Отправлено: 26.01.11 19:38. Заголовок: "Белый бультерьер", оридж, NC-17, в процессе

Здесь, в особняке, стены с обвисшим бархатом и густым запахом свежей смолы. С потолка гримасничают клоунские маски, тоже обшитые бархатом. Зачем расходовать так много красного цвета? Я никогда не видел, чтобы Хозяин устраивал бои с участием своих конкурентов, хотя, следуя исходящему от них запаху страха, они были несказанно рады тому, что просто играют в покер.
Не люблю карты. От них несет еще хуже, чем от тех нечастых гостей, которые приходили сюда, чтобы сделать очередной валютный взнос в карман Хозяина.
- Ben venuto, signore. – Бальдазар Росси, коренной сицилиец, уже десять лет живущий на территории России, все еще оставался «отцом мафии». На тему своего отъезда разглагольствовать не любит, о чем меня известили при первой встрече. Крупным бизнесменом не числиться, но страстное увлечение собачьими боями и чертовская везучесть принесли ему не один десяток побед в стенах поместья «Hopeark» (насколько я знаю, в переводе это звучит как «Ковчег Надежды»… Впрочем, название явно не считалось с той целью, для которой использовалась эта Богом забытая конура). Пока я рядом с Хозяином, то нужно влезать в человеческую шкуру и терпеть их ласковые обращения: «как поживаешь, племянничек?», «на родину не тянет?», «Любишь собак?», «А сколько собак есть у твоего дядюшки?».
Этот. Поганый. Русский. Язык.
Но нужно улыбаться. И отвечать. И даже сидеть с ними за одним столом, потому что Хозяину так хочется. Никто ничего не должен заподозрить. И запах страха соединяет нас невидимой цепью, перегрызть которую я не в состоянии, потому что эта вонь – знак их хрупкого бессилия.
- Холодно. Может, камин разведешь? – Один из «русских» гостей, ежится, теребя узловатыми пальцами ворот серой глаженой рубашки. Он явно перенервничал, хочет хозяйского внимания, сразу перейти «к делу».
- Для чего? Если тебе холодно на своей родине, то, боюсь, тепло тебе не будет, даже если я здесь устрою Неронов пожар. –Бальдазар едва заметно ухмыляется, откинувшись в широком кожаном кресле.
- Я не говорил о климате. Мне холодно сидеть ЗДЕСЬ. Впрочем, насколько я тебя знаю, скоро нам в этом чахлом поместье будет очень жарко. – Гость постарался подхватить иронический настрой Хозяина. Я смотрю и удивляюсь, до чего же последовательна и шаблонна человеческая прелюдия. Здесь явно не хватает неожиданного поворота.
- Жарко?.. Да. И кое-кто успеет хорошенько прожариться. Ты ведь рассчитываешь увидеть здесь КРУПНУЮ игру? – Строгая линия губ пожилого итальянца изогнулось в еще одной полуулыбке, подчеркнуто намекая на обувное предприятие Анатолия Валерьевича, догорающее на внутреннем рынке, - Сколько крыс получит мой щенок на ужин?
Огромный мужчина с коротко стриженными рыжими волосами в темно зеленом смокинге, туго облегающем его плотное тело, насупился, глухо буркнув:
- Я привез с собой пару моих лучших бойцов, которые, надеюсь, покончат с твоими вонючими крысоловами.
«Вонючий крысолов» - это про меня. Про всю нашу породу, и я уже смакую момент, когда смогу вцепиться в трахею его собачке, представляя на ее месте трусливую тушу ее хозяина.
- Волкодав и Цезарь? Как? Этих двух молокососов? Надеюсь, разрешение родителей у них при себе? – Тонкий нервный человек в серой рубашке глупо хихикнул, поглядывая на Росси, но тот сохранял молчание. Для них. Но не для меня. Короткий жест в сторону двери, тихое: «приготовься», чтобы я успел уйти отсюда человеком и вернуться палачом.

Бархат, кровь, кровь, литры теплой крови, впитывающиеся в пушистый мех…



Можно ли оправдать две смерти рождением одной жизни? Наверное, нет. Но один патологоанатом, получив в морг очередное тело, посудил иначе. Действуя по принципу: «щепотку того – щепотку этого», он за двенадцать лет сумел соединить ДНК человеческое и ДНК животное. Брал все сухопутное: свинью, лошадь, кота и даже хорька но все они были неудачными. Новоиспеченный ученый уже отчаялся, когда к нему в «лабораторию» привезли мертвое тело мальчика, убитого бешеной собакой, и его «нобелевская» сдвинулась, наконец, с мертвой точки.
Ни мальчика, ни его убийцу, воссоздать, разумеется, не удалось, но, благодаря срезам кожи и клочкам шерсти, патологоанатом сумел склепать вот такого вот «оборотня», кости и ткани которого могли видоизменяться под контролем головного мозга. Впрочем, мыслить по-людски его подопечные так и не научились.
Возможно, великий ученый, пропивший лучшие годы своей жизни в компании трупов, сумел бы решить эту «проблему», если бы не доброе начальство, которое донесло на него в правительство. Горе-экспериментатора расстреляли, а его исследовательский материал был отгружен в колонию в качестве «корабельных крыс».

И вот, спустя два десятка лет, с черного аукциона продается пять «зверушек-трансформеров», неизвестно как выживших в тяжких портовых условиях.
Товар достается трем русским и двум итальянским представителям элиты, но, вскоре, двое из собак-оборотней умирают ( у одного были недоразвиты почки, а у другого тяжелый порок сердца).
Трое оставшихся с легкой руки г-жи Судьбы становятся собственностью своих новых хозяев, которые даже и не подозревали, что за «диковинка» их ждет дома…

А время все продолжало вязать крючком из жизней и судеб свою бесконечную дорогу, изредка поглядывая на свой поистрепавшийся «график».
Бальдазар Росси, угрюмый итальянец, уже давно ушел от торговли марихуаной к игорным домам и весьма кровавой забаве стравливания псов-гладиаторов под веселый переливчатый звон монет. Новую покупку вряд ли можно было назвать подарком: двенадцатилетний мальчишка с белыми растрепанными волосами и стальным блеском в непокорных диких глазах не очень-то хотел признавать нового хозяина. Кроме того, неприятным известием стало то, что это полудикое создание ни слова не понимало по-русски, превращалось в грозного зубастого хищника когда вздумается и не имело ни малейшего представления о том, как себя вести в приличном обществе.
Да, Росси был профессиональным собаководом: за всю свою блистательную карьеру, он сломал ни одного зубстого упрямца, безжалостно пуская в ход тяжелую дубинку, кнут, строгий ошейник и свои ботинки. Но здесь-то речь шла не просто о собаке. А о собаке, наделенной человеческим интеллектом, хитрожопостью и исконно людским эгоизмом.
Воспитывая подобного рода «бойца», итальянцу пришлось подзапастись терпением, последовательно, но твердо вбивая в голову своего питомца, кто здесь хозяин.
И лишь, воспитав собаку, он взялся за воспитание человека, что, кстати, пошло гораздо легче. Теперь Бальдазар мог нанимать своему новоявленному «племяннику» репетиторов, уже не опасаясь за их сохранность.
Своего воспитанника мужчина назвал Клауд, в честь хромого вождя из одной индийской легенды, но, для удобства, на ринге его звали Джинджерснапом (или просто Снапом).
За эти три года, старый Бальдазар долго и упорно пытался отречься от тех чувств, что привязали его к мальчишке едва ли не крепче, чем белого бультерьера к своему хозяину. Это была та странная расчетливая любовь, которую легко спрятать, но невозможно убить. Он никогда не выпускал Снапа на ринг, пока не удостоверится в его безоговорочной победе. Иногда брал мальчонку с собой на деловые встречи в дорогие рестораны, якобы в роли «телохранителя». Впрочем, завоевав безграничное уважение и преданность своего питомца, Росси тут же уволил всю свою охрану. Более в ней не было необходимости.

