик Ильи, накрыв при этом ладонью его лицо. Этого показалось мне мало: я сгреб ткань майки на плече звереныша, рванул на себя так, что она затрещала, а потом с силой бросил мальчика себе под ноги. Вот единственное место, которого ты достоин! И забывать об этом совершенно не следует. Ты меня рассердил, как же ты меня рассердил! О том, что Антон меня не только рассердил, но и напугал, я старался не думать.
Звереныш упал на колени, хватаясь за мои брюки, чтобы удержать равновесие. Все ничего, если бы, падая, этот дурачок не перевернул и вешалку. Она с грохотом сверглась на пол, и одежда рассыпалась вокруг мальчика, втянувшего голову в плечи, путающегося в почти сползшей с него куртке.
Видимо, нашу возню услышали, так как музыка стала немного тише. И уж совсем не явилось для меня неожиданностью, когда я услышал сдержанный голос Ильи:
- Вау, какое забавное зрелище, - несмотря на фразу, подразумевающую достаточно сильные эмоции, наигранно-скучающих ноток нельзя было не заметить. Впрочем, я уже ни в чем не был уверен.
Я поднял глаза на рыжего. Илья стоял в проеме комнаты звереныша (кстати сказать, оттуда и слышалась музыка, что совсем мне не понравилось: он не имел права туда заходить без моего ведома и тем более что-то там трогать!), скрестив руки на груди. Вся его поза выражала полное безразличие к происходящему, однако носок тапка нервно постукивал, не всегда попадая в такт музыки.
- Егор, ты опустился до того, что бьешь девушек? – взгляд моего друга скользил по сжавшейся фигурке возле моих ног.
Я почувствовал, как пальцы Антона сильнее сжимаются, оттягивая брючину. Мальчишка приподнял голову и посмотрел на Илью. Держу пари, что взгляд был более чем красноречив.
Брови рыжего тут же взметнулись вверх и он присвистнул. А я готов был зарычать: Боже, дай мне сил и терпения!
Илья сделал пару шагов по коридору, включил свет, а потом заглянул в мою комнату. Ну, конечно, оригинал надо было сравнить с фотографией на стене! И, я не сомневаюсь даже, что сейчас последуют язвительные комментарии.
Рыжий медленно развернулся, внимательно посмотрел на Антона, и затем на меня:
- Какая милая на нем юбка. Это он сам придумал так разгуливать? – интонации мне не нравились, но… кто из присутствующих учитывал мое мнение?!
Илья намеренно не обращался напрямую к мальчику, а мне отвечать не хотелось. Я протянул руку и вздернул Антона на ноги. Звереныш неловко схватился за меня, но его по инерции впечатало в мой бок. От этого тонкого, нескладного, горячего, развратного тела, меня бросило в жар. Антон хотел отстраниться, однако я не позволил ему: дискомфорт от близости я переживу, но отпустить паршивца, когда рядом Илья… нет!
- И как мне его называть, Егор? – Илья нехорошо оскалился и подошел поближе.
Его глаза теперь смотрели только на меня, хотя пальцы зарылись в волосы звереныша, сжимаясь в них. Я услышал, как мальчик зашипел от боли и дернулся.
- Отпусти его.
- Почему? Разве ты привел это нечто в шлюхастых тряпках не для того, чтобы мы жили втроем? – Илья играл с огнем и прекрасно знал это. Он тоже меня провоцировал! – Весело жили втроем…
Рыжий сделал шаг и оказался совсем рядом, зажимая своим телом Антона между нами.
Мальчик бросил на меня испуганный взгляд, но снова промолчал, лишь заерзал, пытаясь вывернуться. Его куртка, соскользнув, упала на пол.
Илья усмехнулся и, наконец, оставив в покое его волосы, сомкнул руки на плечах Антона, стискивая их, толкая еще ближе ко мне. Хотя это было уже вряд ли возможно: мальчик и так был тесно прижат к моему телу.
- Тебя возбуждает женская одежда, милый? – голос Ильи звучал приторно сладко, - Мог бы просто сказать и - ты же знаешь - я одену все, что угодно.
- Илья, прекрати устраивать спектакль.
- Я устраиваю спектакль? – Илья наклонился к уху Антона, который замер, смотря на меня: единственная причина, почему я позволял рыжему лапать звереныша – это был страх, четко угадывавшийся в глазах мальчика.
И этот страх становился все сильнее: я ощущал его почти физически. Досадно было, что это заметил не только я один: Илья упивался положением звереныша и старался сделать все, чтобы усилить эффект от своих действий. Хотя, по большому счету, рыжему было плевать на Антона: он думал, что досаждает мне, доказывая невесть что.
- Да ты.
Илья тихо рассмеялся, перемещая ладони с плеч Антона на грудь, гладя ее сквозь тонкую ткань маечки, одновременно расстегивая маленькие пуговички. Слишком проворно, на мой взгляд, расстегивая...
- Я не устраиваю спектакль – я в нем участвую, - ему оставалось только облизнуться.
То, что делал рыжий, было уже слишком для Антона, и мальчик стал усиленно вырываться. Даже голос прорезался:
- Что ты делаешь?! Отвали от меня! Егор! – мое имя звереныш выкрикнул как-то совсем отчаянно, пытаясь ударить Илью локтем и сбросить с себя его руки.
Вместо помощи или отповеди я… мило улыбнулся: пусть это станет наказанием и уроком Антону. Как все удачно складывается – даже выдумывать не придется. И разве это не то, чего добивался этот маленький шлюшка, соблазняя меня на лестничной площадке, а потом еще и здесь? Конечно, я не позволю зайти «играм» Ильи далеко, но почему бы и, правда, не устроить маленькое представление? Я ревнив, но не настолько, чтобы думать, что рыжий и впрямь польстится на мальчика. И я говорю не о ревности к Илье, совсем нет: меня волнует только Антон. Я хочу, чтобы он понял меня: понял, чем может грозить непослушание. Я могу его отдать кому-нибудь другому, если Антон мне надоест или выведет меня из себя. Могу потом забрать обратно, разобрать и собрать снова по кусочкам. Я могу все.
Тут меня обожгло осознанием (не то чтобы я не осознавал раньше положения вещей, но сейчас это чувствовалось намного острее): в моей воле сделать с мальчиком все, что заблагорассудится. Он сам сунулся ко мне, я дал ему относительную свободу и выбор, но… кто сказал, что мне можно верить? Я не отпущу его просто так, не получив должной компенсации. За что? Это не важно. Придумаю.
Я перехватил руки звереныша и развел их в стороны. Илья, пытающийся отбиваться от звереныша, посмотрел на меня и вопросительно приподнял одну бровь:
- Ты делишься со мной им? В самом деле, делишься? – недоверие и что-то еще, похожее на - удивление? - были в его вопросах.
Антон задергался с удвоенной силой, даже, кажется, всхлипывая. Я сжал тонкие запястья и кожу, словно обожгло прохладным шелком перчаток. Мальчик поднял голову и я увидел, что его губы снова кривятся. Уже не в улыбке, но это было последней каплей моего и без того поистине ангельского терпения:
- Да, я с тобой делюсь, - полуправда, полу-ложь.
- Что ж, раз так… - он усмехнулся.
Карие глаза звереныша широко распахнулись, когда Илья, больше не встречая сопротивления, привлек к себе худое тело, и двигало рыжим в этот момент отнюдь не желание. Что же тобой движет, Илья? Тебя никогда – никогда – не тянуло на детей. Ты не смотрел в их сторону, если «детям» было меньше восемнадцати. Что же сейчас? Мой мозг пытался найти ответ: я не хотел упустить нечто важное, что повлекло бы за собой… проблемы более серьезного характера, нежели неожиданная страсть Ильи к несовершеннолетним.
- Егор… - тихое отчаяние в голосе мальчика показалось мне лучшим подарком после всего, что Антон мне устроил сегодня.
Я даже не стал вспоминать, что не хочу, чтобы он называл меня по имени. Тем более, должен признаться, - это неправда: мне нравится, когда Антон произносит мое имя. Просто в тот момент так было надо: надо было сказать что-либо в таком роде. Я и сказал.
А сейчас… Ты так легко забываешь мои приказы, так легко не слушаешься меня, так низко пользуешься моим доверием – ты получишь то, что хочешь.
Илья меж тем, справился с пуговицами майки и потянул ее вниз, обнажая бледную кожу плеч мальчика. Тонкие ключицы притягивали мой взгляд: хотелось тоже… так же… коснуться… хотя бы вскользь.
Мои мысли стали дробиться на обрывки фраз, а периферическое зрение постепенно пропадало, сосредотачиваясь на том, что я видел прямо перед собой. Плохо.
Замерший было Антон вздрогнул под прикосновением рук Ильи, а потом… потом в него словно бес вселился: мальчик стал яростно отбиваться, пинать нас обоих ногами, не заботясь - попадет или нет, извиваться и даже пытаться укусить. Причем, все это совершенно молча, что наводило меня на определенные мысли. Он просто ломается: ему приятно! Ему все равно с кем! Все равно, кто будет на моем месте!
Холодная и уже ничем не сдерживаемая ярость затмила все: я отпустил руки звереныша и подхватил его брыкающиеся ноги под коленки. Никто не скажет, что это было легко сделать. Илье ничего не оставалось, как ухватить мальчишку поперек туловища, иначе Антон просто бы упал на пол прихожей.
- В комнату, - скомандовал я и рыжий не стал спорить, безошибочно угадав в чью именно комнату надо идти.
Антон выгибался дугой в наших руках, рычал, но не кричал, а только стонал - шлюха! - тихо вскрикнув, лишь когда мы не слишком изящно попытались втащить его в дверной проем: никто не виноват, что он, дернувшись, ударился головой о косяк. Никто кроме него самого. Его юбка задралась, обнажив тонкие тощие ноги в колготках, которые он уже умудрился где-то порвать. Да еще и ботинки из-за дерганий Антона, пачкали мою одежду. Заставлю лично все выстирать!
Добравшись до широкой новой кровати, я кивнул Илье на нее, чуть качнув ноги мальчика в сторону. Рыжий совершенно правильно меня понял, подавшись в ту же сторону: раскачав извивающегося звереныша, мы бросили его на кровать. Упав на мягкую поверхность, Антон тут же подобрался и отполз в дальний угол, вымарывая обувью покрывало, вжимаясь в спинку. Илья потянулся к нему, ловя за щиколотки и пытаясь подтащить к краю кровати, чтобы разуть.
Я медленно, наступая носками на пятки, снял с себя ботинки, сбросил на пол куртку, стащил свитер, оставшись в легкой рубашке. Потом развернулся к играющему магнитофону. Ну, раз у нас такие терпеливые или лояльные соседи, то почему бы им не послушать музыку еще немного? А с Ильей я поговорю позже на тему, что он тут делал с музыкой и в темноте. Я увеличил громкость и развернулся к кровати.
- Поиграем? – мой вопрос утонул в словах песни, льющейся из динамиков магнитофона.

