Отправлено: 21.11.08 22:29. Заголовок: жизнь в зеленом цвете. часть седьмая. слеш, NC-17 Гарри/близнецы Уизли (продолжение)

Название: Жизнь в зеленом цвете, часть седьмая
Автор: MarInk
Бета: нет
Пеиринг: Гарри Поттер/Фред Уизли/Джордж Уизли,
Гарри Поттер и др.
Рейтинг: NC-17, слеш
Специальное придупреждение: пренуждение, экзекуция, жестокость, изнасилование, смерть персонажей, ООС.
Жанр: ангст/AU
Содержание: У всякой монеты есть две стороны, не говоря уж о ребре. Такие близкие и не способные когда-нибудь встретиться, не могущие существовать друг без друга, орёл и решка [особо проницательным: да-да, читай не орёл и решка, а Гриффиндор и Слизерин] ВСЕГДА видят мир с разных сторон, но однобокий мир мёртв. Гарри предстоит убедиться в этом на собственной шкуре, посмотрев на мир с той стороны, с какой он не хотел, но на самом деле смотрел всегда...
Разрешение получено.

 Отправлено: 21.11.08 22:36. Заголовок: Глава 7. Я поведу э..

Глава 7.

Я поведу этот Совет…
Сергей Щеглов, «Часовой Армагеддона».

Гарри решительно не нравилось затянувшееся затишье. С Югославией и Румынией Вольдеморт уже разобрался в своём уникальном стиле, весьма схожем с бритвой Оккама – отрезать всё лишнее, что усложняет жизнь, и не мучиться; кажется, Вольдеморта даже не озаботил тот факт, что ещё немного в том же духе – и эти страны вообще останутся без волшебников. Так или иначе, бунт в Испании успешно подавлялся, и Гарри не сомневался, что, разделавшись с капризной Европой, Вольдеморт вернётся в Британию с чётким намерением покончить с остатками оппозиции, запершимися в Хогвартсе. У оппозиции, конечно, на этот счёт прямо противоположное мнение, но это мнение ещё предстоит отстоять…
С каждым днём население Хогвартса становилось всё тренированней, а Гарри – всё вымотанней. Ни одно занятие Эй-Пи не обходилось без использования хроноворота, и с другими Гарри порой раздваивался – чтобы продемонстрировать на примере себя же, как надо сражаться. Себя Гарри обычно не жалел, а поэтому доползал до спальни на последнем издыхании и падал на кровать, чтобы отдохнуть хотя бы полчаса перед тем, как встать и снова закрутиться, как белка в колесе.
Захват лидерства в Ордене прошёл как-то незаметно, сам собой. Собрания Орден устраивал нечасто, поскольку обсуждать на них было особо нечего, но когда они всё же происходили, Гарри эти собрания вёл, разъяснял свои планы на дальнейшую войну и на роль в ней Эй-Пи; отвечал на вопросы, вразумлял недовольных. Никакого голосования или ещё чего-нибудь формального не происходило. Быть может, изрядно поспособствовал подобной бархатной революции Фоукс, на каждом собрании появлявшийся практически из ниоткуда и садившийся Гарри на плечо или на колени – больше никому феникс не доверял до себя дотрагиваться даже случайно, в то время как Гарри бестрепетно ворошил нежные перья, гладил мягкий пух, а иногда даже в шутку дёргал Фоукса за хвост. Порой феникс в ответ поклёвывал Гарри; это было не больно, но оставляло маленькие красные следы, как от ожога, но они быстро проходили. Быть может, установлению безоговорочной власти Гарри послужило то, что на него готовы были молиться, цитировали пророчество наизусть, верили в него, ждали от него чуда… кого-то другого во главе всего этого большинство просто не поняли и не приняли бы.
Хотя Гарри не возражался бы и спихнуть на кого-нибудь большую часть своих обязанностей; они надоели ему ещё тогда, когда он планировал встать во главе Ордена. Мечты, мечты…

Кевин проводил с Гарри по полдня, не меньше; часто просто наблюдал за обычными тренировками (на занятия Эй-Пи Гарри его не пускал, от греха подальше), болтал с Гарри, по вечерам особенно изнурительных дней поил гермиониным зельем. Кое-кто прозвал Кевина оруженосцем, но прозвище прижилось только среди младших курсов – наверное, потому, что старшие помнили, кто такой был Седрик Диггори и что с ним случилось. Они полагали, что у Гарри есть полное право отличать Кевина среди прочих малышей, влюблённо смотрящих на Избранного. Сами малыши, по словам Кевина, завидовали последнему, но считали, что пути Гарри Поттера неисповедимы, и Кевину просто жутко повезло.
Гарри не был уверен, что Кевин сам понимает, зачем они двое нужны друг другу, но на всякий случай заминал эту тему всякий раз, как она всплывала в разговоре. Ему самому казалось, что есть что-то нездоровое – не пошлое, ни в коем случае, но всё же нездоровое, ненормальное – в том, что их связывает память о мёртвом человеке, пусть даже таком чудесном, как Седрик. Живых людей должны связывать живые отношения: дружба, любовь, деловое партнёрство, в конце концов. Но противиться своему желанию регулярно смотреть в серые глаза Седрика Гарри не мог, да и не хотел; и Кевин, которому отчаянно не хватало старшего брата, тоже не хотел прекращать это странное общение, где не обходилось и часа без упоминания о Седрике, и всегда казалось, что невидимый и неслышимый третий повсюду сопровождает этот странный тандем – испещренного шрамами хмурого подростка и похожего на херувима субтильного мальчика, появляясь только тогда, когда эти двое были вместе; вырастая из их воспоминаний, мыслей, мечт, из застарелой боли и попыток избавиться от пустоты там, где раньше был этот третий.
Может, Гарри был не прав, но ему думалось, что мёртвых следует оставлять в покое. Впрочем, когда он поступал так, как следует?..

* * *

«Здравствуйте, Поттер.
В газетах это появится только через пару дней, но я посчитал, что Вам следует знать уже сейчас: Тёмный лорд подавил восстание в Испании и вернулся в Англию вчера ночью. В данный момент он в главном зале Малфой-мэнора думает думу о том, как бы выманить Вас из Хогвартса или самому туда проникнуть. В числе текущих планов уже стоит нападение на магическую деревню Батлейт Бабертон завтра ночью. Рекомендую эвакуировать оттуда женщин и детей, в Хогвартсе им всем хватит места.
Лорд не доверяет мне, справедливо полагая, что история о моём героическом одиночном бегстве весьма сомнительна. Поэтому не ждите большого количества информации, Поттер, и старайтесь перепроверять всё, что узнаете от меня – меня могут намеренно дезинформировать с целью проверки (полагаю, азам шпионажа Вас учить некому, так что, за неимением зельеварения или окклюменции в Вашем нынешнем расписании, могу взять на себя эту обязанность).
Записку уничтожьте, летучую мышь отпустите в Запретный лес. А если любовь к конспирации возобладает – заавадьте её и заройте у подножия Астрономической башни.
СС».
Гарри невольно улыбнулся снейповской язвительности, но содержание записки не располагало к весёлости. Поэтому Гарри снял с мыши снейповское Империо, отпустил её и сжёг записку на ладони – при желании Гарри мог делать свой огонёк и горячим. А потом отправился созывать внеочередное собрание Ордена.

- По информации из верного источника Вольдеморт планирует нападение на Батлейт Бабертон завтра ночью, – Фоукс, сидящий на плече Гарри, согласно курлыкнул. – Ему, как вы понимаете, нужно дать отпор. Женщин и детей следует эвакуировать в Хогвартс. Вопросы, предложения?
- В Хогвартсе не хватит всем места, – возразила профессор МакГонагалл.
- Видите ли, професор, магия Хогвартса позволяет почти неограниченно расширять пространство. Сам замок сейчас завязан на меня, поэтому достаточно моего желания, чтобы появились новые комнаты. Ещё вопросы?
- Ты планируешь драться, Поттер? – поинтересовался Грюм.
- Да.
- И собираешься возглавить наше войско, а? А если тебя убьют?
- Аластор! – хором возмутились профессор МакГонагалл и Ремус.
- Не убьют, – твёрдо сказал Гарри. – Это может сделать только Вольдеморт лично.
- Откуда такая уверенность, а, Поттер? – непременно желал знать Грюм. – Если кто-нибудь запустит в тебя Авадой, она от тебя отлетит – так, что ли?
- А Вы попробуйте, – негромко предложил Гарри, смотря Грюму в глаза. – Ручаюсь, мне ничего не сделается. Не могу гарантировать, что Авада отлетит от меня, но я непременно останусь жив.
- Это хорошо, что ты уверен, Поттер. А если тебя всё-таки убьют, и не посмотрят на твою уверенность?
Сириус привстал со стула, явно намереваясь наглядно объяснить бестолковому Грюму, что так с Гарри разговаривать не следует, но Ремус удержал любовника за запястье. Зная, насколько сильны оборотни, Гарри спокойно сосредоточился на разговоре с Грюмом.
- Это война. И я не прощу себе, если буду отсиживаться в безопасном месте, пока люди будут проливать свою кровь за меня. Никто никогда мне этого не простит, и я сам в том числе, – повторил Гарри, стараясь, чтобы голос звучал потвёрже. «И заключение». – Я сам поведу свою армию в бой.
Так прямо и вслух об этом было заявлено впервые.
- А не слишком ли молод ты, Поттер, чтобы командовать армиями?
- Что такое молодость, Аластор? – зло спросил Гарри; он не хотел этого, но его и в самом деле задели слова старого аврора. – Это время, когда пьёшь сливочное пиво и робко мечтаешь о первом поцелуе? Это время, когда видишь тестралов только на картинках в учебнике? Молодость – это когда тебя никто всерьёз не хочет убить? Когда дементоры не вызывают в памяти ничего страшнее неуда по Трансфигурации? Если это молодость, то я не молод и никогда таким не был. Я умею драться. Я хочу драться. И я буду драться, потому что ничего больше у меня нет и никогда не было. Надеюсь, я ясно выразился.
Зря. Зря… глупо и пафосно… но Гарри не смог сдержаться, за что мысленно костерил себя. Сейчас Грюм как скажет что-нибудь, и Ремус таки не удержит Сириуса…
- В таком случае, больше претензий не имею, – неожиданно заявил Грюм.
Гарри недоверчиво уставился на него, но никаких претензий и в самом деле не последовало.
- Ещё вопросы?
Вопросов не было.
- Тогда давайте поговорим по существу, – предложил Гарри. – Ремус, ты возглавишь команду, которая займётся эвакуацией женщин и детей из Батлейт Бабертон. Мужчины, если пожелают, могут тоже эвакуироваться, либо остаться и драться вместе с нами. Профессор Флитвик, профессор МакГонагалл, я был бы вам очень признателен, если бы вы взялись за изготовление портключей. Мадам Помфри, лазарет должен быть готов к большому количеству пациентов…
На обсуждение деталей ушло около полутора часов. Вымотанный Гарри выходил из Большого зала, где проходило собрание, с чётким чувством, что напрасно во всё это ввязался, потому что если перед каждой дракой будет вот такое вот нудное обсуждение…