Клауд учился быстро, но неохотно: ему невдомек было, зачем Хозяин требует от него «вести себя по-человечески», если его главной задачей было рвать глотки питам и кавказцам. Но приходилось терпеть этих треклятых подхалимов, зачитывающих ему вслух поэму Шекспира и требующих дословного ее пересказа. Так же приходилось носить черные смокинги, ежедневно смывать с себя запах «этой вонючей псины» и есть перченные салатики, перемазанные дешевым майонезом с лирическим названием: «Соус Тартар».

Но сегодня все это отходило на второй план. Сегодня воскресный праздник Клыков и Крови, когда его, Джинджерснапа, хрипящего на толстой цепи, с налитыми кровью, винного цвета глазами, ведут в центр огражденной площадки. А там дожидается начало Развлечения…

- Пять тысяч на Цезаря!!
- Восемь на Снапа! Этот белый дьявол еще не одну схватку не проиграл.
- Вы так уверены, товарищ? Мой Цезарь на прошлой неделе задушил матерого волка.
- Ваш Цезарь – трусливый шакал! Бьюсь об заклад, что уже на второй минуте, он будет валяться с разодранной глоткой!
Бальдазар не принимал участие в оживленном споре. Его лицо оставалось непроницаемо-спокойным, что придавало ему некое сходство с Понтий Пилатом, выносящим приговор. Темные глаза не упускали из виду белую точку, сходу налетающую на крупного рыжего зверя. Крыса и Лев. Их поединок был одновременно жестоким и безупречно предсказуемым: вот Цезарь, вздыбив загривок и изогнув спину, как кошка, пытается ухватить проворного бультерьера за позвоночник, но желтые зубы громко клацают, сжимая пустоту. Снап проскальзывает между лап кавказской овчарки и сбоку вгрызается в роскошную шерсть на загривке. Цезарь прыгает на месте, словно бешеная лягушка, громко рычит и трясет рыжей гривой, но белый гладиатор и не думает ослаблять хватку, он ждет момент, когда пес достаточно измотается, чтобы иметь возможность вцепиться в нос противника. Один такой укус гарантирует полную победу. Гул сливался с придушенным рыком в причудливую симфонию. На поле боя весело летели все новые клочки рыжей шерсти…
Ни у одного из противников не было права выбора. Но для одного это было привычно, а для другого почти печально. Нет, Цезарь никогда не пойдет на попятную. Не уронит авторитет своего хозяина, которого считает едва ли не богом, но в мутных собачьих глазах немая мольба, обращенная на трибуну.
- Цезарь, ну давай, сукин ты сын! Давай!! Сбрось с себя это шавку или клянусь, я сам прострелю твою ни на что негодную тушу!! – Орал «бог», чувствуя, как его денежки незримо уплывают из кармана.
А бой тем временем продолжался. Рыжая овчарка все еще пыталась стряхнуть с себя Снапа, но ее движения с каждой секундой теряли былую энергичность. Глаза закатились, а горячий красный язык высунулся из приоткрытой пасти. «Время!» - Бультерьер сделал резкий скачок, одновременно разжимая клыки на толстой складке кровоточащей кожи и делая повторный наскок. Густо алая кровь хлынула на морду. Цезарь было дернулся, но поздно. Снап вцепился в нос противнику, чувствуя языком металлическую соленую жижу заструившуюся из раны. Зрители уже поняли, что бой окончен, но горе-хозяин продолжал кричать осыпать проклятиями своего, ни в чем не повинного пса, чье огромное тело все еще энергично сопротивлялось. Визг, напоминал собой рвущиеся струны на инструменте скрипача, а Снап, глаза которого застилала необузданная ярость, продолжал в забытье рвать агонизирующего противника...
Он плохо помнил, как его оттащили, продев палку в железное кольцо на ошейнике. Каждый мускул на теле дрожал от невыносимого напряжения. В груди клекотало. Ошметки кровавого мяса свисали с левого бока, а на правой передней лапе, между пальцами, красовалась длинная алая полоса. Видимо, Цезарь, в попытке сбросить с себя бультерьера, кидался на ограду.
- Спокойно, Снап. Все закончилось. – Голос Росси ни на йоту не смягчился и лишь крепкая рука, плотно прижавшаяся к вздыбленному загривку гладиатора, заставило пса покорно сесть на землю, уткнувшись носом в хозяйские колени.
- Дьявол. Настоящий дьявол. – С улыбкой пробормотал Михаил Румынов, известный заводчик питбулей в Москве, - Я бы за такого весь свой питомник не пожалел.
Бальдазар обводит всех присутствующих стеклянным взглядом:
- Демонстрация закончена, господа. Мой дворецкий проводит вас до двери.

«Каждое утро начинается одинаково» - думал Антон Игоревич, пытаясь нашарить босыми ногами затаившиеся под кроватью тапки-«тигрята».
С тех пор как любимая женщина, с которой они и дня не прожили в официальном браке, скинула ему на плечи восьмилетнюю дочурку Аню и уехала на далекие «заработки», утро перестало преподносить молодому экономисту сюрпризы, заставив раз и навсегда усвоить: «больше никто ничего за тебя делать не станет». А напоминанием этого простого правила стали огромные Анины глазки и тихое: «Па, а когда завтрак? Я в школу опаздываю». И тут уже ничего не попишешь. Приходится в шесть утра сползать с кровати, брести к большому белому прямоугольнику, доставать оттуда разноцветные баночки и пакетики, смешивать их, по привычке периодически посаливая, и кормить ребятенка. Правда, беда вся в том, что ничего из вышеперечисленного Антон делать не любил. И если вы все еще не верите, что экономисты могут быть ленивыми, самоуверенно полагая, что у них все давно просчитано, то глубоко ошибаетесь. Антон был не просто ленивым, - он категорически отрицал это. Характер мужчины напоминал элегантные, но безнадежно сломанные часы, которые идут только тогда, когда кто-то крутит маленькое колесико на обратной стороне механизма. А, если быть точнее, то этими часами «управляют женщины». Воспитанный, сверкающий безупречными манерами и внутренней интеллигентностью, Антон был настоящим рабом женской красоты. Его избранница могла веревки вить из экономиста, оставаясь при этом «самой любимой» и «самой прекрасной» женщиной на свете. И, в данной ситуации, новым и полноправным «диктатором» стала Анюта, которая довольно быстро смекнула о невозможности папы противостоять ее капризам.
И вот сейчас…
- Па! Ну сколько можно? Я уже две недели хожу в одном и том же! Одноклассницы на меня пальцами показывают, мол, родители у тебя нищие! Я так больше не могу…
- Золотце, ну хочешь я поговорю с твоими одноклассницами. – Антон сел на корточки перед дочкой, заглядывая в ее бездонные глаза, унаследованные от матери.
Девочка тяжело вздохнула, рассматривая свои босоножки:
- Эх, па… Ничего ты не понимаешь. Мне кофта новая нужна. Ты мне так давно ничего не покупа-ал…
- Милая, понимаешь, у папы сейчас проблемы на работе. Подожди еще недельку, хорошо? И мы скоро обязательно тебе купим новую кофту. Ну, говори, какую носят твои самые модные одноклассницы? – Мужчина заговорщицки улыбнулся и распахнул дверь в подъезд. Он уже привык к капризам дочери и научился их избегать путем продления срока, а та, больше двух дней, никогда не просила одно и то же.
Идя к остановке, Аня безостановочно тараторила, красочно описывая кофту своей мечты, от которой в классе все «удавятся».
- Пока пап, удачного дня!
- Тебе удачи, солнышко! – Антон проводил взглядом уезжающий школьный автобус.
«Каждое утро начинается одинаково».