 Отправлено: 23.07.08 12:43. Заголовок: :sm15: Хочу продол..

Хочу продолжение!!!!!

Ориджинал - Просто Сууууппппер!

 Отправлено: 24.07.08 12:44. Заголовок: Я присел на кровать,..

Я присел на кровать, начиная расстегивать тесный ворот рубашки и наблюдая, как Илья борется со зверенышем.
Мальчик с молчаливым упорством пытался вывернуться из цепких рук рыжего: его ноги сбивали покрывало и простыни, спихивали, чуть ли не на пол, руки сгребали подушки, цеплялись за спинку кровати, чтобы не дать Илье подтащить к себе щуплое тело.
Почему Антон не кричит? Разве это было бы не естественно в его положении? Так поступил бы каждый: такую реакцию можно назвать более чем адекватной. Но звереныш молчит. Я не могу понять логику его поступков, а если так, то... я что-то упускаю.
Я почти закончил с рубашкой, но предпоследняя пуговица прокручивается в моих пальцах и отлетает. Мне кажется, что отчетливо слышно, с каким грохотом она ударяется об пол, как скрежещет, закатываясь под кровать и там, пару раз вздрогнув по инерции, замирает. Мои чувства обострены. Все. До единого.
Мне хочется поучаствовать в том, что происходит, но я сижу и покорно жду: занять свое место во всем этом я еще успею. Я хочу понаблюдать. Но что же не так?
Ботинки мальчика, наконец, отлетают в сторону, и я провожаю их взглядом. Мне хочется покупать ему более качественные вещи: одевать в них, чтобы потом снять все это к чертовой матери, раскрывая мальчика, извлекая из тряпок, словно конфету из красивой обертки. И совсем безразлично, что руки испачкаются: в горячих ладонях конфеты всегда тают, оставляя после себя липкие пятна. Которые не так-то просто смыть.
Победный вопль Ильи не дает сосредоточиться на собственных мыслях, возвращая в реальность: в тускло освещенную комнату с оглушающе громкой музыкой, к двум телам, которые практически сплелись на кровати.
Я вытягиваю руку и провожу пальцами по щиколотке Ильи, обнажившейся из-за задравшегося края брюк. Рыжий, сумевший все-таки подмять Антона под себя, поворачивается и вопросительно смотрит на меня. Я медленно качаю головой: ничего, продолжай. Я разрешаю.
Перевожу взгляд на мальчика, впитывая каждое проявление эмоций, каждую черточку его лица: красивый, с растрепанными волосами, со сбившимся дыханием – похоже, он решил сопротивляться до последнего. Глупо. Однако если бы он сдался сразу, я бы его убил. Даже не раздумывая. Приложил бы хорошеньким личиком об стену, размазывая по обоям его сопли и кровь. Уже не знаю, что мне от него больше хочется: покорности или вот такой безрассудной ярости. Если бы кричал… если бы еще кричал…
Рука Антона взметнулась вверх, разрывая объятья рыжего, мазнув по его плечу, и я замер: мальчишка смотрел на Илью, извиваясь под ним, терся об него своим телом, пытался поправить волосы, упавшие на глаза. Пот впитывался в русые пряди, делая их в неверном освещении комнаты почти черными, тяжелыми. Локоны перечеркивали его лицо, лезли в рот и мальчик приоткрывал губы, высовывал язык, пытаясь вытолкнуть вездесущие волосы. Он выгибал шею, откидывая голову назад, словно предоставляя Илье все права на себя. Но Илья не имел на Антона абсолютно никаких прав: я позволял ему измотать упрямца, сбить спесь, но я не отдавал звереныша в чужое владение. Это маленькое развратное существо сильно ошибается в своих выводах. Оно сильно ошибается во мне.
Я облизал внезапно пересохшие губы. Стопа мальчика ударила по моему бедру – конечно же, специально, чтобы я обратил внимание – оставляя после себя ноющую боль. Ничего кроме боли, ничего кроме тупого подчинения, ни капли отданного лишь мне внимания. Только скользящие по телу руки, только «случайные» столкновения, только намеки на нечто большее и все же: я не твой, я не твой не смотря ни на что!
Рыжий потянулся к зверенышу: губы, с некоторой нежностью, задели сначала изгиб плеча, потом выступающую от напряжения жилку на шее, мочку уха. Он оглаживал бедро мальчика, забираясь под юбку, что-то шепча, прижимаясь щекой к его виску. Насколько я мог судить по выражению лиц, Илья уговаривал не трепыхаться… или шептал нечто глупое, чтобы звереныш расслабился. Илья это умеет.
Антон скашивал на рыжего полубезумные глаза, и длинные ноги сгибались в коленях, открывая моему взгляду неожиданно плавно очерченные ягодицы, затянутые в порванные колготки, шов которых, должно быть, очень неприятно врезался в …
Я нахмурился. Сейчас Антон, отбивался от Ильи как-то неубедительно вяло, одной рукой поправляя свою юбку (на мой взгляд, только еще большее ее задирая!), сжимал ноги так, что коленки терлись друг о друга, рот приоткрывался и с его губ срывались соблазнительные стоны. Ну, я так думаю, что соблазнительные: на самом деле мне было практически не слышно звереныша из-за громкой музыки.
Я сбросил с себя рубашку, расстегнул ширинку и одним резким движением откинулся на кровать, оказываясь рядом с Антоном, тут же приподнимаясь на локте так, что мальчик снова был зажат между мной и Ильей. Звереныш вздрогнул и подался в сторону рыжего – инстинктивно или нет, было просто все равно.
Мои глаза зло сузились: «Тянешься к нему? Не можешь уже, да?» - я не слишком ласково, отпихнул Илью в сторону, заставив его скатиться с мальчика, а после моя рука легла на пах Антона. И вот тут маленький паршивец – впервые – издал звук, так похожий на вскрик. На его счастье я не почувствовал никакого возбуждения в этом тощем теле, иначе… Иначе он бы кричал не переставая. Всю ночь. Всю эту ночь!
Рука Ильи легла поверх моей, глаза, устремленные на меня, казалось, светились в темноте, крылья носа трепетали. Илья не видел никого кроме меня. Я криво улыбнулся, и низ живота заныл от желания, посылая волны жара по всему телу. Прерывистый вздох и рыжий сжал пальцы, причиняя боль, вдавливая мою руку в тело внезапно обмякшего мальчика, приподнимаясь над ним. А потом перегнулся через звереныша и буквально впился поцелуем в мой рот.
Он целовал торопливо, мокро, жестко настолько, что губы начинали гореть. Отстранялся, чтобы посмотреть мне в глаза, и опять приникал, словно не мог оторваться, словно только одно это могло его убить. Рыжий вылизывал мои губы, стонал в них, вызывая удивление внезапно проснувшейся страстностью. И ведь нельзя сказать, что обычно Илья был холоден, но сейчас он меня просто поражал. С плохо скрываемым нетерпением он тянул меня за плечо, царапая ногтями кожу, откидывал назад голову, шепча в потолок слова, которые я не мог расслышать, и снова возвращался к терзанию моих губ.