- Завтра ночью будет битва, – Гарри нервно оглядел всю толпу тех, кого почти полтора месяца готовил к этой битве. Школьники. Дети, по большей части. Да и взрослые, члены Ордена, тоже не лучше… – Мы должны быть к ней готовы. Не стоит тренироваться до упаду, нужно беречь силы, да к тому же ничего принципиально нового за это время вы не освоите. Советую выспаться как следует, а кто умеет – тот может помедитировать, настроиться на драку. Сейчас все будут тренироваться друг с другом, не обращая внимания на уровень, пол и возраст – потому что завтра это будет так же безразлично. Я в количестве десяти экземпляров буду следить за занятием. В выборе заклятий вы совершенно свободны, но не калечьте друг друга и не убивайте – завтра найдётся, кому этим заняться.
По окончании двухчасовой тренировки Гарри ощущал себя пропущенным через мясорубку; глаза закрывались сами собой. Десять раз по два часа – это было немного слишком…

- Гарри, пей, – повелительно скомандовал Кевин, поднося к губам Гарри флакон с тонизирующим зельем.
- Сил нет.
- А ты всё равно пей. Ну же… – Кевин осторожно поддерживал голову Гарри, пока тот пил. – Зачем ты так над собой издеваешься?
- Я не издеваюсь…
- Тогда как это называется?
- Я хочу, чтобы все выжили завтра…
- А сам хочешь умереть от усталости сегодня?
- Кевин, где ты нахватался этого сарказма?
- От тебя же, – злорадно откликнулся Кевин. – Ну зачем, Гарри?.. По ушам тебе надавать некому…
- Ещё не хватало – по ушам, – вяло возмутился Гарри. – Ты считаешь, мне без того мало?
- По-моему, тебе уже много… вообще кто-нибудь может уговорить тебя не измываться над собой?
Гарри честно начал вспоминать, кто мог бы себе такое позволить.
- Может быть, близнецы Уизли…
- А, те, у которых магазин приколов на Диагон-аллее? А почему они?
- Я их люблю, и они меня любят, – Гарри запоздало сообразил, что можно было хотя бы перефразировать… в конце концов, Кевину только одиннадцать.
- Любят? – чуткий Кевин уловил, что в это слово Гарри вкладывает некий особенный смысл.
- Угу… как бы тебе объяснить… твой дядя и твоя тётя любят друг друга?
- Да.
- И вот так же мы с близнецами любим друг друга, – помнится, Седрик отнёсся к этому совершенно спокойно. Вряд ли Кевин ужаснётся… – Ну, детей у нас, конечно, не будет, потому что мы все трое – парни…
- То есть, – осмысливал услышанное Кевин, – ты любишь парней?
- Именно так.
- А девушки?
- А что девушки? Они сами по себе, я сам по себе…
- А… Седрика ты тоже любил? – спросил Кевин после паузы.
- Если бы я был в состоянии, я дал бы тебе в глаз за такой вопрос. По-маггловски. Не раздумывая.
- Извини, – сказал Кевин после паузы. – Просто Седрик был очень красивый, и не странно было бы…
Гарри нашёл в себе силы разлепить веки и подозрительно уставиться на Кевина.
- С каких это пор ты оцениваешь мужскую красоту?
- Сколько себя помню, – Кевин выглядел искренне удивлённым. – А что?
- Да так, ничего… может, ты художником будешь, а у меня просто паранойя…
- Что такое паранойя?
- Я тебе завтра расскажу, перед битвой… – Гарри зевнул. – А сейчас, если не возражаешь, я посплю немного…
Если Кевин и возражал, Гарри заснул раньше, чем возражения были озвучены.

* * *

В комнате было темно, хоть глаз выколи. Час быка, так это, кажется, называется? Самое глухое время перед рассветом.
Книги, разбросанные по столу, – старые, потрёпанные; на новые денег не хватило. Не так-то щедро Хогвартс финансирует неимущих учеников… но это неважно. Главное, что в книгах написаны удивительные вещи о волшебных животных и растениях, о заклинаниях… о Магическом мире. Мире, к которому принадлежит он сам.
А остальные – магглы. Какое противное слово… рыхлое, вялое, как гусеница; бестолковое, неровное слово. Совсем не то, что «волшебник». Вол-шеб-ник…
Полагается спать в это время; днём будешь сонным и вялым, если не выспишься ночью, но как же заснуть, когда перед тобой такое – целый новый мир… мир, которому ты принадлежишь по праву рождения?
Мантия – странная одежда; тёмная ткань широкими складками окутывает худое тело. Впрочем, в Магическом мире, наверно, всё странно, так что удивляться нечему. Всё не такое, как у магглов.
Сердце замирает всякий раз при мысли о волшебстве; при мысли о том, что стоит взмахнуть тонкой длинной палочкой – тис и перо феникса, тринадцать с половиной дюймов – и сказать пару слов, как начнутся чудеса. Силой воли волшебника мир меняется до неузнаваемости; на что маггл тратит долгие часы, на то волшебник тратит секунды.
Сказки, мельком слышанные в глубоком детстве, разом обретают смысл; добрые феи, злые ведьмы, великие маги… всё это есть, всё на самом деле есть – просто те, кто не достоин знать правду – не знают.
Он сам – герой сказки; он всё может, всё; нет ничего невозможного в сказках, а теперь он там, он часть небывалого, неслыханного, чудесного… там всё будет по-другому, будет совсем не так. Всё будет гораздо лучше. Он отомстит всем, кто унижал его, он станет сильным, по-настоящему сильным. Он – волшебник.
Остальные ворочаются в кроватях, скрипят пружинами, стонут тихонько и жалобно – им снятся плохие сны. Магглы. Они могут спать… у них нет причин для того, чтобы в час быка сидеть на полу, завернувшись в мантию, и перелистывать пергаментные страницы книг. В эту вязь букв он уже практически влюблён; он готов выучить наизусть каждое напечатанное здесь слово. Он будет лучшим учеником в волшебной школе…
Темно и тихо в спальне; скоро солнце начнёт вставать, но пока ещё ночь, и ему хорошо. Он любит ночь. Это его время; он всегда хорошо ориентировался в темноте. Словно шестое чувство, недоступное прочим, вело его во тьме, оберегая от того, чтобы споткнуться обо что-нибудь или налететь на кого-либо; его бесшумные шаги были притчей во языцех здесь, среди жалких магглов.
Он особенный. Он всегда был особенным. Он знал это, сидя в карцере на хлебе и воде; знал, яростно отбиваясь ножом от старших парней, которым невмоготу было подолгу без девушек; знал, ловя на себе настороженные неприязненные взгляды. Что ему до их неприязни? Что ему до этого вонючего, заживо гниющего места? Он – другой. Он – особенный. Он – волшебник.
И они все поплатятся, как только у него будет возможность отомстить. Он будет осторожен, о да… он хорошо помнит все обиды. Он не даст возможности уличить себя в чём-нибудь; он не такой, как они. Он лучше. Наконец-то он знает это точно.
Рассвет всё не приходит, и это хорошо, потому что он не хочет рассвета.
Он любит, когда темно и тихо…

Гарри рывком сел на кровати, хватая ртом воздух. «С какой радости я смотрю чужие сны?!»
- Гарри, с тобой всё в порядке? Ты так кусал губы во сне и стонал, я подумал, надо тебя разбудить…
- Спасибо, Кевин. Ты правильно сделал… – Гарри наколдовал кубок с холодной водой и выпил всё залпом.
- Это был кошмарный сон, да?
- Хуже. Это было на самом деле…

* * *

«13.10.
Пока зелье настаивается, я пишу. Ещё полчаса надо подождать, чтобы всё было готово. И я могу написать, что думаю… я думаю, я псих. Зачем мне это надо? На черта я варю зелье «Mens et animus» [«Ум и сердце» – лат.]? Оно, между прочим, трудоёмкое, зараза… и некоторые ингредиенты пришлось у Слагхорна позаимствовать, самые редкие.
Нет, я точно псих. Кто ещё варил бы для заклятого врага такую редкость и ценность? Это зелье позволяет отбросить всё навязанное извне, воспитанием, привычками, другими людьми; пока оно действует, человек понимает и трезво оценивает свои истинные чувства и намерения. Действие, правда, краткосрочное, зависит от дозы, а помногу этого зелья не сваришь.
Почему я думаю, что истинные чувства и мысли Поттера – не те, что он демонстрирует каждый день? В лучшем случае – ненависть, в худшем – презрение и пренебрежение… Чего ещё я могу ждать от этого… гриффиндорца?
Тем не менее, я варю это зелье и могу определённо сказать по поводу его использования только то, что сам я ни пить его, ни вдыхать его запах не стану.
Я совсем не хочу знать, почему я взялся это варить.
Полчаса скоро пройдут, надо найти подходящий флакон.