Бальдазар сидел в своем кабинете и глушил уже третью рюмку коньяка, уже не ощущая горечи. Темно. Мебель из самых престижных пород дерева отводила уличные тени на стены угрюмого поместья. Тревожные мысли терзали старого итальянца, не давая ему забыться коротким мучительным сном. «Сумма, полученная сегодня много больше, чем за всю неделю работы игорного дома, но она не покроет и сотой доли моего долга. Столько стоит утраченная гордость побежденного. А моя не стоит и гроша. Ведь, что такое гордость, в сравнении с неизбежностью?.. Все документы сгорели в Италии. Моя семья… Я так и не смог завести прочных отношений… И мне никогда не было что терять. Катиз, ты глуп, старик. Ты не получишь ничего. Потому что там, где должно быть сожаление - пустота… Но, почему же так паршиво? Почему я все еще цепляюсь за фольгу своей даром потраченной жизни?..»
Пальцы рук бесцельно бродят по страницам истории, заключенной в долговой книжке, которая стала единственным верным спутником Росси.
Бальдазар глубоко вздохнул, сделав еще один глоток крепкого напитка, и тут же закашлялся. Вздыбленные шторы мягко шуршали, вторя легкому дуновению ветра.
«Да, верно, у меня осталась только эта победа и имя ей…»
В дверь негромко, но настойчиво постучали.
- Войдите, - просипел итальянец, вытирая губы тыльной стороной ладони.
Клауд медленно вошел в кабинет. Во взгляде полыхало негодование.
«Гордый упрямец. Еще час назад тихо поскуливающий у моих коленей» - Росси улыбнулся про себя, возвращаясь в свое кресло.
- Я же приказал тебе не покидать свою комнату, пока врач не осмотрит твои раны, - Голос хозяина, как всегда безразлично холодный.
Мальчишка тихо стиснул зубы, слегка наклоняя голову:
- Пересчитываете денежки, мессир? Или подыскиваете новую жертву?
- Ты слишком высокого о себе мнения. – Бальдазар принялся неспешно наполнять четвертый бокал, - И смени тон, будь добр.
- Прошу прощения. Я просто хотел узнать, что стало с хозяином этой бедной зверушки. Каково это – стать свидетелем такой бесславной смерти. Вот ведь забавно… Если бы этот рыжий громила додумался лечь на спину, я бы непременно занял его место. – Голос Клауда почти дрожал. Он никогда не умел скрывать свои эмоции, и сейчас мужчина спокойно читал уже не новую и давно открытую книгу. В этом заключается сущность бультерьера. Их сила – бесстрашие, их слабость – безрассудство. И, порою, слишком трудно провести черту.
- Интересно. Ты вышел из драки победителем, отделался пустяковыми царапинами и еще хочешь, чтобы тебя пожалели?
- Нет, нет, мне не нужна ваша жалость. Мне нужно ваше одобрение. – Серые глаза смотрели прямо, а левая рука, замотанная пропитанным кровью бинтом тут же исчезла в кармане, - Простое одобрение, чтобы оно помогло убедить себя в том, что у меня еще есть хозяин, что все это (он едва заметно кивнул на кровавую повязку на боку) кому-то нужно.
- Одобрение? Еще интересней. Я рад, что ты вышел победителем. Доволен?
- Мысленно виляю хвостом. – В улыбке мальчика сквозил неприкрытый сарказм.
- Превосходно. И, раз мы решили этот вопрос, ты можешь быть свободен. – Вздох Росси был наполнен вселенской усталостью. Он хотел побыть один. В обществе своих мыслей и страхов.
- Я все понимаю, хозяин. Вам сейчас плохо. И нет сил даже смотреть в мою сторону… - Клауд, шатаясь, подошел к Бальдазару. Тот резко приподнялся с кресла. «Идиот» - белый бультерьер почти упал у его ног, подхваченный дрожащими руками Росси.
- У тебя открылись раны. Испачкаешь пол. Сейчас позову дворецкого, чтобы отвел тебя к кровати.
Клауд медленно поднял бледное от оттока крови лицо:
- Так…Поделитесь… Своей… Болью… - Опершись на подлокотник, мальчишка, словно в бреду, резко прижался своими губами к пересохшим устам Бальдазара. Еще секунду итальянец оставался неподвижным, буквально чувствуя вкус бешеной схватки, агонии жизни и соленой крови. Затем руки, все еще поддерживающие хрупкое тело, лихорадочно оттолкнули наверняка спятившего питомца.
Клауд не решился подняться с ковра. Взгляд огрызающегося хищника.
- Никогда. Больше. Так. Не. Делай. – Росси болезненно усмехнулся, - Иначе мне действительно придется тебя пожалеть. Вон.
Мальчишка с трудом встал. Колени заметно дрожали, а кровь алым цветком распустилась на месте чистой повязки.
- Сколько вы еще будете врать о своем одиночестве? Пока не умрете?.. – И выскочил из кабинета. Итальянец лишь покачал головой, разглядывая сквозь стекло бутылки такие далекие и недоступные сейчас звезды.

- Эй, девушка, а не подскажите, как пройти в библиотеку? – Высокий как башня десятиклассник деловито почесывал рыжую макушку, глядя на резво шагающую девчонку весьма незаурядной внешности. Кора. Каролина. Одна из тех трех «зверушек», доставшихся богатым любителям всевозможной диковины. К счастью, хозяева девочки не просто приняли ее в свою семью, - зверенок с большими круглыми глазами цвета гречишного меда стал для них родной дочерью. Так что у Каролины было все, о чем можно было только мечтать: любящие богатые родители, престижная школа, дорогие подарки… Но, ничто из вышеперечисленного не могло избавить ее от проклятия время от времени надевать собачью шкуру. К слову сказать, Кора была папильоном – маленькой декоративной собачкой с несоразмерно большими пушистыми ушами, которые, в человеческом облике, преображались в причудливую прическу, по форме напоминающую собачьи «ушки».
Итак, школьница спокойно шла по дороге к «обители знаний», как к ней привязался этот рыжий надоеда с парой выбитых передних зубов и цепким мутно-зеленым взглядом.
- Девушка, я вас спрашиваю, в библиотеку как пройти? – И ржет, улыбаясь, как в старой рекламе зубной пасты.
- Я… плохо ориентируюсь на местности, извините. – Сбивчиво пробормотала Каролина, видимо, приняв слова парня за чистую монету.
Он снова заржал, быстро нагоняя свою «жертву».
- Ну дает… Эй, красавица, а ты случайно не та богатая цыпа, которую вчера на лимузине два бугая привезли?
Кора прибавила шаг. «Что за странный человек? Не из нашей школы. Почему же он все никак не отстанет? Я же правда не знаю, где здесь находится библиотека!..»
- Да, это я. Но я не цыпа! Пожалуйста… Вы можете не идти за мной? – В голосе Каролины звенели страх и отчаянье. Она не знала, как разговаривать с такими людьми. В ее школе никто и никогда не смеялся над ней, не задавал подобных вопросов.
Парень не отставал, проигнорировав ее просьбу. Наоборот, он успел перегнать девчушку, и, с довольным видом, встал перед ее носом, загораживая дорогу.
- Тогда, будешь моей кисой, - Он широко ухмыльнулся, - ты такая глупенькая, мне нравится. Может, развлечемся немного? Сводишь меня в свой клуб, а то твои богатенькие предки не научили бедняжку по-настоящему развлекаться. А я все умею, веришь?- Едва Кора дернулась в сторону, как грязные потные ладони сжали ее лицо.
Сердце девочки пропустило удар. Она смотрела в пустые, полные животной похоти глаза и чувствовала, как к горлу подступает тошнота.
- Ч-что вы делаете?...
Парень изобразил удивление.
- Разве тебе не нравится? Эй, Толян, ленивая жопа, иди сюда! У нас тут по ходу гулянка намечается! Ну-ка, милая, покажи, что у тебя в карманчике?
Каролина хотела броситься бежать, но сзади подошли еще двое парней, которые моментально скрутили руки и зажали рот сопротивляющейся девушке.
Коре хотелось расплакаться. Ей было не столько страшно, сколько стыдно за себя. За свою беспомощность. Она, конечно, могла превратиться в собаку и сбежать, но это бы значило подвести маму и папу…
- Что, порядочность нынче не в моде? – Раздался холодный, полный бешеной ярости голос. – Ану-ка быстро отпустили девчонку, поджали хвосты и смылись с моей территории!
Троица резко обернулась.

 Отправлено: 26.01.11 19:38. Заголовок: ....