Я отвечал осторожно, ловя каждое его порывистое движение, каждый нервный вздох у края моих губ, но все равно постепенно мне передавалась эта горячечная дрожь – его желание, в котором мне виделось что-то отдаленно напоминающее похоть. Я ловил его язык, слегка прикусывая, посасывая, тоже приподнимаясь над кроватью, все сильнее опираясь на руку, лежащую на мальчике.
Целуя Илью, я чувствовал пульсацию крови в паху звереныша. Ладонь нагревалась все сильнее, под кожей разливался жидкий огонь, и я в какой-то момент с силой сжал пальцы, потому что мне казалось, что иначе то, что сейчас жжет меня изнутри, прорвется наружу, сочась из-под ногтей, из ладоней, выходя сквозь поры вместе с потом. Антон выгнулся и закричал, перекрывая голосом грохот музыки.
Я улыбнулся в рот Ильи, который тычком в плечо, впечатал звереныша обратно в матрас. Мы прекрасно понимаем друг друга.
В очередной раз отстранившись, Илья провел рукой по моим волосам, несильно потянул за одну из прядок, и я увидел в его глазах нежность. Мои волосы всегда были для рыжего чем-то вроде фетиша. Пальцы прошлись по лицу, ощупывая, оглаживая: наверное, так слепые «рассматривают» тех, с кем общаются.
Илья выпустил мою кисть и хотел взять в ладони лицо, но я перехватил его руку, целуя подушечки пальцев, непреклонно и твердо отстраняя, а затем отбрасывая в сторону.
Рыжий дернулся как от удара, хотел было что-то сказать, но я отвел глаза, наклоняясь над мальчиком, и он промолчал. Только слишком громко подумал.
Я всматривался в карие, широко распахнутые глаза и не видел в них ничего. Даже страха: одна пустота. Так не пойдет. Моя рука все еще лежала на паху Антона, и когда я легонько пошевелил пальцами, мальчик прерывисто вздохнул и закрыл глаза, закрываясь, отгораживаясь от меня веками. Да, как он смеет?!
Тихое рычание сорвалось с моих губ:
- Под Ильей ты извивался, а меня даже видеть не хочешь? – выдохнул я в лицо зверенышу. Я хочу его, хочу сейчас, немедленно – всего! Тело… слабое тело – плевать! Я хочу его самого, а не эту фарфорофо-хрупкую оболочку. Хочу заглянуть… внутрь.
Я провел рукой по лицу мальчика, словно желая снять с него маску притворства, ненужной скромности, обманчивого равнодушия. Он не может быть таким безразличным, когда я касаюсь его. Антон вздрогнул, но глаз не открыл. И без того тонкая ниточка терпения с тонким звоном лопнула. Я с силой рванул ткань его майки, разрывая, сдергивая вниз, стараясь быть как можно грубее, задевая затянутые в перчатки поврежденные запястья. Ему должно быть до сих пор больно. Ему будет больно из-за своего паршивого характера!
Мальчишка тут же открыл глаза и попытался заслониться руками. Не вырваться, а прикрыться. Какая потрясающая реакция. Это было худшим оскорблением для меня. Как будто нагота – это самое худшее, что только могло произойти с ним! Он определенно издевается надо мной: игнорирует, не подпускает.
Антон прикрывал от меня свою грудь, прижимая узкие ладони к соскам. Это было вульгарно, это еще больше заводило, это будило желание с_м_о_т_р_е_т_ь. Я схватил его за руки, потянул их в стороны, и звереныш опять стал сопротивляться. Мне приходилось прилагать все усилия, чтобы удержать мальчика на месте. По его щекам текли слезы, и я сильно подозревал, что они не от беспомощности, а от боли в запястьях, которые звереныш рисковал вывернуть, продолжая и дальше так дергаться. Он не отбивался так от Ильи. Даже на боль не обращает внимания! Неужели я настолько ему противен? Лично я???
Одному мне было явно не справиться с этим неожиданно сильным недоразумением.
- Держи его! – бросил я Илье, даже не поворачиваясь в его сторону.
- Егор… - рыжий обнял меня, притягивая к себе, уткнулся носом в затылок.
- Что! – я нервно повел плечами, сбрасывая чужие руки, и на секунду утратил контроль над мальчиком.
Тот тут же освободил свои руки, слишком сильно дернувшись. Так сильно, что даже заскулил, прижимая ладони ко рту. Однако, это не помешало Антону перевернуться на живот и постараться отползти как можно дальше от нас. Господи, да, что это даст?! Тупой что ли?
- Посмотри, что ты наделал! – я гневно взглянул на Илью.
Рыжий и так смотрел. Очень внимательно смотрел. Я повернулся, прослеживая его взгляд, и моему взору предстала еще не зажившая, иссеченная глубокими царапинами, спина Антона. Черт! Нашел момент!
- Это… ты?.. – только и смог выдавить из себя Илья.
Новость? Не вяжется? Эти мысли вызывали только раздражение и я не стал отвечать, потянувшись к мальчику, хватая его за плечо, рывком переворачивая на спину и, сдергивая, наконец, эти чертовы перчатки, обнажая бинты на запястьях. Антон, взвизгнув, выставил руки перед собой, смешно растопыривая пальчики, от чего его ладони стали поразительно похожими на крылья какой-то экзотической бабочки.
В короткой паузе между треками я услышал прерывистый вздох Ильи.
Из-под челки, упавшей мне на глаза, я посмотрел на рыжего. Взгляд у него был растерянный. Но если судить по ширинке, на желаниях его растерянность не отразилась.
- Молчи, - не слишком громко произнес я, но он меня услышал. Прекрасно услышал!
Илья с каким-то странным выражением на лице запустил руку в свои волосы и сжал пальцы. «Молчи! - прокричал я мысленно, - Только молчи! Я не хочу слышать сейчас твой голос».
- Егор, ты же не собираешься и, правда, его насиловать? – Илья все-таки сказал это, как будто не он несколько минут назад жался к зверенышу, как будто не он его целовал! Тогда, зачем был весь этот «маскарад» с его стороны: заставить меня ревновать? Как же он сейчас, должно быть, разочарован…
Рыжий на четвереньках подполз поближе, так что голова звереныша оказалась возле его рук. Мальчик бросил на Илью быстрый, оценивающий взгляд и что-то промелькнуло там такое… не знаю, похожее на надежду. Нет, мой хороший, тебе он помогать не станет. Он слушается только меня. Да, даже если и не совсем слушается – тебе нечего здесь ловить.
Вопрос рыжего я, естественно, оставил без ответа, развернувшись опять к зверенышу.
- Держи его! – громко повторил я, глядя в глаза Антону, сбивая одним яростным движением выставленные в протестующем жесте ладони в сторону. Я не могу больше терпеть!
Руки Ильи послушно опустились на плечи мальчика, вжимая его в кровать, но выражение глаз, смотрящих теперь уже в упор, мне не понравилось. Если я в чем-то и разбирался, так это в том, что Илья так просто не сдастся, и он что-то задумал. Впрочем, анализировать ситуацию сейчас совершенно не хотелось.
Стало почему-то удивительно легко, и я решил, с азартом разрывая подол цветастой юбки звереныша: «Я подумаю об этом завтра!»* - это роднило меня с одной известной героиней – с_женщиной – но… Сегодня девочкой буду не я.
Я оскалился.