14.10.
Я это сделал.
Я всё-таки это сделал. Но если бы я знал, что сделает Поттер, я бы передумал…
Сегодня перед ужином перехватил эту четвёрку у входа в Большой зал.
- Поттер, – говорю, – отойдём на два слова.
- Джеймс… – сразу вскидывается Блэк.
- Зачем? – перебивает Поттер. – У меня нет секретов от друзей, говори так.
И очень глупо, кстати.
- А у меня есть от них секреты, – фыркаю. – Так что давай всё-таки отойдём. Захочешь, сам им всё расскажешь.
- Сохатый, мы будем рядом, если что, – выразительно говорит Блэк.
Поттер раздражённо закатывает глаза и первым уходит в боковой коридор.
Отсюда нас не должно быть ни видно, ни слышно. Хорошо, если Люпин удержит Блэка от того, чтобы рвануть следом и без лишних раздумий шандарахнуть меня каким-нибудь проклятием – хотя бы пять минут. Больше мне не надо.
Сердце колотится, как бешеное – я в жизни так не волновался, даже на самом первом уроке зельеварения, когда жутко боялся сварить что-нибудь не так.
- О чём ты хотел поговорить, Снейп? – деловито интересуется Поттер.
- Да я на днях подумал, что вот эта штука мне и вовсе, в общем-то, не нужна… – рукой в перчатке из драконьей кожи я вытаскиваю из кармана мантию-невидимку (надо будет сразу отдать одежду эльфам для стирки, бережёного Мерлин бережёт) и небрежно швыряю в лицо Поттеру.
Преодолевая разделяющий нас с ним метр, лёгкая мантия разворачивается и накрывает голову Поттера – накрывает самым своим пропитанным «Mens et animus» нутром, делает гриффиндорца невидимым до пояса.
Поттер судорожно, конвульсивно как-то сдирает с себя мантию и комкает её в кулаке; поздно, уже надышался… сейчас, когда его лицо перекореживают противоречивые эмоции, посторонние примеси уходят из его мыслей и чувств. Сейчас Поттер – тот, кто он есть на самом деле. Я жду, не сводя с него глаз. Ну, что он предпримет? Что скажет? Что?
- Снейп… – произносит Поттер наконец – медленно, словно пробуя мою фамилию на вкус, перекатывая её во рту, как конфету. – Северус…
- Слушаю, – бросаю я. А у самого сердце умчалось куда-то в пятки. Что учинит Поттер?
Поттер бросает мантию на пол и делает шаг вперёд – я подавляю инстинктивное желание отшатнуться.
- Северус, – шепчет он, – почему ты её вернул?
- Она тебе идёт, – ляпаю я, не подумав. Не ожидал такого вопроса.
Поттер смеётся – как тогда, в лазарете – и поднимает руку, чтобы мягко запустить пальцы в мои волосы.
- Не такие уж они и сальные, как кажутся, – тоном исследователя замечает он.
- Премного благодарен, – отвечаю. Плохо получается язвить, когда он вот так на меня смотрит.
- Ты весь не такой, каким кажешься, – говорит Поттер. – Ты как боб от Берти Боттс – пока не попробуешь, главного не узнаешь.
- Что значит – «пока не попробуешь»? – едко интересуюсь. – Ты что, Поттер, каннибал?
- Нет, – Потер улыбается и делает ещё шаг. Я стою, как приклеенный, хотя начинаю подозревать, что самое время драпать, и подальше.
И тут он меня целует. Легко и нежно; бережно, так бережно, он пробует мои губы на вкус, проводит по ним кончиком языка, мягко, но настойчиво заставляет меня приоткрыть рот. У меня стук сердца отдаётся по всему телу, и внизу живота – тянуще-сладкое напряжение; оно мне знакомо, но… но никогда раньше я при этом даже не думал о Поттере!
Но сейчас, когда он целует меня, притянув к себе вплотную, когда я смотрю ему в глаза – между нами не больше нескольких миллиметров; когда жар его руки кажется огненным – странно даже предположить, что можно думать о ком-то другом. Вообще когда-либо.
Это так правильно, это так сладко, так чудесно – быть с Джеймсом Поттером, думать о нём, целовать его в ответ. Так и должно быть, считаю я в этот момент.
Но так никогда не будет.
Я делаю шаг назад, сбрасывая его руку, разрывая поцелуй. Поттер смотрит на меня с почти детской обидой; карие глаза блестят, губы припухли – яркие, такие яркие, такие манящие, я ведь знаю, какие они на вкус, какие они мягкие, какие ласковые…
Проходит несколько секунд, и Поттер встряхивается весь, как собака после купания. На лице у него теперь – ужас.
Мало зелья вдохнул.
Ничего страшного, впрочем. Мне хватило.
- Снейп? – потрясённо говорит он. – Что это было?
- Поцелуй, – тупо отвечаю я.
- Но… как я… почему… что произошло?!
- Ничего хорошего, Поттер, – говорю я, разворачиваюсь и ухожу. Практически сбегаю.
Мало ли, вдруг он решит, что это я виноват в поцелуе… кто же знал, что у него такие извращенские чувства?
Извращенские, да. Хотя сам-то я кто, раз мне понравилось.
О чёрт. Мне ведь и в самом деле понравилось. Поттер отлично целуется. Хотя мне и сравнивать-то не с кем…
Зато у него есть с кем. Наверняка если бы я подлил это зелье ему в сок за завтраком, он бы кого-нибудь другого кинулся целовать. Того же Блэка, например. Или ещё кого-нибудь, всё равно кого.
Да, мне абсолютно всё равно.
Я вообще не знаю, что теперь делать. Если бы я мог, я бы вернулся во времени назад и заавадил сам себя в тот момент, когда мне в голову пришло забрать мантию-невидимку у обездвиженных Мародёров. Во что я влип?
На ужин не пошёл и на завтрак не пойду. Как хорошо, что очередной урок, сдвоенный с Гриффиндором, будет только через два дня – раньше я не готов сталкиваться с Поттером.
Боже, в какое же дерьмо я влез.
И самое ужасное – я не хочу, чтобы это заканчивалось».

 Отправлено: 21.11.08 22:37. Заголовок: Глава 8. Does anybo..

Глава 8.

Does anybody know what we are looking for?
(Кто-нибудь знает, что мы ищем?)
«Queen», «Show must go on».

- Гарри… можно мне с вами?
- Нельзя, – твёрдо сказал Гарри. – Ты же видишь, самые младшие, кто идёт – шестой курс…
- У тех, кто младше, тоже есть, за что мстить…
- Кевин, те, кто младше, и минуты не продержатся на поле боя, – резко сказал Гарри. – Вы наше будущее, чёрт возьми. Вас мы защищаем от Тёмного лорда. Ты будешь ждать в замке вместе со всеми остальными.
Кевин не ответил; серые глаза сверкали невыплаканными слезами обиды. Хорошо ещё, что разговор этот они вели наедине.
- Но ты ведь встретился с Тёмным лордом, когда тебе было одиннадцать, – после долгой паузы сказал Кевин. – Мне рассказывали… ты убил Квиррелла. Ты спас философский камень.
- Тёмный лорд был слаб, – раздражённо сказал Гарри. – А Квиррел умер от боли… он не мог ко мне прикоснуться, его жгла защита, которую оставила моя мама…
- Не мог? Тогда зачем касался?
- Это я его касался. Чтобы он умер.
- Ты… специально… убил его? – Кевин распахнул глаза так широко, что они занимали едва ли не пол-лица. – Ты намеренно?..
- А ты думал, случайно? – зло осведомился Гарри. – Как, по-твоему, всё это происходило? Либо Квиррел убил бы меня – отобрал философский камень и убил там же, в том идиотском подземелье – либо я бы его убил. Конечно, гриффиндорцу это может не понравиться, но я, знаешь ли, хотел выжить…
«Твою мать, что я несу? Ему одиннадцать, он не может этого понять, он не должен этого понимать, ему никогда не нужно было выживать… а я ору на него, словно он мой ровесник…»
- Какая разница, кто с какого факультета?! – выкрикнул Кевин. – Значит, тебе самому можно рисковать жизнью в одиннадцать, а остальным нет? Я хочу отомстить им всем за Седрика…
- Я отомстил за него, – перебил Гарри.
- Что?
- Я убил того, кто убил Седрика. Я своими руками оторвал голову убийце.
- Оторвал голову? – удивлённо повторил Кевин. – Как это?
- Просто взял и оторвал. Было много крови… ты даже представить не можешь, сколько.
- Не могу? – повторил Кевин; глаза его сузились, губы сжались в тонкую линию. – Рисковать своей жизнью я не могу… отомстить за Седрика я уже не могу тоже… и даже не в состоянии представить, сколько крови вылилось из убийцы Седрика.
Гарри растерянно молчал.
- А ты всё можешь, да? – если бы Кевин был змееустом, он перешёл бы на серпентарго – так он шипел в этот момент. – Тебе можно и то, и это… и запрещать другим всё тебе тоже можно! Ты что, думаешь, ты особенный? Седрик был особенный, а ты… ты просто считаешь себя лучше других! Ты… – Кевин задохнулся в возмущении и гневе; несколько секунд молча смотрел на Гарри, а потом развернулся и опрометью выбежал из комнаты.
Гарри постоял несколько минут и устало сел на кровать – на ту, которую обычно занимал Кевин, бывшую кровать Гойла.
- Это пора прекращать, – сказал он вслух.
«Какого чёрта… я воспринимаю его почти как Седрика… нельзя с одиннадцатилетними так говорить! На кой я рассказал ему всё это: и про то, что гей, и про то, что оторвал голову Краучу… хорошо ещё, без подробностей обошёлся. Идиот. Ему о-дин-над-цать. Он ничего не знал… и не надо было ему всего этого знать. Тоже мне, замена старшему брату нашлась… великовозрастный придурок с тараканами в голове».
Гарри снял очки и сосредоточенно потёр переносицу. «Сегодня же… или это уже завтра? В общем, сразу после битвы – сменю пароль к гостиной и Дафне скажу, чтобы ему не говорила. И все остальные пусть молчат. И пусть Рон позаботится, чтобы в башне Гриффиндора для него была готова постель… там не забыли вообще, что он существует? Хватит. Пока он ещё нормальный ребёнок… хватит».
- Хватит, – повторил Гарри громко, словно пытался убедить кого-то в этом.