Перед ними стоял мальчишка-недомерок с белыми, неровно стрижеными волосами, немного впалыми щеками и диким взглядом серых глаз. Картину украшала едкая ухмылка на тонких бледных губах.
- О, глядите-ка, мужики, рыцарь явился. – Рыжик весело пихнул в бок Толяна, - Прости, малыш, но твоя дама уже занята. Так что можешь спокойно валить в свои ясли. Воспитательница, небось волнуется.
Кора невнятно замычала, пытаясь вывернуть руки из крепкой хватки третьего парня, имя которого не было названо. «Знакомый… Такой знакомый запах…» Каролина закрыла глаза и попробовала сосредоточиться. «Да! Нет сомнений! Это он!..». Девочке доводилась встречать Снапа еще в те далекие, окутанные плотным туманом прошлого времена, когда они вместе сидели закрытыми в погребе на корабле. Все было обито старыми прохудившимися досками, пахло сырой картошкой и соленым морем. Бультерьер рассказывал ей о нем, о его обитателях и о том, что если в ближайшие 24 часа их не покормят, то он устроит морякам persistente morte, что, по-видимому, должно означать что-то очень плохое.
«Значит, вот так ты выглядишь в человеческом облике…»
- В последний раз повторяю: отпустите девчонку и проваливайте. Или я вас в такие ясли отправлю – век не откопаетесь. – Клауд стремительно терял терпение. Нет, он не хотел с ними драться – не видел смысла попросту терять время с этими человеческими доходягами, но как они посмели занести топор над его самолюбием!
Благо, переулок попался пустынный, а он превосходно знал, где здесь находится подходящий овраг…
- Ты что, не понял, сопляк?! Уе*вай, пока мы с братанами не рассердились. – Толян снисходительно сплюнул, пытаясь одновременно покрепче перехватить тонкие запястья энергично сопротивляющейся жертвы. И это было последнее слово, вылетевшее из пасти хулигана.
Рыжий не успел повернуть корпусом, как его локоть крепко сжали, с нечеловеческой силой, опрокидывая длинное костлявое тело на свежий снег. Толян попытался было приложить кулаком по ангельски невинной мордашке, но промахнулся: удар пришелся по «атаману», сплевывающему окровавленный зуб. Клауд, резко повернулся лицом к нападающему, пробежавшись по нему оценивающим взглядом: «Хм, чем больше враг, тем громче падает». Еще секунда, и мальчишка, откровенно пренебрегший всеми законами человеческого поединка, попросту кидается ему на грудь. Парень удивленно вскрикнул и грохнулся на задок, успев вцепиться руками в горло противника. К сожалению, хватка получилась слабой, учитывая, что бультерьера можно удержать только за загривок. Клауд приблизился к самому лицу хулигана, улыбаясь и демонстрируя белоснежные клыки. Дрожащие пальцы Толи тихо скользнули по гладкой коже, оставив лишь небольшие синеватые отметины, которые можно было бы легко спрятать под ошейником.
«Спекся» - про себя констатировал мальчишка, слезая с бесчувственной туши.
Но, где же третий?.. Клауд обвел взглядом территорию: запахи острым клубком переплелись на вытоптанном снегу и все были определенно свежими. Пришлось закрыть глаза и принюхаться: «Вот, рыжий, пахнущий алкоголем и сигаретами… Убежал в сторону проспекта… Здоровяк еще не оклемался… Мужчина, сорок лет, сосиски, прокисшее молоко, беременность…Нашел! А они, право, не далеко ушли».

- Куда вы меня тащите?! Отпустите! – Кора, задыхаясь, кричала, пока безымянный парень тащил ее в сторону опустевшего дворика. Подошвы ботинков периодически скользили по грязной ледяной корке, сокрытой под мягким пушистым покрывалом.
Левая рука неприятно саднила, - Коре казалось, что если похититель потянет чуточку сильнее, то ее плечевая кость вылетит из сустава. «Больно…Снап…». Каролине перестали зажимать рот, уже в самом разгаре схватки, но сколько бы она не кричала…
- Эй, Кора, ты что, собираешься так за ним весь день «на поводке» таскаться?
Пацан, дернул свою добычу на себя и как-то боязливо пробормотал:
- Уйди…
- Уйду. Но, сначала заберу свою су… Девушку. – Уточнил Клауд, заложив руки за спину. Бальдазар часто при нем разглагольствовал на тему конфликтов и способах их решения. И, по подсчетам хозяина, их было три: первый – попытаться решить его посредством дипломатии, второй – заплатить оппоненту, третий – избить оппонента и начать диктовать свои условия.
- Уйди… - Словно заговоренный повторял парень, отступая глубже во двор.
«Ну-ну… Интересно, что же выбрать?..»
Каролина хныкала. Она жалобно смотрела на своего «единственного, самого лучшего на свете» Снапа, понимая, что у нее крайне мало шансов выпутаться из этой ситуации живой и невредимой. Папильоны слишком во многом зависят от своих хозяев. Эти нежные мягкие игрушки, набитые самой воздушной ватой своего розового мира, ранимы и совершенно беспомощны перед лицом реальной опасности. И Клауд всем своим естеством ощущал эту слабость. Но, вместо жалости, накатывала холодная волна раздражения. «Глупая, ты уже давно могла отдавить этому ослу яйца, цапнуть за ляжку и спокойно сбежать. Но, вместо этого, ты продолжаешь ломать комедию. Пока этот самый осел не сломает тебя».
Мальчишка шагнул навстречу хулигану. Один шаг. Глаза в глаза. Клауд усмехнулся, наблюдая, как противник медленно отводит взгляд, сверкнув верхней полой веной.
- Оставишь ее – будешь жить. Как тебе такой ультиматум? Заманчиво? – Округлившиеся стальные зрачки жадно кромсали беззащитное горло парнишки.
- К-катитесь вы все к черту… - Лопочет тот, отталкиваясь от Коры и, на зависть любому бульдозеру, с задором поскакал по сугробам.
Девушка застенчиво улыбнулась, пытаясь унять предательскую дрожь:
- Давно не виделись, Снап...
Мальчишка лишь хмуро кивает, не решаясь подходить к спасенной собачке. Но Кора сама подходит к нему, опустив покрасневшие руки на плечи Клауду и задирая подбородок, чтобы открыть доступ к белой чистой шейке (в знак покорности и подчинения).
Юноша молча отстраняется, рассматривая свою старую подругу ровным взглядом собственника.
- Мне неловко тебя спрашивать, но… Хочешь крекер? – Каролина игриво склонила голову на бок. Карие глаза светились дружелюбием и смехом, словно они виделись только вчера, словно вся эта история с вымогателями – обыкновенный розыгрыш.
И Клауд, вопреки собственным предубеждениям и еще зашкаливающей злости, ответил весьма неожиданно:
- Разумеется, хочу. У тебя с собой есть?


Бежевое небо расправляло крылья над тускнеющим городом, а последние снежинки нехотя опускались на головы прохожих. Каролина в детском упоении шагала через городской парк, весело загребая спицеобразными ножками пушистые снежные комья, однако, веселость ее была отчасти наигранной, ведь Снап, за всю дорогу сказал ей не больше десяти слов. Вот так, после стольких лет разлуки, ему даже не о чем с ней поговорить! «Ты так изменился… Смотришь на меня отчужденно… Я знаю, ты и раньше не общался с теми, кто был ниже тебя по рангу, но я всегда была твоим собеседником, всегда. Так насколько мне нужно стать сильнее, чтобы ты позволил мне быть к тебе хоть чуточку ближе?!»
- Так ты живешь в русской семье? – Голос Клауда заставил девочку «вынырнуть» из омута горьких мыслей.
- Да, живу. – Рассеянный ответ. – Мне нравятся русские. Эти люди очень открытые, добрые. Меня даже приняли в семью, как равную. Представляешь? Многие сверстники, живущие в человеческих семьях, мне завидуют!
- И тебя это привлекает? По мне так лучше вообще не иметь хозяев, чем быть собачкой русского. Они все поголовно помешаны на собственных амбициях, водке и героизме, опять-таки, проистекающем из водки. – Клауд задумчиво хрустел крекером, - а что может быть хуже пьяного русского?
- Да тебя послушай – ты всех критикуешь: меня, хозяина, русских, англичан, всю нашу планету! Вот только эти гадкие жестокие бои ты возносишь чуть ли не до уровня высшей добродетели! Я тебя действительно не понимаю! – В сердцах выкрикнула Кора, попытавшись выхватить из рук оборотня измятую пачку печенья. Не вышло. Мальчишка резко перехватил ее тонкое запястье, заглядывая в полные боли глаза:
- А мне и не нужно твое понимание. Я полностью разделяю интересы своего хозяина.
- Тогда, на корабле, ты говорил о людях иначе.
- Да ну? Это было давно. Теперь я многое понял.
- Что же ты понял? Что?! Я всегда уважала тебя за твою самодостаточность, независимость и упорство, но, сейчас ты все больше становишься похожим на старика Ворса!
- Конечно, мы все уважаем те качества, которые не имеем в себе самом. – Клауд протянул ей крекеры. «Как тебе повезло, Кора, что вчера вечером я убил ту собаку…»
Девочка, видно, почувствовала настроение своего старого знакомого, а, потому, больше не возвращалась к этой теме. Никогда.
- Кстати, а что ты делаешь в этом районе?
- Я мог бы то же самое спросить у тебя. Нашла, понимаешь ли, место для прогулок…
Каролина прыснула.
- Ни за что не поверишь, но я искала библиотеку!