* Я подумаю об этом завтра – фраза Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром».

 Отправлено: 25.07.08 11:56. Заголовок: :sm15: АААААААААА!!..

АААААААААА!!!!!!!!
Спасибо автору огромное

Круто, круто, круто!!!!

Ждем, продолжение с нетерпением

 Отправлено: 25.07.08 14:50. Заголовок: o_O мда какие все з..

o_O мда какие все злобные и извращенцы.

 Отправлено: 25.07.08 15:06. Заголовок: По-моему здесь нет з..

По-моему здесь нет злобы и извращений - по мнению героев – здесь у каждого своя правда и свое понимание нормы.

И всех героев ориджинала можно понять и пожалеть – потому, что каждый бьется за свое.

 Отправлено: 25.07.08 15:20. Заголовок: Гм. Ну то что мальчи..

Гм. Ну то что мальчишку хотят поиметь и давольно таки жестоко и что есть один псих который угражает парню мамой. Ну на мой взгляд это жестоко. Ничего светлого не вижу в оридже. ИМХО. А мне никаво не жалко. Парень сам виноват, а два извращенца ну они просто су.. еб.. на голову. Вот.
ПС. Героев тут невозможно понять. Плохо прорисованы, да и мативы не оч понятны. То что ебнутые это не оправдание. Это диагноз.

 Отправлено: 25.07.08 16:26. Заголовок: Лайри угрожает? это ..

Лайри угрожает? это не угроза. мальчик сам сделал свой выбор. где вы видели угрозу со стороны Егора?
Вы сказали два извращенца, Вы можете аргументировать это какими-то примерами? просто любопытно узнать где видно именно извращенцов.
Лайри пишет:

цитата:

ПС. Героев тут невозможно понять. Плохо прорисованы, да и мативы не оч понятны.

хм. странно. по моему все и так понятно. что как и почему. просто надо рассуждать и размышлять. не все же автор будет прописывать досканально. в этом смысла нет.

 Отправлено: 25.07.08 18:21. Заголовок: Лайри, То что ебнуты..

Лайри,

цитата:

То что ебнутые это не оправдание

-на форуме запрещается мат. Давай без выражений.

sombra de la muerte, хороший текст, мне нра. Тем более, творчество данного автора я люблю)))

 Отправлено: 25.07.08 19:06. Заголовок: стася5 Извини. ..

стася5 Извини.

 Отправлено: 25.07.08 19:13. Заголовок: Гоменасай стася5 . И..

Гоменасай стася5 . Извини, я больше не буду ругатся, чесно-чесно. *состроил няшную мордашку и невиные глязенки*

 Отправлено: 01.08.08 07:21. Заголовок: Где же прода? Мы вс..

Где же прода?

Мы все ждем :)

 Отправлено: 01.08.08 10:50. Заголовок: Amadeo, автор сказал..

Amadeo, автор сказал, что будет ,наверное, в выходные

 Отправлено: 12.08.08 08:25. Заголовок: Ну вооооот, неужели..

Ну вооооот, неужели забросите

Автор! Где прода

Мы же любим и ждем

 Отправлено: 12.08.08 10:02. Заголовок: Amadeo, автор не заб..

Amadeo, автор не забросил. Через некоторое время прода будет

 Отправлено: 16.08.08 07:20. Заголовок: sombra de la muerteт..

sombra de la muerteтекст очень хорош. Слишком хорош, к сожалению. В сожалению. потому что слишком уж достоверно описано все, что присходит. В это веришь. Полностью. Абсолютно. Настолько, что я дергаюсь, что бы что-то сделать. Приходится притормаживать себя, восстанавливать дыхание и объяснять себе в очередной раз, что это не протоколы и не описание реальных событий, а рассказ с форума. Я вряд ли смогу читать дальше, слишком уж сильно написано, слишком сильно бьет по нервам, слишком похоже на правду. Текст сам по себе, если отвлечься от моей неадекватной реакции - текст замечательный. Оффтоп: Очень хочется почитать еще какие-нибудь ваши тексты. Вы еще что-нибудь выкладывали. Не настолько эмоциональное?

 Отправлено: 16.08.08 08:58. Заголовок: Remie , За автора ск..

Remie , За автора скажу Вам спасибо. Но я не сам автор, а человек, который выкладывает произведения автора. Очень жаль, что Вы не сможете читать дльше, ибо продолжение очень сильное и интересное.
Оффтоп: насчет других произведений сего автора, Вы говорите только об ориджиналах или Вас устроит и фанфик?

 Отправлено: 16.08.08 09:56. Заголовок: sombra de la muerte ..

sombra de la muerte пишет:

цитата:

Оффтоп: насчет других произведений сего автора, Вы говорите только об ориджиналах или Вас устроит и фанфик?