* * *

К полуночи все женщины и дети были эвакуированы из Батлейт Бабертон в Хогвартс; члены Ордена, Эй-Пи и натренировавшиеся с начала сентября школьники в полной боевой готовности ждали Вольдеморта.
Вольдеморт, кажется, не ценил подобной жажды с ним пообщаться, и это заставляло Гарри нервничать. Он ведь так и не сказал никому, что за источник подкинул ему информацию об этом нападении… что, если Снейпа дезинформировали, чтобы проверить? Тогда и вся эта готовность зря, и Снейпа раскроют…
- Что-то Вольдеморт не торопится, – заметил Ли Джордан в двух метрах от Гарри и почесал палочкой в затылке; недовольная палочка испустила сноп красных искр. – Может, он время перепутал?
Гарри фыркнул. Взвинченный, раздражённый, шуток он сейчас не воспринимал.
- Странное дело… те, кто не боится Вольдеморта, непременно считают его идиотом. Как будто любой недоумок может пойти и завоевать полмира.
- Хочешь сказать, ты его уважаешь, командир? – весело изумился Ли.
- Я его ненавижу, – жёстко отрезал Гарри. Комментария со стороны Джордана не последовало.
В половине первого Гарри померещился хлопок аппарации. Далёкий, не ближе, чем в двухстах метрах… «А померещился ли?» В той стороне из опытных бойцов – только Джинни и Сьюзен, остальные – не из Эй-Пи. Плюс, там Ремус, но полнолуние было три дня назад, он ещё не восстановился полностью…
- За мной! – негромко велел Гарри.
Зелёные, красные и фиолетовые вспышки переплелись в темноте, и Гарри перешёл с шага на бег.

Пожиратели не ждали встречи – и это было единственным преимуществом армии Гарри. В темноте трудно было сориентироваться, в кого именно ты швыряешь заклятием; вспышки слепили, и большой удачей было просто увернуться, отшатнуться с линии обстрела – куда там блокировать. «Сражаться по ночам – дурная затея… хотя если Пожиратели планировали входить в дома и убивать – то какая разница?..»
Гарри прижался спиной к стене ближайшего дома; камень холодил спину, болью отзывался в выпирающих лопатках. Зажмурившись, Гарри зашептал заклинание в сомкнутые лодочкой перед лицом ладони; жар брызнул в лицо, скатился капельками по коже, одежде, пропитал волосы, как вода. Столб света ринулся вверх от рук Гарри, белый и искрящийся; заклинание Люмос так пластично, его донельзя легко модифицировать…
Клубок нервного яркого – хоть читай под ним – света заставил битву застыть на несколько секунд; авроры и Пожиратели с одинаковой настороженностью смотрели на небо, не понимая, опасно ли то, что там происходит.
Дракон с красно-ржавой чешуёй на миг заслонил собой этот странный свет; взмахнул крыльями, устремляясь к земле, и без лишних слов дохнул оранжевым, неестественно ярким пламенем на троих Пожирателей.
Запахло палёной плотью; кто-то истерически завизжал. Вспышки заклятий засверкали снова.
Три раза увернувшись от Авады, Гарри предпочёл стать мишенью куда меньших размеров и оставил себе только крылья – чтобы не упасть, сменив образ в воздухе.
Три попытки спуститься на землю окончились неудачей – многочисленные Ступефаи пробивали защиту, подбрасывали его в небо; Гарри потерял счёт тому, сколько раз земля и небо поменялись местами, пока его вертело в воздухе под отчаянное хлопанье крыльев.
Увернувшись от трёх Авад, Гарри наложил на самого рьяного Авадометателя Сектумсемпру; брызги крови словно подхлестнули битву, и Пожиратели не имели больше возможности целиться в метающегося по небу Гарри – Эй-Пи не давала им достаточно свободного времени для этого.
Смирившись с тем, что и эту стычку он проведёт в воздухе, Гарри сосредоточился непосредственно на колдовстве.
- Impedimenta! – Пожиратель, оглушивший Захарию Смита, отлетает в сторону…
- Reducto! – заклятие попадает Пожирателю под левую лопатку; плоть и обломки костей облепляют мантию и лицо Гермионы…
- Intervenio vitam! – кашляющий кровью Ли Джордан выбирается из-под тяжело рухнувшего прямо на своего противника Пожирателя Смерти…
- Torreo! – пока Пожиратель пытается потушить костёр из собственных волос, Невилл сосредоточенно произносит Seco, направив палочку на горло врага…
…Колин и Деннис отбиваются от шестерых – так уверенно и слаженно, словно читают мысли друг друга…
…За миг до Авады Сириус превращается в собаку, пропуская третье Непростительное над головой, и вцепляется зубами в руку Пожирателя; Ремус разоружает обезумевшего от боли противника, но Сириус всё равно доводит движение массивных челюстей до конца – светлая кожа откушенной руки белеет на траве…
…Кингсли неловко держится правой рукой за правый же бок, а левой пытается колдовать; сеть тонких фиолетовых лучей разлетается от его палочки и зацепляет всех, кто есть вокруг – своих, чужих…
…Чжоу Чанг падает на колени, выронив палочку, тёмные длинные волосы закрывают лицо; зелёный луч на миг окутывает её тело целиком, как прозрачный кокон, и она падает…
…Ханну Аббот бьёт о стену сильным Ступефаем…
…Горделивый серебристый олень разгоняет темноту там, куда не достаёт свет модифицированного Люмоса, и Дин Томас чётко, как на тренировке, кричит «Confodio» и вгоняет заострившийся кончик палочки между рёбрами Пожирателя…
…Разоруженная Тонкс выкидывает вперёд руку, отращивая её до полутора метров, и душит Пожирателя; он отрезает ей руку, и Тонкс, корчась от боли, сбивает его с ног, пытаясь отобрать палочку…
…Сразу три режущих заклинания пробивают защиту Гарри – два попадают в крылья, одно на щёку, по касательной; Гарри падает, судорожно пытаясь выровняться, тёмно-красные капли летят вниз смертоносным дождём…
…У Луны больше не светлые волосы, они красные от крови, своей или чужой, неизвестно; по лицу Луны текут яркие ручейки, тяжёлые мокрые пряди липнут к щекам и плечам…
…Под Круцио Сириус превращается снова в человека и кричит – так, что его боль разливается вокруг матовым белым сиянием – Гарри, у которого двоится в глазах и кровь шумит в голове, видит её именно так; Ремус не радумывая ударяет Пожирателя, который пытает Сириуса, заклятием Gladius…

Они ушли. Они не ожидали, что их будут здесь ждать, и ушли с поля боя, прихватив своих мёртвых, кого успели.
Гарри приземлился; ноги подогнулись, и он рухнул на колени. Крылья недовольно зашелестели за спиной, и Гарри потребовалось шесть минут, чтобы уговорить их исчезнуть.
Земля под коленями чавкала, напоенная кровью, и Гарри вырвало желчью от отвращения и безысходности.
Вертя в руках палочку, Гарри тупо пытался вспомнить, каким заклинанием можно убрать изо рта отвратительный привкус, оставив при этом на месте язык, зубы и прочие части тела, к которым он уже успел привыкнуть за семнадцать лет. Заклинание вспоминаться не желало.
- Как ты, Гарри? – Гарри вздрогнул и выронил палочку, когда его обняли такие знакомые руки.
- Фред? Как ты здесь оказался?!
Фред бережно убрал назад спутанные пряди, падавшие Гарри на лоб, и поцеловал шрам в форме молнии. Капюшон мантии надёжно скрывал волосы близнеца, а с того ракурса, с какого Гарри наблюдал битву, наверняка не давал разглядеть и лицо…
- Нас с Джорджем встревожило письмо. Мы не могли вместе отлучиться, чтобы узнать, как ты, так что бросили жребий, и мне выпало отправляться в Батлейт Бабертон, а Джорджу – ковыряться в нашей новой задумке…
- Какое письмо? – перебил Гарри. Если начистоту, ему совершенно не хотелось перебивать мягкие, тихие фразы Фреда – пусть бы говорил и говорил, чтобы можно было купаться в любви и заботе. Но заданный вопрос его действительно интересовал. – Я не посылал вам никаких писем…
- А кто сказал, что оно было от тебя? – Фред порылся по карманам и подал Гарри мятый свиток. – Это от Кевина Диггори…
- От Кевина? – Гарри торопливо развернул свиток.
«Добрый день, Фред, Джордж.
Меня зовут Кевин Диггори. Вы наверняка оба помните моего кузена Седрика, который погиб два года назад. И помните, что Гарри Поттер дружил с Седриком; и поэтому теперь – этого вы, наверно, как раз не знаете – он дружит со мной.
Я беспокоюсь за него. Он всё хочет, чтобы все из Эй-Пи остались живы, и тренирует их с хроноворотом. У них одно занятие, а у Гарри получается по дюжине сразу. А ещё Гарри заботится обо всех, и никто почему-то не видит, как ему плохо и как он устаёт.
С ним что-то не так всё это время… я не знаю, каким был Гарри до того, как я поступил в Хогвартс, но я знаю, что Гарри очень хороший. А хорошим людям не должно быть плохо и больно.
Я пишу вам об этом потому, что однажды спросил, кто может заставить его не издеваться над собой, и он сказал, что, наверно, только близнецы Уизли. Потому что он вас любит – об этом он мне тоже рассказал.
Пожалуйста, позаботьтесь о нём, потому что мне он этого сделать не разрешит. Сегодня он запретил мне отправиться на битву в Батлейт Бабертон, а я боюсь, что ему сломают заклятием крылья, и он разобьётся.
Пожалуйста, покажите ему, что вы его всё ещё любите.
С уважением,
Кевин Диггори».
Гарри медленно свернул пергамент.
- Мы действительно забеспокоились, – почти виновато объяснил Фред. – Раз уж даже одиннадцатилетний мальчик заметил, что тебе плохо, значит, совсем кисло дело. Обычно ты скрываешь это до последнего…
- Фредди, неважно, – Гарри помотал головой. – Чёрт со мной… и странно было бы, если бы как раз Кевин ничего не заметил… Письма перехватываются! Нельзя пользоваться совиной почтой, тем более в районе Хогвартса! Даже если совсем прижало – ни в коем случае!
Фред вздрогнул.
- И Кевин об этом знает, – добавил Гарри. – Я всем говорил в Большом зале за завтраком, чтобы никому не писали, всё равно не дойдёт…
- Но ведь дошло, – Фред прикусил губу.
Ни Гарри, ни Фреду не потребовалось озвучивать неутешительные выводы из этого факта.
- Аппарируем, – Гарри крепко сжал ладонь Фреда.
Мучительное протискивание сквозь резиновый шланг совместной аппарации – и Гарри закашлялся в попытке вдохнуть уже в гостиной близнецов.
Темнота и тишина встретили их двоих; на диване валялась раскрытая книга, под потолком вразнобой кружили разноцветные мерцающие звёздочки – один из многочисленных приколов, изобретённых близнецами. Откуда-то из других комнат пахло свежим кофе.
- Джордж! – позвал Фред. – Джорджи!
Тишина.
- Может, он в спальне? – с надеждой предположил Фред.
- Пойдём проверим, – отозвался Гарри. Оба знали, что в спальне никого не будет, но убеждаться в этом не хотелось.
На кухню они зашли в последнюю очередь; Фред перешагнул через порог и поскользнулся.
- Что за чёрт… Lumos!
По полу был разлит кофе; джезва валялась посредине кухни, в тёмной жидкости лежали два пакета маггловских чипсов и упаковка шоколадных лягушек – словно кто-то смахнул их со стола. Разбитая чашка белела осколками на полу у окна.
На тёмной столешнице белел кусок пергамента; Гарри осторожно, будто опасался взрыва, взял его и прочёл вслух:
- «Гарри Поттеру.
Если ты хочешь, чтобы твой рыжий любовник жил, порви этот пергамент – он сработает, как портключ. Сдайся Тёмному Лорду Вольдеморту, и твоя смерть будет безболезненной и быстрой. На размышления и составление завещания у тебя сутки. В качестве подтверждения того, что Уизли у нас, в стакан рядом с этой запиской налита его кровь. Немного, но для определения идентичности хватит.
Не заставляй себя ждать».
- Бред какой-то, – неверяще сказал Фред. – Они бы так просто его не схватили…
- Он был один, а их явно больше, – Гарри отложил записку и потянулся за чистым стаканом. – Фред, капни сюда своей крови – надо сравнить с тем, что сюда налито…
Фред торопливо резанул запястье; Гарри зашептал выявляющие заклинания, пытаясь не свихнуться – обычно такие чары были нужны, чтобы определять состав зелий, человеческая же кровь неизмеримо сложнее по составу, чем любое зелье. Избыток информации практически распирал голову изнутри.
- Это кровь Джорджа, – определился Гарри через десять минут. – Он у них. И записка – правда…
- Гарри… главное, не рви пергамент. Ни в коем случае. Там наверняка ловушка, а Джорджа держат где-нибудь в другом месте…
- Не буду, – неохотно пообещал Гарри. – Пока, по крайней мере… Фред, давай вернёмся в Хогвартс. Вдруг они придут сюда ещё и за тобой…
- Не придут, – покачал головой Фред.
«Половина всего самого светлого в моей жизни уже у них, – мысленно договорил Гарри. – Если забрать и вторую половину, я могу пойти вразнос…»