Спустя полчаса непринужденной беседы, они расстались. Коре так и не удалось узнать, что же привело белого бультерьера в эту необычайно пустынную ячейку города, но, как только, в переулок свернул глянцево-черный «Lancia», парень быстро попрощался с ней, и скрылся за углом соседнего дома.
«Вот черт! Неужели он все-таки отправился на эту встречу...»

 Отправлено: 27.01.11 22:19. Заголовок: продолжение...

- Странный ты человек, Росси… Смелый, но странный… - Катиз потягивал слова, словно смаковал знаменитый своей стоимостью коктейль Sapphire Martini, - Ты не принес мне мои деньги, но зато принес свое бесполезное тело. Как думаешь, я сильно огорчен? – Пурпурный перстень на толстом ухоженном пальце монотонно постукивал о гладкую поверхность стола.
Бальдазар не шевелился. Он знал, что поступает дерзко и что приговор не заставит себя ждать, но все же был готов к этому. «Клауд, ты был прав, малыш, когда сказал, что я вру себе о своем одиночестве. Я не одинок, но боялся признать себе, что сам оттолкнул близких мне людей. Как оттолкнул тебя… И лишь теперь, когда моя смерть неизбежна, я рад, что у меня нет семьи».
- Ну, ты так и будешь молчать? Я, кажется, задал вопрос. – Глава русской мафии раздраженно скривился.
- А что ты хочешь услышать? На моем мелком предприятии работают и твои люди. Они регулярно отмывают денежки, догадайся в чью пользу. И как мне прикажешь собирать необходимую сумму? Я не могу так ловко организовать свою бухгалтерию, как организовал ее ты, - итальянец усмехнулся, разбавив улыбку легким сарказмом. Бровь Катиза едва заметно дернулась.
- Что же, времени я дал тебе предостаточно. Остальное – не мои проблемы. Жаль потраченных на тебя денег… Но, надеюсь, удовольствие, которое я получу от расправы с тобой и твоими родственниками это компенсирует. Эй, ребятки…
Катиз не договорил. В дверь квартиры робко постучали.
Двое высоких мужчин с одинаково коротко стриженными волосами, синхронно повернулись к Крестному отцу, ожидая дальнейших распоряжений:
- Если это милиция, заплатите им денег и скажите, что я меня сейчас нет в городе, - привычно приказал мужчина, со скучающим видом наблюдая, как его «орлы» летят исполнять приказ.
- А теперь вернемся к нашему разговору… - Катиз извлек черный «браунинг» из верхнего ящика стола и ленивым жестом взвел курок. Бальдазар бессильно опустил голову. «Пора прощаться…». Нет сил смотреть в черное дуло своей смерти. Он сам нашел ее здесь…
Из коридора послышались голоса.
- Чего тебе, мальчик?
- Я принес письмо господину Катизу от главы промышленного комплекса г-на Белозерова.
- Хозяин сейчас занят. Дай-ка мне сюда свое письмо и проваливай.
- Но мне приказали встретиться с ним лично!
- Проваливай, я сказал!
- Вы не понимаете всю важность…
Из кабинета доносится короткий выстрел.



Антон в последний раз клацнул мышкой, закрывая документ. «Ну вот и все…». Мужчина снял очки в элегантной темно-бардовой оправе и протер глаза. На циферблате уже давно высветились заветные 17:00, но он не мог покинуть рабочее место, пока не будет доделан отчет. Таков уж был характер Антона Игоревича – ни в коем случае не уронить свой авторитет исполнительного и трудолюбивого человека. Он аккуратно задвинул стул и пошел к вешалке (свою верхнюю одежду мужчина никогда не сдавал в общий гардероб, что крайне раздражало его сотрудников).
- А чего домой еще не ушел? Папа Карло ты наш. – Секретарша игриво улыбнулась, собирая со стола Антона рабочие папки и пустую кофейную чашку, - тебе за сверхурочные ни копейки не заплатят.
-У меня дела на месяц распланированы. Я должен все в срок успевать, - Мужчина ответно улыбнулся, неспешно, с расстановкой, одеваясь. – А ты почему не уходишь?
Римма совсем по-детски надула яркие губки: - А то сам не знаешь. Валерий Федотович меня сегодня в ресторан пригласил. – В сладком голосе секретарши почему-то не прослеживалась обычная в ее случае «профессиональная радость».
Причина внезапной грусти была Антону не ясна, и более того, безразлична. Он недолюбливал Римму. За ее смолянисто-черные цыганские кудри, томные лемурьи глазки и нимфетскую кокетливость. За то, что она была женщиной. Простой безответственной женщиной, которая, подобно ночной бабочке, могла в любой момент упорхнуть из его жизни. И никогда не вернуться.
По дороге из офиса, Антон наткнулся на своего приятеля, Леонида, который отоваривался в соседнем ларьке. Леонид – редкое имя, весьма туманно описывало его скупую меркантильную личность, работающую гематологом в городской больнице. Друзья в шутку прозвали его Леоном-киллером, за выдающийся цинизм и любовь к черному юмору. Экономист водил с ним дружбу еще со школьной скамьи, давал тогда еще крупному хулигану списывать контрольные, а, взамен, «донашивал» его многочисленных кинутых подружек.
- О, здрасти! Как поживают нынче обиженные пролетарии? - Лео быстро расплатился и направился в мою сторону, явно желая продолжить начатый разговор.
- Привет. Нормально поживают, вот только им интересно знать, с чего это они обиженные? – Мужчина устало вздохнул, поглядывая на внушительный пакет в руках товарища.
- Обиженные, потому что денежками обделенные. Ну, мне самому в голодную петлю еще рановато – богатыми пациентами перебиваюсь, а ты гниешь на этой паскудной работенке с дочерью на руках. – Незамедлительно пояснил Леонид.
- Ничего. У нас в семье этой проблемы пока не возникало. А работа у меня, может, и не самая лучшая, но мне нравится расчетная математика. Кстати, помнится, ты мне рассказывал, что собирался за границу уезжать по контракту?
- Не вышло. Передумал я. – Гематолог на секунду запнулся, и тут его глаза довольно засияли: - Слышь, Тохан, у меня ключи от травматологии. Там стоит дорогущий коньяк. Поезжай со мной, посидим, поболтаем, ну? Согласен?
- Да не могу я, понимаешь? Дочка со школы вернется, нужно еще обед приготовить…
- О, ну ты как баба. У тебя уже взрослая девка дома, а ты все ей салатики разогреваешь. Сама микроволновку включит, сама все себе сделает и еще потом спасибо скажет, что ты ей сопли на каждом углу не подтираешь. Давай, поехали. А то мне скучно самому такую прелесть распивать.
И Антон согласился. Как уже говорилось ранее, он был человеком слабой воли, а аргументы Леона казались ему вполне убедительными. Но, все же, он десять раз позвонил на Анин мобильник, подробно проинструктировал насчет разогревания макарон и котлеты, и попросил позвонить, когда она приедет домой (Лео все это время смотрел на него со снисходительной улыбкой).