В исполнении такого автора, меня устроит все. Фанфики по Loveless, которые вы выложили на форуме, читаю с большим удовольствием. Интересный взгляд на Нисея, кстати. Очень интересный, фиков с ним мало, а уж фиков, где события показаны с его точки зрения, так и вообще практически нет.

sombra de la muerte пишет:

цитата:

продолжение очень сильное и интересное

Ага. Это-то наверняка. Дурацкое состояние, когда текст не можешь читать, не потому, что он слабый. а потому, что он очень сильный и очень достоверный. Я не кокетничаю, правда, мне на самом деле больно это читать. Но я очень хочу почитать что-нибудь еще сего автора. Вы выкладываетесь на каком-нибудь еще форуме?

 Отправлено: 16.08.08 10:39. Заголовок: Remie , сегодня выло..

Remie, ну может и мало фанфиков с участием Нисэя, но они все же есть, и некоторые из них очень хорошие.
Ваше реакция нормальная, все-таки каждый человек по-своему воспринимает любое произведение и эмоции у него они вызывают разные, все зависит от того, как человек воспринимает сие произведение, и как реагирует в плане эмоций.
Оффтоп: Выкладывается на слеш ворде, на домиане, на красном форуме, на сообще loveless и еще на нескольких серверах.

 Отправлено: 17.08.08 00:21. Заголовок: Уууу, сколько всего ..

Уууу, сколько всего вкусного выложено )) Пасиб.

Оффтоп: А что такое красный форум? Loveless- имеется в виду сообщество на дайри?

 Отправлено: 17.08.08 12:28. Заголовок: Remie , не за что. к..

Remie , не за что.
Оффтоп: красный форум, он так и называется, могу ссылку дать, если надо. И на дайри и на Ли.Ру.

 Отправлено: 27.08.08 11:18. Заголовок: sombra de la muerte ..

sombra de la muerte , Вы обещали

цитата:

продолжение очень сильное и интересное

Где же оно и (или) когда ожидать?

 Отправлено: 27.08.08 23:52. Заголовок: Amadeo, скоро будет...

Amadeo, скоро будет.

 Отправлено: 30.08.08 18:42. Заголовок: Автор почитал коммен..

Автор почитал комментарии. Автору стало стыдно.... Очень. Тем более, что за меня оправдывается другой человек: тот, кто взял на себя смелость все это выкладывать.
Гомэн. И домо аригато за все хорошие слова и просто за комментарии и уделенное моей скромной персоне внимание.
Продолжение... оно будет, собственно, лежат у меня сейчас 2,5 листа уже написанного, но не хочется выкладывать пока я не допишу последнюю сцену. Я постараюсь это сделать как можно скорее.
Спасибо еще раз и извините за такой перерыв большой.

 Отправлено: 06.09.08 22:18. Заголовок: Антон попытался схва..