«Поттер, Джордж Уизли в плену в Малфой-мэноре, Вас ожидает Лорд с Авадой на кончике палочки, те, кто вернулся живым из Батлейт Бабертон, злы, как осы, и желают поразвлечься (замечу в скобках, что обычно развлекаются они с пленниками, которых на данный момент немного, всего один). Лорд объявил о суточной неприкосновенности Джорджа Уизли; думаю, потом тот будет мечтать о быстрой смерти.
Хочется верить, что хотя бы с этого момента Вы начнёте думать не спинным мозгом?..
СС».
Гарри отпустил принёсшую письмо белку и передал исписанный клочок пергамента Фреду.
- Этой информации можно верить?
- Вполне. Драко Малфой – крестник Снейпа; и он здесь, в Хогвартсе.
- У нас есть сутки, – Фред сжёг записку от Снейпа. – Ты знаешь, где Малфой-мэнор?
- Понятия не имею… может, на каких-нибудь картах он и отмечен, но я даже не знаю, в какой стороне его искать…
- Но ведь наверняка в этой школе есть кто-нибудь, кто знает. Полные подземелья…
- Веритасерума нет, – покачал головой Гарри. – Если только Империо…
Дверь открылась; Гарри и Фред повернули к ней головы, как по команде.
- Гарри, Гермиона просила передать тебе мазь… она сказала, тебе порезало крылья в битве, – Кевин поставил аккуратную баночку на прикроватную тумбочку Гарри и с любопытством посмотрел на Фреда. – Вы мистер Уизли, да?
- Да, а ты Кевин? – скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал Фред; сходство с Седриком автоматически давало ответ на этот вопрос.
- Да, я… а откуда Вы знаете, как меня зовут?
- Из письма, которое ты написал.
- Какого письма? – моргнул Кевин. Он всегда так делал, когда не понимал чего-то; впервые Гарри столкнулся с этим жестом, когда показал Кевину свои руны и долго объяснял, что это за странные рисунки на косточках.
- Вот этого, – Фред вынул из кармана смятый пергамент.
- Я его не писал… – прочитав письмо, Кевин почти с испугом взглянул на обоих старших. – Гарри, ты же говорил, что нельзя никому писать писем… я бы не стал, раз ты запретил…
- А мысль у тебя такая была?
- Не было, – неуверенно сказал Кевин. – Я правда думал, что тебе плохо, и что ты не разрешишь мне о себе позаботиться… и я думал, что если бы здесь были близнецы Уизли, тебе бы стало легче… но я не собирался ничего писать, я же знаю, что нельзя!..
- Мы тебя ни в чём не обвиняем, – мягко сказал Фред; Кевин метнул в сторону близнеца недоверчивый и в то же время смягчившийся взгляд. – Но кто-то ведь написал это письмо… ты никому не рассказывал о том, что думал о Гарри?
- Рассказывал, – покаянно прошептал Кевин. – Я… я беспокоился. Я думал, что Гарри может меня и не простить, и тогда с ним рядом совсем никого не будет… а она как раз спросила, что со мной и почему я такой взъерошенный…
- Всё хорошо, – Фред взял Кевина за руку. – Я уверен, Гарри уже не сердится, что бы там между вами двумя не произошло… Кому ты пересказал свои мысли? Кто это был?
- Гермиона, – признался Кевин и нервно прикусил губу. – Гарри… ты правда не сердишься? Я столько глупостей наговорил…
- Не сержусь, – заверил Гарри. «Кажется, менять пароль к гостиной поздно – это ровным счётом ничего не изменит…»
Кевин смотрел на Гарри так восторженно и радостно, словно тот и вправду был ему братом – не кумиром, не примером, не сошедшей со страниц учебника по Истории Магии легендой, а братом. Но роли братьев, которые оба разыгрывали с сентября, каким-то образом поменялись местами, и младший начал заботиться о старшем; старший был в смятении, старший был неуверен в себе и своих поступках – младший же не ведал сомнений, лечил раны старшего, утешал его и первым делал шаг к примирению в ссоре.
«С самого дерьмового начала это должно было идти не так… и начало это было шестнадцать лет назад, – Гарри закрыл глаза, пытаясь усилием воли утихомирить пылающую боль в висках. – Если бы можно было всё изменить… всё повернуть вспять…»
- Гарри, тебе плохо? – хором спросили Фред и Кевин.
- Всё в порядке… – Гарри открыл глаза и помассировал виски. – Кевин… кто-то написал это письмо и отправил Фреду и Джорджу. Либо сову перехватили Пожиратели и решили использовать письмо в своих целях, либо кто-то в Хогвартсе на стороне Вольдеморта и сознательно решил отправить это, чтобы выманить одного из близнецов из дома. Ясно ведь, что раз они остаются у себя, а не в Хогвартсе, то их держит какое-то важное дело, и вдвоём они не отлучатся… Фред пришёл в Батлейт Бабертон, а Джорджа схватили Пожиратели, и требуют, чтобы я сдался Вольдеморту. Правда, я уверен, что Джорджа они не выпустят в любом случае…
Хотелось плакать – от тоски по Джорджу, от головной боли и от свинцовой усталости; но позволить себе слабость Гарри не мог – только не сейчас.
- У вас уже есть план, как его спасти? – деловито поинтересовался Кевин.
- Пока нет, – Гарри наколдовал стакан с холодной водой и выпил её залпом. – Лезть на рожон, размахивая палочками – безумие. Этого от нас и ждут, и наверняка готовы встретить. Тайно проникнуть в Малфой-мэнор невозможно… то есть, мы понятия не имеем, возможно ли это, и если да, то как именно. Собственно, мы даже подумать на эту тему не успели…
- Может, попробовать потрясти того, кто написал письмо? – предложил Фред.
- В любом случае, не помешает найти Гермиону, – Гарри встал с кровати. – Разумеется, это не она… Эй-Пи вне подозрений… но, может быть, кто-то вас подслушал…
- Нас никто не мог подслушать, – возразил Кевин. – Мы разговаривали в Выручай-комнате.
- В таком случае, она могла позже говорить о том, что я плохо себя чувствую, с кем-то ещё, – пожал плечами Гарри. – Кевин, какой сейчас пароль к Гриффиндорской гостиной?
- Львы и драконы… но я всё равно пойду с вами!
Гарри посмотрел на упрямое, почти несчастное лицо Кевина и напомнил себе, что общество раздражительного слизеринца с психическими проблемами – не самое подходящее для одиннадцатилетнего ребёнка. Тем паче, для ребёнка, который оказался чист и наивен достаточно, чтобы попасть в Гриффиндор.
«Может, ты позволишь ему самому решать за себя?», – осведомился внутренний голосок. «Он не понимает, почему его ко мне тянет… он не понимает, почему не должен быть со мной рядом! Он ещё мал, чтобы понять…» «Зазнался ты, Гарри, – неодобрительно сказал внутренний голос. – Давно сам был первокурсником? Сильно ты любил, когда за тебя что-то решали?» «Я тогда не замечал, что за меня решают, – огрызнулся Гарри. – И вообще, с тех пор столько воды утекло… даже не столько воды, сколько крови!» «А, значит, ты хочешь, чтобы Кевин, повзрослев, понял, что ты решил за него, общаться ли ему с тобой. И, без сомнения, ему будет очень радостно и полезно осознать прямо сейчас, что ты без объяснений выкинул его из своей жизни», – фыркнул внутренний голос.
Гарри не считал, что это будет радостно. Но, возможно, действительно полезно.
- Гарри, так мы идём? – Фред коснулся плеча Гарри.
- Идём, – «мало времени, – сказал себе Гарри. – У нас слишком мало времени. Надо спасти Джорджа, а потом уже думать обо всём остальном». «Если ты рассчитываешь таким образом увильнуть от серьёзного разговора…» «Заткнись, а?»