В больнице Антону выдали бахилы и белый накрахмаленный халат. Он до сих пор не понимал, зачем согласился на эту сомнительную «посиделку» с участием приятеля, которого сам экономист даже слегка побаивался.
- Людочка, зарезервируй нам с другом 10-тую палатку. – Пленительным шепотом с легкой хрипцой, от которого так быстро теряют голову девушки, обратился Лео к дежурной сестре отделения, нехотя подкрепив вою просьбу хрустнувшей в ладони купюрой.
Людмила неуверенно кивнула, передавая ключи:
- Только не мусорить и не шуметь.
- Разумеется. Мы же интеллигентные люди, да Тохан? – И Антон с Леонидом направились распивать благородный напиток, дожидавшийся их на скромном деревянном столике.
Как только зазвенели первые стаканы, гематолог заговорил:
- Знаешь, Тоха, как сильно изменились люди за последние несколько лет. Преступления стали изощрение, прокуроры равнодушнее. Я не беру тебя, ты – уникум. Я говорю о тех, кто, в погоне за личным счастьем, готов втоптать в грязь своих близких. Семью. Друзей. Жизнь прекрасна, пока не посмотришь на нее в зеркало. А у нас, в больнице – всюду зеркала. Всюду отражения изъянов общества, вот так то.
- Всего полстакана алкоголя – и от тебя можно услышать такие речи? – Антон пораженно глядел на врача, в очередной раз отругав себя, за то, что согласился прийти сюда.
- Я не от алкоголя пьян. От одиночества. – Кисло ответил Лео, отсутствующим взглядом рассматривая наполовину опустевшую емкость, - Вот я тебе сейчас расскажу анекдот…
- Слушай, а давай ты лучше мне расскажешь, как у тебя дела на работе, - резко перебил его экономист, пытаясь вывести товарища из внезапно накатившей депрессии самым привычным для него способом – бытовухой.
- Да у меня все в норме, - отмахнулся Леонид, наполняя коньяком новый стакан, - а вот в общей хирургии и в травматологии было весело: там одного пацана привезли. Травмы несовместимые с жизнью, как гаишники с налоговым кодексом: я не представляю, как можно было схлопотать четыре огнестрельных, три сломанных ребра, многочисленные ножевые порезы, сотрясение, повреждение трахеи и, при всем при этом, еще и выжить! Да, я от санитаров слышал, что в квартире на Григорьевской пострелушки были ой-ей-ей. Там одного мужичка завалили, а это дите еще и от трупа оттащить не могли. Вцепился мертвой хваткой. Сейчас в соседнюю палате лежит, - Леон оживился, описывая многочисленные повреждения несчастной жертвы, а Антону стало не по себе. Он не мог представить, что кто-то хладнокровно начнет избивать ребенка до такого состояния.
Пить больше не хотелось. Затошнило. «Может, пора домой?». Но, что-то внутри, словно приковало его к загадочной одиннадцатой палате…

 Отправлено: 02.02.11 22:08. Заголовок: ....

Когда Клауд открыл глаза, он был совсем один. Запертый в куб из серых стен. «Хозяин… Что они с ним сделали?..» Мысль больно ударила в голову и тут же отскочила. Перед глазами – чистый потолок. Ни единой трещины, чтобы зацепиться. Мальчишка попробовал пошевелить рукой. Бесполезно. Очередная порция боли молнией взметнулась вверх по позвоночнику и заставила принять первоначальное положение. «Почему я не умер тогда вместе с ним?.. Почему я оставил его в чужом, пропитанным холодом и кровью, кабинете?.. Ничтожная тварь…» - Это были мысли потерявшей хозяина собаки. Человек же находился в глубоком сне: он отлично сыграл свою роль, и, теперь, мирно почивал, заставляя белого бультерьера безжалостно терзать себя изнутри.
Кап. Кап. Кап. Чужая кровь стекала по пластиковым трубочкам в неподвижное тело.
«Холодно… Когда же закончится эта пытка?..»

На следующее утро Антон специально приехал в больницу. То ли его настолько зацепили слова Леона, то ли он внезапно понял, что далеко не «уникум», но мысли об этом ребенке все еще гнездились в бедной голове. Мужчина в принципе любил детей, и его до глубины души возмущали преступления, связанные с похищением, убийством или изнасилованием несовершеннолетних. Однако, «этот» случай мало чем отличался от десятков и сотней «тех» других, так что и кому он пытался доказать? Стыдно ли от того, что они с товарищем так весело распивали алкоголь в соседней палате?.. Экономист не пытался найти ответы на все эти вопросы. Он просто подошел к дежурной медсестре (к счастью, это была все та же Людочка) и начал разговор:
- Здравствуйте, Людмила, могу ли я узнать, кто лежит в одиннадцатой палате?
- Мм… Секундочку.. Ах, в одиннадцатой! Да вчера один паренек с улицы поступил. Еще под наркозом, - Румяная девушка с исконно русской косой, умело спрятанной под шапочкой, увлеченно щелкала мышкой, сидя за рабочим компьютером и отвечала нехотя, явно не желая отрываться от своего «пасьянса»: - А вам зачем? Родственник что ли?
- Нет… Не совсем… А что, его разве ни кто не навещал? Родители, друзья?..
Девушка сделала многозначительный вздох, картинно прикрывая глаза пушистыми ресницами:
- Да разве у таких родители найдутся? В чужой квартире, один, да еще и голый. Слава Богу, соседка нашлась: сначала в «скорую» позвонила, а, затем и в милицию... Мне вот только интересно, зачем вам он понадобился?
- Так, просто… Жалко мне его. – Антон не смог подыскать более подходящего ответа, но этот вполне устроил медсестру:
- Побольше бы таких жалостливых… И пациентов, небось, поубавилось бы в интенсивке. Ладно, он сейчас все равно под наркозом. Если что-то надо будет принести, я вам свистну, хорошо?
Мужчина кивнул, размашистым почерком нацарапал ей свой номер мобильного и направился домой. Совесть экономиста должна была удовлетвориться таким благородным поступком, но буря продолжала яростно терзать одинокий-одинокий берег его души.

Про старый особняк, притягивающий взгляды жителей города своим мрачным великолепием, можно было услышать множество слухов. Одни говорили, что здесь жил английский писатель-иммигрант, приговоренный к расстрелу за незаконную публикацию материалов против правительства. Другие – семья хозяина знаменитой ветлечебницы, которую спалили, вместе со всеми ее обитателями из-за разразившейся эпидемии бешенства. Третьи… Третьи вновь возвращались к писателям-авантюристам и пожилой аристократии. Круг рано или поздно замыкался, и для удовлетворения любопытства новых слушателей, приходилось «изобретать» совсем уж невероятные истории.
Но никто из этих людей и близок не был к истине. Поместье «Hoperk» принадлежало вовсе не аристократу, и уж тем более, не хозяину ветлечебницы. Бальдазар ревниво оберегал свое личное пространство от лишних ушей, более того, о его бизнесе знали немногие, ведь игорные дома, которые, вероятно, закроются в скором времени, были зарегистрированы на совершенно «левого» человека.