Антон попытался схватиться за края юбки, рвущейся в моих руках, и, наконец-то, соизволил произнести, почти прокричать мне в лицо, вскидываясь вверх настолько, насколько позволяла хватка рыжего:
- Не смей! – карие глаза обожгли и… посулили продолжение. Не смей что? Ты не хочешь позволить мне абсолютно все? Неужели же не хочешь… Я признаю, что вижу все в выгодном для меня свете – это делает сильнее.
В такт музыке качнулся потолок. Периферическое зрение выхватило силуэт Ильи, и я медленно, подняв голову, посмотрел ему в глаза:
- Теперь ты решил сопротивляться по-настоящему? – кого из них двоих – Илью или звереныша – я спрашивал?
В соседней комнате цифры электронного табло часов показали четыре ноля. Я знаю.
Тонкая кисть взметнулась вверх – всего лишь на несколько секунд - пальцы зарылись в рыжие волосы, и ладонь снова тяжело опустилась на плечо звереныша. Почти ласково. Мне хватило.
Ткань юбки, треща и распадаясь на разноцветные нитки, разъехалась до пояса и под еще одним решительным рывком замерла у меня в руках крыльями бабочки.
Длинные ноги в разорванных колготках... Провожу пальцем от острой коленки до ступни, обхватываю тонкую щиколотку и дергаю, заставляя ногу выпрямиться. Ненадолго…
Илья сжал плечи Антона.
Я улыбнулся.
Мальчик ударил второй ногой, почти опрокидывая меня, отбрасывая к краю кровати. Моя ладонь впечаталась в пол.
Живое существо просыпается у меня внутри, живое существо улыбается мне. Оно скромно опускает глаза и развратно хихикает. С его клыков капает отравленная слюна – шипит, падая, разбиваясь о стену моего молчания. Уже не требует ответа.
Существо меня целует, меня вылизывает, меня поглощает… И касания сломанных пальцев с сочащейся из-под ногтей кровью, оставляют на коже огненные следы, пробираются все глубже, задевая переплетения сухожилий и нервов, врезаясь в мышцы. С треском рвутся нити связывающие руки, тянущиеся вверх…
Это уже не то, это уже не так… Я больше не загнан в угол: я сам загоняю в него и наслаждаюсь каждым мгновением своей власти. Я тот, кто смеется последним.
Я не сумасшедший, мама.
Оттолкнувшись от пола и восстановив равновесие, я вернулся к тому же положению, в котором и был, оперся о постель руками, переставив ноги так, чтобы Антон оказался подо мной, и нагнулся над ним, задевая грудью горячую кожу:
- Я тебе не позволю, - прошептал я в мокрый висок звереныша, замер, позволяя осознать, сделать пару вдохов и выдохов, - сбежать.
Ресницы дрогнули и виновато опустились. Я не сумасшедший… Моя ладонь прошлась по лицу мальчика, очертила линию скул снизу вверх, и, скользнув по шее, нырнула в волосы на затылке. Я никому не позволю сбежать от меня. Прости? Нет - прощай. Всего лишь игра слов, всего лишь игра. Всего лишь желание, обжигающее мои губы, царапающее десны. Кричи. Я… умоляю.
Перебинтованные запястья легли мне на плечи, и я ощутил подрагивающие пальцы, сжимающиеся, впивающиеся ногтями в кожу, и перестал что-либо слышать кроме музыки. Кроме оглушающей музыки в моей голове: мне понравились фальшивые колеблющиеся звуки, деепричастные обороты, слова из динамиков в низ живота. Если ты так поступаешь со мной, то ты даешь мне право распоряжаться реальностью по своему усмотрению. Я не хотел будить зверя – ты разбудил его за меня. Зверь проснулся и хочет жертвы: ягненка в волчьей шкуре, с пронзительными карими глазами… шлюхи.
Я выцеловывал на груди Антона влажные дорожки, лизал соленую кожу, гладил, жадничая и сбиваясь, пытался притянуть еще ближе к себе отнюдь не покорное тело. Бедра вжимались в пах мальчишки, он толкался в меня, сводя с ума. И лишая себя последней возможности ограничиться только… только…
Толчок и из моей груди вырывается рваный выдох – мир падает.
Глаза цвета спелых вишен и духота тесных комнат – это не безумие, это прошлое. Страх в наглухо запертых кладовых, связка чеснока, свисающая с потолка на прочной толстой веревке, шепот за дверью: «Ты не спрячешься». Да, не спрячусь. Я вырос.
Все движения мальчика отныне воспринимались мною как часть игры, от которой я не хотел отказываться: пальцы, тянущие за волосы (боль - лучший наркотик, глупый), голова, мечущаяся между коленями Ильи, ноги, вскинутые вверх в тщетной попытке ударить еще раз. Укусы-поцелуи, пьяные вскрики – когда я успел так напиться… тобой… Антон! - последние остатки колготок и моих, немного больших плавок. На пол!
Когда я приподнял голову, то увидел расширившиеся глаза, сведенные на переносице брови, что-то быстро шепчущие губы. Зачем? Ты тоже, ты так же – мы связаны. Я безжалостно целую изгиб талии, прямо под ребрами, оставляя темные отметины, сочащиеся кровью. Зализываю раны – свои, его? Рвать и ломать – значит любить. Приоритет – это задача со многими неизвестными.
- Е-е-его-ор! – пусть так, мне нравится - еще! – Егор!
Образность мышления – это ничто по сравнению с образностью восприятия. Впадинка пупка, которую я обвожу языком, резцами зубов, выглядит более чем соблазнительно, но взгляд уже скользит ниже по коже… Вздох.
Мне приходится сползти чуть вниз, чтобы коснуться его. Запах пота, ощущение мягких влажных волос, щекочущих мое лицо, когда я вжимаюсь в пах Антона, кружат голову. Я забываю про себя, я забываю про Илью – я хочу доставить наслаждение одному тебе. Почему ты не ценишь? Почему ты хочешь от меня только боли?! Я умею не только это, но ты требуешь от меня лишь силы. Рискуешь.
Смотрю вверх, встречаясь взглядом с глазами Ильи: он бледен и на скулах ходят желваки. Рыжие волосы неестественны в черно-белом свете комнаты. Кадык на горле нервно дергается, когда Илья сглатывает.
Не разрывая зрительного контакта, я скольжу ладонью по внутренней стороне бедра мальчика, отодвигая плечом в сторону пытающиеся сомкнуться ноги. Илья втягивает сквозь сжатые зубы воздух и медленно качает головой - отрицательно. Музыка все искажает... Я не слышу твоих не произнесенных предупреждений. Огонь обжигает мой пах, опаляет так, что я чувствую этот сладковатый запах горящей кожи, и пальцы касаются Антона между ягодиц, пытаясь проникнуть дальше… глубже.
Это нелегко, когда кто-то ломается под руками, извивается, лживо всхлипывая, разрывая магию музыки в моей голове. Когда кто-то смазывает все движения, вертясь так, что даже цепкие руки на плечах не в силах сдержать становящиеся все более раздражающими попытки освободиться. Но только ноги – случайно ли, специально – оказавшиеся на моих плечах, являются более чем красноречивым ответом. Ты хочешь меня.
- Отстань от меня! Вы оба – отстаньте!
Хочешь, чтобы я тебе поверил? Прекрати врать!
- Отстаньте!
Мои пальцы становятся более жесткими – пока не жестокими - и толкаются все настойчивее, нащупывая маленькое отверстие ануса, растирая чувствительную кожу. Немного неудобно из-за позы, но это ничего. Я хочу немного развлечься перед тем, как стану по-настоящему серьезным.
- Нет!
Антон слишком зажимается: никак не удается вставить в него хотя бы один палец. Мальчик прогибается в пояснице, и бьет меня пятками по спине. Больно. Он разводит ноги пошире и они соскальзывают с моих плеч.
- Пожалуйста… – он утыкается лицом в коленку Ильи и это кажется мне отвратительным, потому что приоткрытые губы задевают ткань брюк рыжего, пачкая слюной, – слишком похоже на поцелуй.
А Илья неожиданно отпускает плечи Антона, сжимает обеими руками его голову и разворачивает в мою сторону:
- Посмотри на него! – рыжий обращается ко мне и встряхивает мальчика за волосы так, что голова того приподнимается над матрасом, а потом снова впечатывается затылком в покрывало, - Посмотри, я сказал!
Я оскаливаюсь, Илья беспомощно оседает на кровать, выпуская Антона: мне незачем смотреть. Руки жестко разводят согнутые в коленках ноги, почти выламывая их из суставов. Антон кричит. Да. Мы, наконец-то, поняли друг друга.
- Егор! – я не слышу, только не сейчас, Илья!
Мне хочется сделать нечто особенное, чтобы Антон закричал еще. Но руки неловко соскальзывают из-за слишком резкого движения мальчика, и я падаю лицом прямо ему между ног. На плечи обрушивается град ударов: звереныш бьет, отталкивает, скребет – он… сопротивляется. Ну, так и я тоже сопротивляюсь! Маленькая сволочь! Какая же ты маленькая сволочь… маленькая… моя маленькая сволочь… Антон… Тоша…
Его имя превращается в стон:
- Антон… - вот что ты со мной делаешь: ты меня унижаешь, ты заставляешь меня признаваться во всем.
Губы жадно впиваются в сгиб ноги, поднимаются вереницей поцелуев по тазовой косточке немного выше, потом возвращаются обратно. Я хочу дарить, хочу отдавать, хочу… тебя… Дышать практически не получается: только вдохи без выдохов. Я зажмуриваюсь до разноцветных искр в глазах. Я не сумасшедший. Просто со мной нехорошо обошлись, но теперь все будет по-другому, правда?
Руки звереныша продолжают бить меня. Теперь уже по голове и я слышу сквозь шум музыки всхлипы мальчика. Почему? Не надо. Разве я не нежен? Это почти угроза.
Кулачки опускаются на затылок, вбивая меня в тело Антона. Он меня хочет.
Еще пара ударов и, после небольшой паузы, я чувствую, как разжимаются кулаки, зарываются мне в волосы руки, гладят, пропуская прядки между пальцами. Так мучительно ласково. Он меня хочет… Я. Хочу. Его.
Я поднимаю голову от его паха, выпрямляю руки, отталкиваясь от кровати… и меня сметает на пол, опрокидывает на спину, переворачивает лицом вниз, впечатывая в ковер. Во рту ощущается металлический привкус крови. Черт! Я, все еще не веря, подношу ладонь к лицу и сплевываю: на ладони появляется кровавое пятнышко. Удар был слишком сильным, чтобы принадлежать Антону. Пальцы сжимаются в кулак, растирая кровь по коже.
Волосы лезут в глаза, мешая смотреть. Я медленно приподнимаюсь на руках и разворачиваюсь. Я ненавижу тебя. Ты мне мешаешь. Меня сшибает снова, но теперь уже ударом - ноги? - в бок, я налетаю спиной на письменный стол так, что на несколько секунд воздух покидает легкие. Чужие руки сжимают мои плечи до боли, встряхивают, и я сильно бьюсь головой о ручку ящика.
Пытаюсь сфокусировать взгляд, чтобы разглядеть склонившегося надо мной Илью, но он не дает это сделать.
Глубокое ровное дыхание обжигает висок словами:
- Ты думаешь, что я тебе позволю, - его улыбка чувствуется слишком хорошо: улыбка самоуверенной твари, - забыть, хоть ненадолго забыть, о том, кто я в твоей жизни?
Я прикрываю глаза и облизываю разбитые губы:
- Ты думаешь, что я нуждаюсь в обществе дешевой шлюхи?
Кривлю душой: Илья никогда не был для меня кем-то вроде мальчика по вызову, того с кем можно просто трахнуться и забыть о его существовании. И еще никогда я не обзывал его подобным образом, искажая до неузнаваемости мотивы наших отношений, но сейчас он это заслужил. Не делай хуже, чем есть, Илья.
Илья зло смеется, и руки с плеч перемещаются на мое горло, сжимаются. Смех резко обрывается и рыжий с силой встряхивает меня, заставляя еще раз удариться головой о стол. Задело? Насколько тебя задело, мой хороший? Покажи мне.
- Ложь. Ты лжешь. И сам это прекрасно знаешь, - его голос приобретает шипящие нотки, и я широко распахиваю глаза, когда он произносит размеренно спокойно и так… узнаваемо, - Плохой мальчик.
Где-то в другой комнате, в альтернативной реальности, в параллельном мире, звонко разбивается стекло. Слепящий свет просачивается сквозь щели между полом и дверью, поэтому так заметно, когда с той стороны кто-то встает, отбрасывая чернильные пятна тени. Я отчетливо понимаю: ловушка в очередной раз с ржавым скрипом захлопывается за моей спиной.
Илья смотрит мне прямо в глаза, видя в них все, что меня мучает, чувствуя колышущийся страх, продолжая издеваться. Он знает все мои слабости. Повторяет свои слова:
- Плохой, плохой мальчик, - так разговаривают с провинившимися собаками. Так нельзя разговаривать со мной.
Колено рыжего, раздвигая мои ноги, въезжает в пах и перед глазами плывут красные пятна от боли и наслаждения: перевозбуждение начинает давать о себе знать. Дай мне то, что я хочу! Покажи мне, как я заблуждаюсь! Я вскрикиваю, задыхаясь, одновременно хватаюсь за плечи Ильи и пытаюсь вывернуться. Это бесполезно: я оказываюсь лишь сильнее прижатым к столу, и пальцы на моем горле сжимаются немного сильнее. Это так странно похоже на ласку. И я хочу вобрать все, что ты мне предложишь. Ну, же!..
Ручка двери медленно поворачивается...
- У тебя стоит.
- Не… не на тебя! – слова даются с трудом: мне страшно, я почти умираю, но руки на моей шее не дают мне отвлечься от происходящего… не дают упасть в безумный кошмар мыслей. Монстр внутри меня ощеривает клыки и я... Господи, я никогда не знал, как его удержать…
Теряясь в пространстве, в комнате, которая почему-то становится какой-то чужой, нахожу глазами замершего на постели звереныша. Рука сама тянется к мальчику и пальцы хватают воздух, пытаясь приблизить то, что по вине рыжего стало вдруг таким далеким. Я никак не могу решить… кто ты?
Кружится голова и больше всего мне сейчас хочется плюнуть Илье в лицо, но он снова произносит то, что выводит меня из себя, погружая в состояние почти транса:
- Плохой мальчик.
Мучительно хочется сжать ноги и еще ближе прильнуть к колену рыжего, но перед глазами Антон, скорчившийся, забившийся в дальний угол кровати, уже успевший сгрести покрывало и прижать его к своей груди. Огромные карие глаза кажутся мне черными. Прекрасными… Стон вырывается раньше, чем я одергиваю себя: не смотреть. Или мне будет уже все равно.
Резким движением, не обращая внимания на все усиливающееся удушье, вбиваю себя в колено Ильи, выгибаясь, как последняя шлюха, перевожу на него взгляд и бью кулаком в лицо.
Руку тут же сводит от боли, но это ничто по сравнению с чувством бешеной радости, потому что Илья отпускает мою шею и падает на пол. Я вдыхаю воздух, жадно хватаю его губами, слизываю языком, и, наклонив голову, смотрю на рыжего. Да, у меня стоит!
- Мне хочется тебя убить, - хрипло произносит рыжий в паузу между песнями и сплевывает кровь из разбитого рта на ковер.
В неверном свете я различаю капельку пота, которая медленно сползает по виску Ильи.
- Это взаимно, - его лицо притягивает мой взгляд.
- Ты разрешаешь?
- Да…
Красная дорожка, стекающая по подбородку, выглядит так привлекательно, но Илья зачем-то спешит избавиться от нее, размазывая рукой. Дверь открывается и яркий свет заливает все вокруг.
Я слышу, как к звучащей музыке добавляется что-то еще, вносящее неправильные ноты, сбивающее мелодию на рваные отрезки, и мне становится так… Baby, did you forget to take your meds? Я хочу рассмеяться.
Пол начинает превращаться в вязкую жижу, руки, на которые я опираюсь, продавливают ее, и я просто начинаю тонуть.
Абсурд - отлично это понимаю, потому, что я в комнате, в своей квартире. Однако все чувства кричат, вопят о том, что если я что-то не сделаю сейчас, то погибну, захлебнувшись мутной водой, наполовину разбавленной в ней грязью. Но я хочу, хочу!.. Нечто, искажающее пространство вокруг меня, превращается в удары колокола, в которых я, с удивлением узнаю звук биения собственного сердца. Пульсацию желаний. В глазах темнеет… Как не вовремя…
Руки ложатся на мое лицо, проводят пальцами по векам, закрывая их, ресницам, носу, губам. Они ощупывают меня, как если бы это делал незрячий. Они оставляют на коже горячие капли прикосновений, которые стекают с моих щек, прогоняя все мысли. Звук тяжелых шагов, гулко отдающихся в моей голове, нерешительно затихает. Я тяжело дышу и вздрагиваю, когда трогающие меня руки исчезают. Пытаюсь приоткрыть глаза, но это неожиданно становится очень тяжело. Я дергаюсь, но щеку обжигает пощечина, откидывая мою многострадальную голову назад. Да, сколько же можно меня бить?! Я же не сопротивляюсь!
- Не шевелись.
Звучит как приказ, и я подчиняюсь. Ненадолго. Моя слабость отвратительна. Я не выдерживаю одиночества и кладу руку на пах, сжимаю ткань брюк и, теряя терпение, не в силах больше думать, начинаю поглаживать себя. Вторая моя рука проскальзывает в расстегнутую ширинку. Дыхание вырывается долгим стоном. Я развожу ноги, наклоняюсь, движения моих рук становятся резче. Я не могу больше терпеть!
- А… ааа…. ааа! – в волосы вплетаются пальцы, сжимаются в кулак, болезненно тянут.
- Я сказал «не шевелись».
Разжимаю губы, чтобы что-то ответить, но в рот врезается край стакана, неприятно соприкасаясь с зубами.
- Пей.
Пытаюсь сопротивляться, но рука в моих волосах сжимается сильнее, и я уже не могу отстраниться. Хорошо, хорошо! Я понял… Горькая, резко пахнущая жидкость заливается мне в рот, и я сглатываю ее. Мой коллекционный коньяк. Какой странный привкус… Несколько капель проливается и течет по подбородку, соскальзывая на шею, неприятно щекоча так, что хочется вытереться.