Гермиона сосредоточенно прикусила губу.
- Нет, Гарри. Ты же мой командир… мне и в голову не пришло болтать об этом. Я знаю, что ты не любишь быть в центре внимания. Я видела, что Кевин очень расстроен… подумала, что ему не помешает выговориться. В Выручай-комнате удобно и безопасно, ты же знаешь. Он рассказал мне всё, успокоился, а там мне уже пора было к портключу в Батлейт Бабертон… я оставила Кевина в Выручай-комнате и никому ничего не говорила.
- Я побыл в комнате ещё немного и ушёл оттуда, – добавил Кевин. – Там очень хорошо думается… И никому больше ничего не говорил.
- Кто тогда отправил это письмо? – досадливо пробормотал Гарри. Все остальные пожали плечами. – Ладно, об этом можно подумать позже… Гермиона, спасибо за информацию. Фред, надо сосредоточиться на плане спасения Джорджа…
- Ты думаешь о том же, о чём и я, – уверенно сказал Фред. – Сам я не пробовал, да и ты тоже, но у нас получится, если мы захотим.
Слова «у нас получится, если мы захотим» содержали в себе некую вселенскую справедливость; Гарри, однако же, представлялось, что справедливость – не то слово, что стоит использовать при описании миропорядка.
Но Фред был прав.
- Я правда думаю о том же… – вздохнул Гарри. – Но есть две проблемы.
- Какие?
- Во-первых, я обещал Снейпу.
- Что именно ты обещал?
- Если дословно – что младшего Малфоя не будут использовать, как манекен для заклятий на тренировках Эй-Пи, – хмыкнул Гарри. – Но…
- Но его же никто и не будет так использовать, не правда ли? – улыбка Фреда вышла вымученной. – Гарри, что тебе дороже – слово, данное Снейпу, или Джордж?
- Очень глупый вопрос, – неодобрительно сказал Гарри. – Я хотел в связи с этим попросить тебя, если что, не скармливать Малфоя крокодилам и не скидывать с обрыва в море. Хотелось бы вернуть его в темницу живым и невредимым. В конце концов, он может быть полезен и потом…
- А вторая проблема какая?
Гарри нестерпимо захотелось курить, но стоило отложить это на тот момент, когда Джордж будет в безопасности.
- Мне кажется, между нами и нашими врагами и вовсе теряется всякая разница…
- Не говори так, – попросил Фред.
- Почему не говорить? – Гарри всё-таки залез в карман и выудил оттуда полупустую пачку; слишком паршиво было на душе. – Я понимаю, не время сейчас философствовать… но скажи мне, пожалуйста, какая разница между ними и нами?
- У нас есть ты, – подал реплику внимательно слушавший Кевин.
- У нас есть любовь, – серьёзно сказал Фред и поцеловал Гарри.
И это утверждение, единственное из сонма возможных, Гарри не мог оспорить.

* * *

Некогда блистательный и горделивый Драко Малфой выглядел плачевно. Светлые волосы свалялись, прилипли к голове, серые от грязи; лицо было помятым, как с похмелья, под глазами залегли тёмные круги. Запах от него был отвратителен, и Гарри сообразил, что кормить и поить пленников он распорядился, да и убирать за ними тоже, а вот предоставить им возможность мыться ему в голову не пришло. «Мать моя женщина, ну я и садист, оказывается».
- Detergeo! Cluo! – Малфой поёжился – наверно, очищающие заклинания были не такими уж комфортными – но промолчал. То ли выбрал тактику игнорирования подлого врага, то ли просто не знал, что сказать.
- Давай сразу, чтобы не колебаться, – тихо попросил Фред.
- Может, всё-таки добровольно? – тоскливо спросил Гарри; но мгновенная волна злобы от Малфоя-младшего явственно показала, что единственным делом, в котором он им охотно поспособствовал бы, было ритуальное самоубийство. – Imperio.
- Гарри, может, всё-таки возьмёшь с собой ещё кого-нибудь? – обеспокоенно спросила Гермиона.
- Гермиона, я уже объяснял, что нет смысла, – раздражённо отозвался Гарри. – Там готовы к встрече, а все наши устали после битвы, многие ранены, тех, кто погиб, ещё не похоронили… и я не хочу рисковать Джорджем. Ни в коем случае.
- Но…
- Никаких но, – оборвал Гарри. – Идём я и Фред. И Малфой в качестве ходячего путеводителя.
- А если вас обнаружат, и вы погибнете?
- Не обнаружат. И не погибнем.
- Ты уверен? – Гермионе очень хотелось, чтобы её в этом тоже кто-нибудь уверил. Гарри не был убеждён в том, что сказал, но сознаваться в этом было вовсе не обязательно.
- Абсолютно, – Гарри наградил её спокойным взглядом.
- Я верю, что у тебя всё получится, – Кевин сжал руку Гарри.
- Спасибо, орлёнок, – Гарри выжал из себя улыбку. – Иди пока спать, а утром я познакомлю тебя с Джорджем.
Кевин и Гермиона смотрели вслед Гарри и Фреду, и от их жгучей веры у Гарри вставали дыбом волосы на затылке.

- Ты можешь аппарировать к Малфой-мэнору? Отвечай.
- Могу, – тускло отозвался Малфой.
- Возьми нас обоих в совместную аппарацию к какому-нибудь уединённому месту метрах в ста от самого мэнора – но только если это не принесёт нам вреда. Вообще не делай ничего, что может причинить вред мне или Фреду.
- Слушаюсь, – под Империо Малфой сделался удивительно немногословен.
Гарри взялся за прохладную ладонь Малфоя и прикрыл глаза, чувствуя, как знакомая резиновая кишка гостеприимно всасывает его целиком.

* * *

«20.10.
Поттер ходит по школе, как пришибленный. Блэк, Люпин и Петтигрю вьются вокруг него и даже забыли о привычке регулярно пакостничать и задирать других – до того ли, когда лидер пребывает в таком прискорбном состоянии? Я определённо рад, что это маленькое происшествие с поцелуем произвело такой эффект… хотя кого я обманываю? Сам поцелуй мне понравился. И, как я подозреваю, Поттеру понравился тоже, потому этот гриффиндорский недоумок и ходит с таким кислым видом, словно целыми днями раскусывает лимоны.
Да, то, что он отлично целуется, совсем не отменяет того, что он недоумок. Целоваться, наверно, и обезьяна умеет. А вот думать – это ни обезьянам, ни гриффиндорцам недоступно.
Я вот думаю, может, ещё разок подловить их у Большого зала и позвать Поттера на два слова? Живо встрепенётся.

Нет, я пока, пожалуй, погожу с тем, чтобы говорить с Поттером. Сначала надо разобраться с Блэком…
Сегодня этот достойный представитель семейства древовидных кретиноидов (а сказать попросту, он туп, как пень) сам меня подловил после обеда, в библиотеке. Один, без Люпина или Петтигрю.
- Сопливус, надо поговорить.
- Тебе надо – ты и говори, – я пытаюсь вместе с книгами перебраться за другой стол, но Блэк немедленно хватает моё недописанное эссе по Истории Магии. – Отдай, идиот!
- Я сказал – надо поговорить, – рычит он. – Причём немедленно!
Отобрать свиток не получится; если гоняться за ним по всей библиотеке, это будет, во-первых, глупо и безрезультатно, во-вторых, унизительно, в-третьих, чревато яростью мадам Пинс. Я смиряюсь с судьбой.
- Какого хрена тебе надо, придурок? – интересуюсь. – Говори и вали!
- Что ты сделал с Джеймсом, ублюдок? – Блэк перегибается через стол, и я вижу, как горят яростью тёмно-синие глаза. – После того разговора он сам не свой. Что ты ему тогда наговорил? Ты его как-то заколдовал?
Ужасаюсь про себя наивности и наглости Блэка. Даже если бы я и вправду заколдовал Поттера, стал бы я в этом вот так запросто признаваться? Потеря эссе – не такая уж и угроза… что я, хоть десяток таких же за пару часов не напишу? Даже если сам Блэк гриффиндорец, вся семья у него – слизеринцы. Хоть немного соображать должен, что никто на такие темы распространяться добровольно не станет.
- Совсем ты бахнулся в своём Гриффиндоре, – качаю головой. – Ничего я ему не делал, можешь проверить. Где-то в секции по ЗОТС были книги с заклятиями-обнаружителями… если ты, конечно, вообще знаешь, что такое книга, не говоря уже о том, чтобы уметь ими пользоваться.
Блэк делает такое движение, будто собирается затолкать мне в глотку моё же эссе, а потом запинать меня ногами до смерти, но сдерживается.
- А если хорошо подумать, Снейп? Учти, если ты немедленно не снимешь с Джеймса своё проклятие, то тебе придётся несладко… все предыдущие пять лет раем покажутся, ты меня понял?
- Да не делал я с ним ничего! – шиплю. – Пошёл ты на***, Блэк! Не туда копаешь! Или ты такой тупой, что слов английских не понимаешь? Не во мне дело!
- А в чём? – цепляется Блэк за оговорку.
Строго говоря, дело как раз во мне. Но не в том смысле, который в это вкладывает Блэк.
Ох, Блэк, Блэк… ты бы хоть разок подумал, нужна ли тебе правда о твоём ненаглядном Поттере. Хотя… узнавай-узнавай, вдруг от шока тебя инфаркт хватит? Как говорится, мелочь, а приятно.
- Поттера своего спроси, в чём! – советую я и, пользуясь приступом задумчивости у Блэка, выхватываю своё эссе. – Я за ним не слежу.
- Погоди, Сопливус…
- Ещё раз так меня назовёшь – кастрирую одним заклинанием, – предупреждаю. – И плевал я на баллы с отработками… будешь новый себе отращивать… небось, есть где-нибудь такое лекарство – Членорост.
Блэк ошарашенно смотрит на меня, словно хочет сказать: «Шутки шутками, а это уже чересчур». Но решает не заморачиваться и продолжает:
- С какой стати ты решил вернуть мантию, а? Это не в неё случайно заклятие вплетено?
- Маленький ты, Блэк, и глупый, – отвечаю. – Иначе знал бы, что магия мантии-невидимки вплетена в саму её ткань, и любая посторонняя ворожба там просто не уживётся.
- Это ты так говоришь…
- Это в книжках умных так написано, идиот! – я пихаю в сумку эссе, перо, чернила и пару книг – спокойно здесь не позанимаешься.
- Я тебе не верю, Сопливус! – заявляет Блэк.
- Semivir semper, – произношу я одними губами, направляя палочку на Блэка через карман.
Блэк меняется в лице, а я поспешно смываюсь, пока он не сообразил окончательно, что я сделал. Хотел бы я посмотреть на его лицо, когда он будет объяснять мадам Помфри, что с ним случилось…