Катиз был поражен тем, что увидел: минуту назад, в коридоре, он мог поклясться, что
слышал человеческий голос, - и вдруг в квартиру врывается бешеный зверь. Белая собака с безумным скачущим взглядом. И мужчину словно парализовало. Да, у него в руках было оружие. Да, у его охранников тоже было оружие, но эти глаза … Мафиози с детства панически боялся собак. Нет, он никогда не бежал от них, напротив, он застывал, не смея даже пошевелиться. И эти зубастые твари питались его страхом…
Как только пес упал на ковер, судорожно сжав в зубах клок костюма одного из телохранителей, Катиз должен был нажать на курок. Он хотел это сделать, но не смог заставить себя пошевелить и пальцем. На вопрос: «этот ублюдок выживет, после того, что вы с ним сделали?», один из подчиненных хмуро буркнул: «нет, он точно издох. Ровно, как и его хозяин».
Мафия успела покинуть квартиру до того, как приехала милиция. Но, вместо полумертвой собаки, на полу обнаружился израненный мальчишка, лежащий рядом с трупом Росси.
«Надо как можно скорее отправиться в поместье этого Бальдазара. Он наверняка хранит у себя долговую книжку и бумаги на свою развалюху. Было бы неплохо иметь возможность сообщить его родственникам о трагической судьбе «честного налогоплательщика», хе-хе…»
У особняка было тихо. Катиз, не торопясь, выбрался из машины и приказал своим людям немедленно взломать дверь, пока по этой улице не засеменили прохожие. Зиме было лень регулярно менять температуру, а, потому, снаружи уже с самого утра было -9 градусов.
Серое небо скрашивали редкие солнечные лучи. Снег постепенно таял, подтекая прозрачными лужицами на бетонную дорогу, ведущую к зданию.
Вряд ли подручные мафиози обучались в криминальной школе, но ловкость и слаженность движений во время такой кропотливой процедуры как взлом, вызывало невольное восхищение.
- Как сказал великий римский философ: «Вламываясь в чужой дом, вы вламываетесь в чужую душу» - Резонно заметил внезапно раздавшийся голос.
Оба телохранителя обернулись с таким видом, словно охранник застукал их за кражей казенных яблок из колхозного двора.
На углу стоял парень лет восемнадцати-девятнадцати с темно-коричневыми волосами под строгий «немецкий» пробор. Выразительные светло-зеленые глаза, смуглая кожа и немного грубоватые черты лица производили впечатление выходца из дикого племени. На левую руку была небрежно намотана цепь, за которой тянулась… Сетка, наполненная полусгнившими собачьими трупами.
- Проваливай, парень. Мы тебя не видели, а ты нас, хорошо? – Попытался скрыть собственное смятение один из взломщиков. А второй пихнул того в бочину, и с улыбкой заявил:
- Как не повезло тебе, мальчик… Не вовремя ты… Гуляешь.
- Мне? Это вам не повезло дяденьки. – «Мальчик» расплылся в широкой ухмылке, бережно отодвигая свою ношу.

Прошло четыре дня. Антон вновь с головой погрузился в рутину, и перманентные вопли совести сменились тихим попискиванием. «В конце концов, у меня есть дочь. И я не обязан помогать всем детям-сиротам, которым.… Уже и так никто не поможет.… Нет, я так не могу так. Просто… Не могу ». Жизнь с надрывом пытается заполнить пустоту острым стеклом, от которого становится еще больнее. Однажды Антон уже хотел уехать из города, бросить все и начать жить для себя, но тогда его остановила Ответственность.
Сейчас же она стала главным противником Совести и выигрывала подряд уже третий раунд.
В середине рабочего дня зазвонил телефон.
- Алло?
На другом конце провода слегка искаженный голос медсестрички:
- Антон Игоревич, это вы?
- Да.
- Я звоню из городской больницы. Помните, вы просили меня о том, что если…
- Да, помню. Так, что-нибудь нужно? – Экономист резко перебил тараторящую девушку, чувствуя, как сквозь грудную клетку просачивается уже знакомая дрожь. Он ждал этого звонка! Пытался искоренить все мысли об этом ребенке из Леонова рассказа, но все равно ждал.
- Успокойтесь, не кричите так в трубку. Никто же не умирает. Я всего лишь хотела попросить вас купить кое-какие дополнительные лекарства. Они продаются без рецепта. Записывайте…

Дверная ручка резко щелкнула и, с неестественно стеклянным хрустом, повернулась. «И кого это опять кошки принесли…». Клауду регулярно вскармливали по две дозы снотворного, но мальчишке волшебным образом удавалось противостоять его действию. Он не мог заснуть, и, словно камерный мученик, дни напролет выслушивал эти ненавистные «кап-кап». Шаги, медленные, неуверенные, как у лунатика в фильме, выдавали в незнакомце «случайного посетителя». На всякий случай, Клауд притворился спящим.
- Так, давайте сюда ваш пакет и можете с ним побыть. Пусть этот паршивец хотя бы отблагодарит за заботу. Я уже с ним шестой день вожусь – и ничего! Ни слова. – За дверью послышался голос Людмилы, отдававший отчаяньем и почти материнским возмущением.
- Но я не хочу его будить…
- Ага, спит он. Как же! Да просто притворяется, будьте уверены. Я уже этот трюк давно в своих пациентах раскусила. Так, ладно, у меня дела. Вы будете заходить?
- Д-да. Буду. Спасибо.
- Ну, тогда я пошла. – Дверь захлопнулась.
Антон аккуратно пододвинул табуретку к кровати и тихо сел.
Повисло молчание. Он не знал, что сказать, потому что не был уверен, нужно ли вообще что-либо говорить.
- Ты так и будешь здесь торчать, или, может, пришел сказать что-то конкретное? Говори, я разрешаю. – Из-под толстого одеяльного «кокона», донесся приглушенный ворчливый голос.
- Я… Просто пришел тебя навестить…
- А точно палатой не ошибся? Я не знаю твоего запаха. А даже если бы знал, то мне было бы все равно.
«Он прав. Я не волонтер и не участник благотворительного фонда. Не обязан здесь быть, но, уже совершив эту ошибку, нельзя идти на попятную».
Экономист даже не успел удивиться таким довольно необычным словосочетаниям, как «я не знаю твоего запаха».
- Тебе обязательно нужна причина? Разве мы не можем просто помогать незнакомым людям?
- Слушай, моралист, я никогда не поверю в эту чушь, что все в мире делается просто так, но… - Клауд немного повернулся, стянув одеяло с взъерошенной головы, - спасибо тебе.
Антон, от неожиданности, чуть не слетел с табуретки, поспешно выпрямившись.
«Белые волосы... Этот мальчишка – альбинос?»
- Да не за что. Главное, чтобы лекарства…
- Стоп. Какие лекарства?!
- А… За что же ты мне говорил спасибо?..
- Как за что? За то, что ты спровадил эту ветеринаршу. Но, теперь я не уверен, стоит ли тебя за это благодарить. – Выразительные серые глаза причудливо нивелировались с болезненно бледной кожей. От этого взгляда Антон почувствовал себя бандерлогой, безвольно бредущей в пасть к питону Каа.
- Думаешь это все смешно? Эти люди всеми своими силами пытаются помочь тебе, а ты так отзываешься о них. Маленький эгоист…
- От эгоиста слышу. – Последовал незамедлительный ответ, после чего Антон резко вскакивает.
- Прости, что пришел к тебе.
Экономиста раздирало от жалости к самому себе, внезапно накатившего раздражения и странного желания быть рядом с этим несчастным, потрепанным жизнью, ребенком.
- За это не извиняйся. – Голос мальчишки внезапно стал тише, - Я ненавижу больницу. Людей, которые вместо того, чтобы прикончить меня, заперли в четырех стенах. … Но еще больше, я не терплю полумер.
Он миролюбиво улыбнулся, протянув обвитую капельницей руку:
- Клауд.
Мужчина с готовностью ответил на рукопожатие:
- Антон. Приятно познакомится.
- Не ври. Секунду назад ты хотел убраться отсюда.
- Секунду назад, ты и сам хотел этого. – Вяло парировал экономист, удивившись тому, как сложно бывает понять чужие порывы, - Почему мы не можем поговорить нормально?..
- Все очень просто. Ты никогда не заберешь меня отсюда… - Клауд устало прикрыл глаза, - Я чувствую это...
Антон ощутил, как прежняя неловкость сковала его изнутри. «Зачем он это говорит?.. Зачем озвучивать то, что и так очевидно?.. Моя жизнь полна жестких ограничений. Проволоки, сквозь которую текут мои мысли. Но мне самому оттуда не вырваться. Разве не понимаешь? Я – примерный семьянин, отец-одиночка, и даже если бы я сумел отогнуть хоть край своей железной ограды, ты бы не смог туда войти…»
- С такими травмами как у тебя ни в коем случае нельзя покидать больницу. – Наставительно заметил Антон, пытаясь сбежать от острого взгляда стальных зрачков.
- Perché proprio a me?* Безответственный русский! Твоя доброжелательность заканчивается там, где начинается ответственность за собственные поступки. А я, кажется, говорил, что не выношу полумер! Проваливай! Катись куда хочешь и не вздумай больше приходить.
И Антону нечего было возразить на эти слова.
«Навещать незнакомого ребенка, давать ему прозрачную надежду, что его следующей «станцией» не станет интернат, и тут же сбегать при первом же наводящем вопросе - не думал, что я еще на такое способен…»
- Я приду к тебе завтра. Что-нибудь принести?
В ответ послышался хриплый надрывистый смех…

«Ушел. Отлично… Даже стало немного полегче. Но я все равно здесь надолго не задержусь». Взгляд белого бультерьера уперся в капельницу. «Фи, тухлятина! Хочу свежей крови». Всего один укус – и алый бисер взметнулся воздух, забрызгав снежно белые простыни.