Но понимание того, что мне дали, приходит слишком резко, и я дергаюсь изо всех сил, так, что, наверное, оставляю в руке Ильи клок своих волос. Мне даже удается немного отползти от него. Но Илья хватает меня за щиколотку, сжимая пальцы так сильно, что мне становится больно.
- Зачем?.. зачем?! – я хриплю сквозь громкую музыку. Мне страшно, потому что свет из открытой двери слишком ярок. И звук приближающихся шагов возобновляется.
Я в ужасе смотрю на рыжего. Он довольно ухмыляется, держа в руках стакан с коньяком: с коньяком, в который он бросил мои таблетки. Сколько он туда положил?
- Что ты хочешь?! Нельзя смешивать… слишком… сильные…
Голова тяжелеет и кружится так, что все предметы в комнате колеблются, оживают и начинают двигаться. Единственное, что остается неподвижным это ухмыляющееся лицо Ильи. Ублюдок!
Он отбрасывает стакан в сторону, и я слышу, как тот разбивается. Илья опрокидывает меня на спину одним сильным толчком и нависает надо мной:
- And the sex, and the drugs, and the complications… - некоторое время разноцветные глаза смотрят на меня, а потом рыжий наклоняется и впивается мне в губы, терзает их и я снова начинаю ощущать металлический привкус во рту.
Илья отрывается от меня, сжимает мое лицо в своих ладонях, что-то говорит мне. Я не слышу: все тонет в какой-то оглушающей какофонии звуков и мучительно хочется закрыть глаза. Но я могу только смотреть на рыжего. Илья говорит, говорит, говорит… разжимает мои губы пальцами, забирается ими в рот, так что мое горло несколько раз сжимается от рвотных спазмов. Но он убирает руки, размазывая слюну по коже, опять целует… или кусает. Я не знаю…
Мы цепляемся друг за друга, и я рву на нем одежду, пытаясь добраться до горячей кожи, содрать ее, чтобы потекла кровь… чтобы припасть губами к соленым каплям. Потому что я испытываю жажду, я хочу пить!
Ткань рвется в моих руках, разлетаются в стороны пуговицы. Я тяну Илью на себя, обхватываю его ногами.
- Надо было раньше… - рычит рыжий и утыкается лицом мне в шею.
Его руки скользят по моему телу, заставляя меня выгибаться, метаться под ним, вести себя совершенно не так как обычно. Мы катаемся по полу и со стороны, наверное, это больше походит на драку, нежели на прелюдию к занятиям любовью… Впрочем, какая любовь? Это просто секс.
Илья не ласков, он не стремится доставить мне наслаждение, но именно это сейчас и разжигает во мне огонь.
- Открой рот.
Я мотаю головой, но Илья ловит мое лицо за подбородок:
- Открой рот, сволочь, или я это сделаю сам.
Мой пах болезненно ноет от его грубых слов, и я делаю так, как хочет рыжий.
- Запомни хорошенько, Егор, перед тем, как опять выкинуть что-либо подобное, - о чем он? я не знаю, я не помню: все, что мне хочется, так это чтобы его руки поскорее избавили меня от брюк, - ты – мой. И я никому тебя не отдам. Я не позволю тебе не считаться со мной.
Его слова злят, и я хочу возразить: никто не вправе распоряжаться мною. Я больше не допущу этого. Но Илья прижимает пальцем мой язык, толкается в меня бедрами, и я замираю, смотря на него. Я не понимаю, что он хочет.
- Не возражай. Ты не осознаешь, Егор, что я не тот, кого можно вот так – просто – выкинуть из своей жизни ради какого-то мальчишки. Я не тот, кого можно безнаказанно унизить, - палец Ильи с силой надавливает на мой язык, - Я сам буду унижать, если понадобится.
Илья криво улыбается, так как умеет только он, что делает его похожим на какое-то сказочное существо с кошачьим или лисьим выражением лица. Я как завороженный смотрю в это лицо, после того, что произнес мой любовник, смотрю, как он цедит сквозь зубы слюну, и сплевывает мне в рот. И тут же зажимает мне губы, не позволяя избавиться от этого… мерзкого ощущения. Он держит меня до тех пор, пока мое горло не дергается, показывая, что я все-таки сглотнул. На глаза наворачиваются злые слезы, но Илья удовлетворенно убирает руки от моего лица, привстает, сбрасывая с себя разорванную рубашку, и быстро избавляется от брюк.
- Извини, что я раньше не понял, что ты хотел, чтобы я играл по твоим правилам и на твоем поле. Я постараюсь это исправить, милый.
Последнее слово неприятно режет слух, и я почти не узнаю рыжего таким, какой он сейчас: Илья стоит надо мной, широко расставив ноги, ни капли не стесняясь своей наготы, и… я ему все прощаю.
Я тянусь к нему, провожу пальцами по коленке, бедру, слегка царапая горячую кожу. Меня ведет из-за непрерывного вращения комнаты, но Илья обхватывает запястье и рывком поднимает меня на ноги, прижимает к своему телу. Я хватаюсь за его плечи, чтобы не упасть:
- Брюки, - я произношу это в его ухо, и зарываюсь лицом в рыжие волосы, - пожалуйста...
Илья стаскивает мои брюки, а потом с силой отшвыривает меня от себя. Я зажмуриваюсь, и в ту же секунду моя спина ударяется о мягкую поверхность кровати. Почти сразу на меня падает тело Ильи.
Он обращается со мной, как с куклой! Он целует, кусает, он бьет меня, он меня успокаивает, когда я кричу, закрывая рот руками, выгибаясь под его жестокими прикосновениями. Мне странно, что я позволяю ему все это. Возможно, это таблетки, а возможно я просто устал.
Илья не останавливается, чтобы дать мне передышку, прийти в себя, и мы с ним перекатываемся, сцепившись, по кровати. Ни намека на нежность и когда я чувствую, как рыжий входит в меня – резко и болезненно, даже не позаботившись о том, чтобы подготовить меня – я дергаюсь, задевая рукой прикроватную тумбочку. Раздается какой-то дребезжащий звук и нас с Ильей окатывает водой. Мне на лицо падают… цветы?! Откуда? Наверное, это удивляет только меня, потому что рыжий не прерывает своих движений ни на секунду, лишь больше распаляясь, видя как я пытаюсь убрать с лица несколько прилипших лепестков. Они алые, кроваво красные…
Я скашиваю глаза: по покрывалу из перевернутого графина растекается быстро впитывающаяся вода и лежат в художественном беспорядке розы.
- Цветы… отку-дааа? – голос срывается, когда Илья перехватывает ноги, чтобы войти еще глубже в мое тело, хотя я сомневаюсь, что такое уже возможно.
- Оттуда, - отвечает он с придыханием, и, наклоняясь, кусает меня в плечо.
- Илья.
Он делает пару толчков и только после этого сбивчиво отвечает:
- Гостей… всегда… встречают цве… тами…
Гостей… гостей… Мне кажется, что я что-то упускаю, какая-то важная мысль упорно ускользает от меня. Мне хочется сосредоточиться, вспомнить, но Илья не дает мне этого сделать: его рука протискивается между нашими телами и он обхватывает ладонью мой член. И все же…
- Ил…
- Заткнись! – он почти кричит, но потом, едва скользнув по моему лицу взглядом, произносит намного мягче, - Заткнись…
Он жестко и сильно вколачивается в мое тело, заставляя лихорадочно цепляться за покрывало, не замечать, как ладони вместе с тканью сжимают стебли роз, которые ранят кожу шипами. Илья лишь обхватывает мою кисть свободной рукой, заглядывая прямо в глаза, смакуя то, что мне безумно больно. Он меня наказывает. Он. Меня. И я чувствую как по коже, из-под сжатых пальцев скатываются капли влаги – моей крови.
А еще для меня загадка, как кровать выдерживает напор Ильи. Хотя не выдерживает… На каком-то безумном движении раздается громкий треск и кровать перекашивает. Илья скатывается на пол, таща меня за собой. Сумасшедший… Я чувствую, что уже не выдерживаю этого безумного ритма, и наслаждение накрывает меня словно волна, заставляя хвататься за ручки прикроватной тумбочки, почти выдергивая из нее ящики.
Мне так хорошо, что перехватывает дыхание. Я пытаюсь вздохнуть, но оргазм, наверное, самый сильный из всех, какие я когда-либо испытывал, выбрасывает меня за грань возможного. Я выгибаюсь, крича, моя голова запрокидывается, и мне кажется, что я умираю.
Перед тем как провалиться в ту тьму, которая начинает наползать на меня, погребая остатки сознания, я вижу испуганные глаза звереныша, забившегося в самый угол огромной кровати, на которой мы с Ильей только что... Надо же… Илья меня… а он…
Словно сквозь вату я слышу голос рыжего – спокойный и жесткий - в неожиданно наступившей тишине:
- Будешь мне должен.
Когда темнота окончательно смыкается, я осознаю, что он говорил это не мне.