22.10.
Сегодня первый квиддичный матч в этом году. Гриффиндор против Рэйвенкло.
Казалось бы, что мне до этого матча? Квиддич мне и даром не нужен, и с доплатой не нужен; мой факультет не участвует… но зачем-то же я попёрся на квиддичное поле вместо того, чтобы в тишине и покое в опустевшей гостиной читать давно присмотренный трактат Ингвара Снарссена о тонкостях различий между старшими, младшими и пунктированными рунами. Вопрос, зачем?
Сижу теперь и слушаю, как Обри комментирует матч, не забывая пройтись на счёт Поттера не реже, чем раз в пять минут – похоже, выходка с раздуванием головы ещё долго не будет забыта. Поттер парит над полем, не двигаясь – я только поэтому и отличаю его от прочих гриффиндорцев; уж очень они высоко, а зрение у меня не ахти. Никогда не думал, что снитч ловят, торча на одном месте… опа, кажется, его вовсе не так ловят. Во всяком случае, Поттер сорвался с места и запетлял, как ошпаренный. Рэйвенкловский ловец помчался следом за Поттером, но даже мне видно, что маневренность у Квиррелла – так, вроде бы, его зовут – куда хуже, чем у Поттера. Впрочем, снитч, кажется, превосходил обоих и в руки даваться не желал.
Обри прокомментировал происходящее в том духе, что ловцы, если всё будет продолжаться в том же духе, одуреют от кружения в воздухе и брякнутся с метел, и переключился на остальных игроков, которые перебрасывались квоффлом. А я следил за ловцами и очень хотел, чтобы снитч достался Квирреллу, и Поттер хотя бы раз остался с носом.
Снитч, вполне возможно, частично разделял мои мечты – в части про оставление с носом; ловцы то терялись в небе, то едва не врезались в землю, то пролетали через кольца вместо квоффла, а крылатый мяч всё не ловился.
В конце концов снитч решил пролететь над трибунами; низко-низко, едва не задевая головы сидящих, Поттер и Квиррелл промчались над хаффлпаффской трибуной. Потом над гриффиндорской, где Квиррелл, чтоб ему с дементором обняться, запутался в огромном красно-золотом знамени. Со стороны казалось, что лев, вышитый на ткани, пытается Квиррелла сожрать; туда ему и дорога, недотёпе.
Поттер продолжал гнаться за снитчем, не отвлекаясь на такие мелочи, как дружный смех присутствующих над рэйвенкловским ловцом. И снитч предпринял отвлекающий манёвр – резко снизился и решил затеряться среди зрителей, застыв в воздухе прямо передо мной.
Я протянул руку и сжал мячик – гладкий, прохладный; крылышки трепещут – так бабочки смешно щекочут ладонь, когда их поймаешь в горсть. Почему-то, когда я тренировался ловить тот поттеровский снитч, это чувствовалось как-то совсем по-другому – возможно, потому, что тогда на меня никто не пялился, а сейчас – целое квиддичное поле народу.
В этот самый момент Поттер подлетает и требует:
- Снейп, отдай снитч! Ты не ловец, и Слизерин сегодня вообще не играет…
- С какой стати мне его отдавать? – интересуюсь. – Он сюда сам прилетел. Может, я его себе как сувенир оставлю.
Все даже о квоффле забыли – наблюдают. Обри что-то тараторит, но я не слушаю.
- Блин, Снейп, это даже не смешно! – возмущается Поттер. – Отдай снитч! Выпусти его хотя бы!
- А что мне за это будет? – спрашиваю.
- По морде тебе будет! – бушует Поттер. – Прекрати выделываться!
- Будешь грубить – заберу снитч себе как сувенир, – грожу я. – Нигде в правилах не написано, что зритель, поймавший снитч, должен его выпустить!
- Пока снитч не поймает один из ловцов, игра не закончена, – напоминает Поттер. – Ты что, хочешь, чтобы этот матч шёл вечно?
- Если он будет идти вечно, может, ты наконец-то сломаешь себе шею, – отвечаю зло.
И никак понять не могу – что я от него хотел услышать, если всё, что он говорит, меня так бесит? Чего ещё я ждал, когда ввязывался в э

 Отправлено: 21.11.08 22:38. Заголовок: Глава 9. Чтобы, улы..

Глава 9.

Чтобы, улыбаясь, наслаждаться, надо, улыбаясь, страдать.
Акутагава Рюноскэ, «Слова пигмея».