Поместье «Hopark» этой ночью дышало по-новому: аритмичные волны колыхали запрокинутые занавески, изнутри доносился звон разбитого стекла. Катиз сжался на любимом кресле Бальдазара. Руки лихорадочно тряслись, теребя обрывки дорогой ткани, а дыхание периодически замирало. Мафиози казалось, что стены начинают сужаться, образуя огромную ненасытную глотку, готовую раздавить его. Только чудом мужчине удалось избежать той участи, которая постигла двух его подчиненных. Еще один монстр… Гораздо больше, чем тот злосчастный питомец Росси. Лоснящаяся коричневая шерсть появлялась на обнаженном теле… Огромные желтые фары вместо глаз и широкая Улыбка. Катизу почему-то на ум приходили лишь те два хищника, которые Улыбались прошитыми грубой ниткой мордами. Призрак и Тьма.
« Из ядущего вышло ядомое, а из сильного вышло сладкое ... Стены…»
Катиз постепенно терял рассудок.

- Па, у меня к тебе серьезный разговор.
Антон только приехал из больницы и расправил на коленях вечернюю газету, как тут его ожидала очередная хитро спланированная диверсия, подготовленная родной дочуркой.
- Да, милая? – Привычно ответил мужчина, отстраненно разглядывая черно-белую фотографию с изображением старого особняка. Надпись гласила: «Найден труп мужчины. Вендетта по-русски».
- Ну, обрати на меня внимание! – Справедливо надулась Анюта, пытаясь перелезть через малодушную «газетную оборону».
- Да, Ань, что ты хотела?
- Ты же знаешь, что я уже взрослая. А взрослым необходимо о ком-то заботиться. Вот я и подумала: сестричку ты мне уже не родишь, а на кошек у тебя аллергия. Давай заведем собачку, ну па-ап… Ну давай. Обещаю, что будет не так как в прошлый раз. Я серьезно все решила.
Антон снял очки и заглянул в лукавые бусинки Аниных глазок:
- Милая, собаку наш семейный бюджет уже не потянет.
- А мы маленькую заведем! – Не сдавался ребенок.
- А маленькую – тем более. Нет, золотце, давай я лучше завтра тебе игрушечную куплю, хочешь? Самую красивую: заводную, плюшевую…
Спор продолжался. Началась истерика. Анино упорство сравнимо лишь с упрямством среднестатистического гражданина США: чуть что – сразу демонстрации. Но в этом исключительном случае, победителем вышло «правительство», а не «народ». Те капризы, хотя бы косвенно касающиеся живности терпели неизменный отказ.
Антон снова вспомнил того мальчишку. Живое существо, которое он справедливо вычеркнул из своей жизни, но несправедливо обнадежил. Вновь стало паршиво.
Мужчина медленно подошел к рыдающей девочке и нежно обнял родное вздрагивающее тельце.
«Я никогда не оставлю тебя. Что бы ни случилось…»

Пол был скользкий. Вылизанный щеткой, исцарапанный дорогими ботинками пол. Лапы бультерьера слегка разъезжались, пока он мужественно брел по коридору. «Боже, какая вонь! Не удивляюсь, что только больные люди готовы добровольно приехать сюда. Так, осталось определиться, где здесь эта проклятая дверь…» С каждым неудачным движением, боль в боку усиливалась. Перед глазами мерно покачивалась серая паутина.
Снап, сосредоточившись, на скольжении, не обращал внимания на то, как реагировали люди. А реакция была самая различная: от простого «столбняка», до вполне ожидаемого: «Фу! Пошла вон, вонючая псина! Я сейчас охранника позову!». Как будто эта угроза могла заставить «вонючую псину» задуматься об алогичности своего присутствия в человеческой клинике.
Одна самая смелая из медсестер решила изловить собачку, но та издала такой грозный рык, что женщина просто взвизгнула и отпрянула в сторону.
«Дверь… Дверь… Из-за вони препаратов, я потерял любую способность ориентироваться в пространстве».
Впрочем, это не остановила Снапа. Он продолжал идти по бесконечному коридору, периодически упираясь носом в чьи-нибудь колени. Благо, к пятому «столкновению», появился долгожданный охранник, который, не церемонясь, вышвырнул слабо сопротивляющегося гостя, для верности, приложившись ботинком по уже сломанным ребрам.
После удушливо жаркого климата в помещении, холодный воздух неприятно жалил тело собаки. Бультерьер никогда не боялся мороза, но в данную минуту, готов был убедиться в обратном: холод лавиной накрыл его, сжав в тиски каждую косточку. Теперь болело абсолютно все. Перед глазами появился образ хозяина, строгого и задумчивого. Родного. И вновь тишину раздирает выстрел. Горячая кровь нехотя стекает на ковер, пузыриться, словно только что сваренный глинтвейн. Его потухшие глаза…
«Я – на свободе? Или в аду…»
- Снапик, Снап, открой глаза, ну?! Ты же не умер, правда?! Ты не можешь вот так умереть! – На шею легло что-то маленькое, теплое и пушистое.
«Кора?.. Как она меня нашла?..»

«Не правда ли, так ваше существование обретает хоть какой-то смысл?» Ворс огладил ладонью кривой собачий череп, чувствуя, как по белесым костям бегут мелкие трещинки и вмятины. Парень приблизил находку к лицу и, по слабому запаху шерсти, мгновенно установил имя и причину смерти гладиатора. «Цезарь. 4 года. Мгновенная смерть от болевого шока и потери крови. Смещение верхних позвонков. И все тот же убийца. Интересно… Как скоро он присоединится к моей коллекции?». Оборотень осторожно поставил череп на пыльную полку, где лежали десятки подобных экзотических украшений. Ворс любил свою коллекцию. Он считал, что любая история смерти, во стократ ценнее истории рождения. Потому что смерть необратима и непредсказуема, в чем парень убедился едва ли не на собственном опыте. «Старик Ворс» - кличка, которой его наделили моряки, за психическую скупость и извечный пессимизм, свойственный людям преклонного возраста. Вторым обликом парня была охотничья собака породы курцхаар, но об этом знали лишь некоторые. У Ворса была своя мотивация не раскрывать свою сущность: это бы здорово помешало его творческой деятельности. Да, у оборотня и в помине не было никакого хозяина: он сбежал от своего перекупщика, оставив тому на память цепочку с именем, и поселился в старой покинутой избушке невдалеке от лесополосы, что было весьма кстати для охотничьей собаки, инстинктам которой он не мог противостоять при всем своем желании.
Парень уже более двух лет писал поэму, вдохновителем которой невольно стал белый бультерьер, одаривший Ворса таким количеством трупов.
И в тот роковой день, когда он вновь вышел на охоту за новыми трофеями, оборотню пришлось столкнуться с тремя плохо обученными грабителями, крепость психики которых оставляла желать лучшего: как только они увидели превращение, то один из них тут же сбежал, а второй поднес пистолет к виску и начал тихо молиться. Толстый вожак в этот момент успел забаррикадироваться в поместье («вот ведь трусливая кошка»).
«Жалко, что я не успел увидеть столь нелепое самоубийство…».
Ворс окинул полку еще одним довольным взглядом и взялся за ручку.