В лесу у Малфой-мэнора было темно; Гарри осторожно зажёг огонёк на ладони; трепещущий язычок пламени освещал дорогу только на несколько шагов вперёд.
- Малфой, ты знаешь, как отсюда дойти пешком до Малфой-мэнора?
- Да.
- Веди нас к мэнору. И учти: никаких ловушек на этом пути не должно быть. И нас никто не должен заметить. Понял?
- Понял, – покладисто согласился Малфой и двинулся вперёд.
- Как-то оно слишком гладко проходит, – шёпотом заметил Фред, шагая бок о бок с Гарри.
- Это пока, – фыркнул Гарри тихо. – Вот как залезем в мэнор, битком набитый Пожирателями, так всё станет очень шершаво.
Фред улыбнулся.
- У тебя мантия-невидимка случайно не с собой?
- Нет, – мотнул Гарри головой. – Я, если честно, подумал, что под ней будет неудобно втроём. Толкаться будем, мешать друг другу… проще заклятие прозрачности наложить.
- Понятно. Тогда, может, прямо сейчас наложить его? А то я как-то неловко себя чувствую, когда мы тут вот так маячим.
- Можно и сейчас. Малфой, остановись, – Гарри стянул с шеи шарф Эй-Пи и связал им своё левое запястье с правым Малфоя. – Вот так, чтобы не потерять тебя…
Теперь огонёк в одиночестве плыл над дорогой, создавая у сторонних наблюдателей, если таковые имелись, жутковатое впечатление; Гарри вспомнились маггловские легенды про огни святого Эльма. Кажется, понятно, откуда ноги растут у всех таких феноменов…
Ворота Малфой-мэнора подавляли своим если не величием, то размером уж точно. Высоту их Гарри оценил примерно на пять-шесть человеческих ростов; при этом сделаны они были из белого камня, образовывавшего такие тонкие витые узоры, что ни одна металлическая решётка не посмела бы с ними сравниться. Всё это неярко светилось в темноте и, совершенно очевидно, было переполнено магией.
- Малфой, если мы войдём, что случится?
- Если вы попробуете войти сами, вас испепелит, – с явной охотой сообщил Малфой. – Если я проведу вас, как наследник рода Малфоев, главе рода будет сообщено о том, что я прибыл с двумя посторонними, но вы останетесь живы.
- Угу, только до того момента, когда дражайший Люциус узнает о нашем прибытии, – хмыкнул Фред. – Мы можем войти так, чтобы никто не знал о нашем прибытии, и мы остались живы?
- Не можете.
- И никто не может?
- Только Тёмный Лорд.
- Круче него, как я погляжу, только варёные яйца, – буркнул Фред. – Гарри, у тебя нет никаких догадок?
Гарри сосредоточенно рассматривал ворота Малфой-мэнора и пытался понять, кажется ему, что все завитки и закорючки образованы телами крохотных переплетающихся мраморных змей, или нет.
- Есть одна… но я не уверен.
- Что за догадка?
- Серпентарго, – Гарри пожал плечами и попробовал сказать змеям ворот:
- Откройтесь мне и моим спутникам.
Беззвучно и плавно змеи пришли в движение; белые гибкие тела скользили, обвивались друг вокруг друга, переплетались, открывая широкий проход прямо перед Гарри.
- Малфой, что будет, если мы войдем?
- Не знаю. Я никогда не пробовал входить в мэнор таким образом.
- Ну да, действительно… – Гарри на ощупь поймал ладонь Фреда и слегка сжал. – Идём?
- Идём.
Малфой-мэнор, вопреки ожиданиям, не проявлял подлого нрава – по крайней мере, пока они шли по посыпанной белым песком аллее; изредка слышались дурные вопли, которые Малфой опознал, как павлиньи, но самих птиц не было видно. По-хорошему, они должны были бы сейчас спать, но разве с Вольдемортом в двух шагах поспишь?
- Малфой, есть какой-нибудь чёрный ход в дом? Можно туда пройти так, чтобы твой отец не узнал?
- Чёрного хода нет, – отозвался Малфой. – Войти можно только через эту дверь, и никто, кроме Тёмного Лорда, не открывает её без ведома главы рода.
- Достал ты своим Лордом, – честно сказал Гарри. – Лучше скажи, какие ловушки могут ждать нас в доме?
- Всё зависит от того, какие именно ловушки решил активировать глава рода.
- Гарри, – Фред положил руку Гарри на плечо. – Мне кажется, если они нас ждут, то могли не оставлять ловушек. Чтобы самим нас прикончить.
- Но они же не идиоты, чтобы думать, что мы вот так вот внаглую ввалимся через парадную дверь, – Гарри закусил губу. – С другой стороны, если другого входа в дом нет, то здесь нас и ждут… и наверняка помнят о заклятии прозрачности.
- Что поделаешь, – вздохнул Фред. – У нас выходит очень гриффиндорское спасение – в омут с головой… ну что, идём?
- Погоди. У тебя голова запасная есть, что ли – по омутам этой раскидываться? – Гарри, хмурясь, прикидывал варианты, в изобилии подкинутые его оскорблённой словами близнеца слизеринской частью. – Надо отвлечь их от нас… а то, наверное, ждут – не дождутся, все глаза проглядывают в окна.
- Есть идеи? – заинтересованно спросил Фред.
- Вроде того… надо сбить их с толку…
- Чем именно?
- Их же оружием, – ухмыльнулся Гарри.
…- Ты уверен, что это безопасно для Джорджа?
- Абсолютно. Малфой же сказал, они держат пленников в подвале. А это сыро и глубоко. Туда огонь не доберётся.
- Тогда остаётся только надеяться, что за нами сейчас не наблюдают, хихикая в кулак.
- Я тебя не узнаю, Фредди. С чего ты вдруг стал таким пессимистичным?
- Треть меня торчит в каком-то сыром подвале. Не дай Мерлин, схватит ангину или застудит себе что-нибудь жизненно важное… это не то чтобы повод для веселья.
Гарри притянул Фред к себе и, привстав на цыпочки, на ощупь нашёл его губы – оба по-прежнему были под заклятием прозрачности.
- Всё будет хорошо, – шёпотом пообещал Гарри и нежно поцеловал Фреда в уголок рта. – Я обещаю, всё будет отлично. И мы снова станем цельными, все трое.
Фред молча кивнул.
- Сейчас я сделаю… – Гарри встал на колени у угла стены Малфой-мэнора и, полуприкрыв глаза, пустил с обеих рук огонёк – прямо на траву, опоясывавшую весь мэнор по основанию (сущим мучением было рвать её и раскладывать). Старые каменные стены, как выяснил Гарри у Малфоя, были скреплены цементом по древнему рецепту; в составе этого цемента были сырые яйца и свежий мёд. И всё это, даже слегка поддаваясь воздействию огня, начинало вонять.
А рамы окон и дверь были сделаны из дерева. Пусть старого, морёного – но дерева, способного гореть. К тому же огонь Гарри несколько отличался от того, который появляется, если чиркаешь спичкой.
- И заключительный штрих, – Гарри выхватил палочку из ножен и направил её в небо. – Mordmordre!
- Знаешь, – с искренним восхищением сказал Фред, наблюдая за тем, как змея выползает изо рта огромного зелёного черепа, – мы всё-таки гении. Особенно ты.
- Гении будем, если вся эта каша окажется удобоваримой, – отозвался Гарри.
Они втроём стояли в тени деревьев и смотрели, как огонь охватывает Малфой-мэнор – громадный, величественный, спесивый каждой завитушкой своей серебристой лепнины под крышей; как красно-оранжевые языки лижут мгновенно чернеющие светло-серые стены, как настежь распахивается парадная дверь, и огонь с торжествующим рёвом врывается внутрь, раскатываясь по коврам, гобеленам и картинам, превращая в щебень изящные статуи. Пожиратели выбегали наружу в панике; огонь перекидывался на их одежду, и они с криками пытались потушить его. Хотя кому, как не им было знать, что пламя, порождённое ненавистью и местью, так просто не гаснет.
Чёрная Метка над Малфой-мэнором повергла Пожирателей в самый настоящий шок; подобного хода от противников они не ожидали, резонно полагая, что это было бы ни к чему атакующим членам Ордена Феникса, но и не ждали от союзников – кому, скажите на милость, пришло бы в голову запускать Метку над родовым поместьем самого известного сторонника Вольдеморта?
Только самому распоследнему психу, разумеется.
- Пора, – решил Гарри, когда сам Тёмный лорд соизволил появиться снаружи. – Бегом!
Гарри окружил их щитом от огня; но эта защита не спасала от чересчур горячего воздуха и едкого дыма, и все трое надрывно кашляли, пробираясь сквозь охваченный пожаром холл.
- Малфой, веди нас к подвалу, где держат пленников! – приказал Гарри, взмахом палочки снял с Малфоя заклятие прозрачности и согнулся пополам в приступе кашля. Глаза слезились немилосердно.
- Идём быстрее!
Гарри и рад был бы последовать этому совету Фреда; но рухнувшая с высоты холла балка помешала этому его плану. Огонь, которым она была окутана, не причинил Гарри вреда, но её вес переломил ногу Гарри с той же лёгкостью, с какой камень вдребезги разбивает стекло. Шарф, до сих пор соединявший Гарри с Малфоем, порвался.
- Беги… – выдохнул Гарри; резкая боль прошлась по всему телу и запульсировала в такт сердцебиению, сконцентрировавшись в переломанной голени. – Я догоню вас, беги за Джорджем…
- Я тебя не брошу, идиот! Pello! – балка отлетела в сторону; Фред подхватил Гарри на руки и рванул за почти скрывшимся из виду Малфоем – окончательно смыться тому не давал чёткий приказ не просто отправляться в подвалы, а именно вести туда Фреда и Гарри.
Подвалы оказались достаточно близко от входа; туда вела крутая лестница со скользкими ступенями, на которых Фред пару раз едва не потерял равновесие. Малфой же двигался, несмотря на долгое заключение в подземельях Хогвартса, так непринуждённо и ловко, словно полжизни только и делал, что бегал в эти подвалы и обратно.
- Где держат пленников?
- Вот в этих камерах, – Малфой указал на длинный ряд дверей вдоль стены.
- Ты можешь их быстро открыть?
- Да.
- Открывай все по очереди!..
В пятой по счёту камере обнаружился Джордж – прикованный к стене накрепко.
- Джорджи!
- Кто здесь? – близнец насторожённо вскинул голову. – Фред?..
- Это мы, под заклятием прозрачности… Фред, опусти меня на землю и освобождай Джорджа!
- Гарри?
- Да, мы оба здесь! Ну же, Фред!
Оказавшись на холодном полу, Гарри наложил на свой перелом торопливое Ferula – главное, чтобы нога по дороге до Хогвартса не развалилась на отдельные кусочки, а до тех пор сойдёт. Фред, шепча заклинания, отмыкал по очереди кандалы Джорджа.
- Малфой! – позвал Гарри, запоздало сообразив, что тот всё ещё открывает двери камер, повинуясь приказу. – Прекрати возиться с камерами, иди сюда немедленно!
- Что здесь делает Малфой? – Джордж, морщась, растирал затёкшие руки и ноги; Фред торопливо убирал заклятие прозрачности с себя и Гарри.
- Он нас сюда привёл…
- Сам? – недоверчиво спросил Джордж.
- Под Империо, – коротко ответил Гарри и вытащил из кармана портключ – старую пуговицу. – Идите сюда, нам пора возвращаться.
- Под Непростительным? – Джордж потрясённо распахнул глаза.
- Именно так, – хмуро сказал Гарри. – Фредди, Джорджи, Малфой, беритесь за эту пуговицу.
- А почему бы не оставить Малфоя здесь? – поинтересовался Джордж вполне резонно. – Толку от него тут будет мало, а у нас он только лишний рот…
- Я обещал, – неохотно сказал Гарри. – Все взялись за портключ? Тогда я его активирую. Хогвартс.

Чёрное, словно испачканное сажей небо серело у горизонта – занимался рассвет. Впрочем, глаза у Гарри, накачанного лечебными зельями, слипались, и он не был уверен, что ему не мерещится этот пейзаж за окном лазарета.
- Засыпай, – предложил Джордж.
- Ты почти сутки на ногах, – поддержал брата Фред.
- Вы тоже, – пробормотал Гарри.
- Ты пахал больше всех.
- И ты ранен.
- Так что не надо бороться со сном.
- Отдыхай.
- Не уходите, – попросил Гарри. – Пожалуйста, не уходите. Хотя бы подождите, пока я проснусь, чтобы я знал, что вы мне не приснились.
- Не дождёшься! – фыркнул Фред.
- Приснились, как же, – рассмеялся Джордж.
- От нас так просто не избавишься.
- Когда ты проснёшься, мы здесь будем.
Два лёгких поцелуя в губы и обеспокоенные голоса:
- Гарри, ты весь горишь…
- Мадам Помфри давала тебе что-нибудь от жара?
- Не помню, – выдавил из себя Гарри; свет, тень, рыжие шевелюры близнецов, серая полоска за окном – всё смешалось, завертелось, сплавилось в единую безликую массу.
Гарри заснул.

* * *

Холод и жар. Жар и холод. И так с самого утра: перепады, контрасты.
Сначала было холодно просыпаться; холодно ехать в потрёпанном кэбе к вокзалу Кингс-кросс и зябко прятать руки в рукава. Холодно – до щемящего чувства под ложечкой – проходить через стену между девятой и десятой платформами; онемевшие от холода пальцы намертво вцепились в исцарапанный сундук с вещами.
А в поезде жарко. Там тепло во всех вагонах, ветер не дует от окна, и сиденья мягкие – до сих пор никогда на таких не удавалось посидеть. И это тепло, эта мягкость – всё по праву. Он был рождён для этого.
Их так много здесь… таких же, как он. Они все тоже маги; каждый в мантии. Правда, их всех провожают родители или странные создания – маленькие, сморщенные, с большими ушами и глазами, одетые во что-то несуразное, вроде старых наволочек. Он даже не знал, кто это такие, но дал себе слово выяснить при первой возможности. Должно быть, в Магическом мире они – обычное дело.
Но потом был снова холод… много холода. От всех, кто был в поезде. Они не считали его ровней; инеем было выражение их лиц, когда они видели, как потрёпана его мантия. Они считали себя выше, лучше него, потому что были богаче.
Но они были неправы, и, Боже, как восхитительно тепло было доказывать это… несколько заклинаний из тех книг, что он купил, и немного фантазии – и вот будущие одноклассники смотрят на него пусть не с уважением, но удивлённо и с опаской. А кто-то с откровенной ненавистью. Как хороша жаркая, сладкая ненависть; она помогала выжить в промозглом карцере, в ледяном море – как холодно было, до судорог холодно, когда он упал в воду, но ненависть ко всем тем, кто будет рад его смерти, помогла ему найти ту забавную пещеру. Надо будет обязательно поэкспериментировать там с магией… в книгах написано, что Министерство следит за домом волшебника, но не за его палочкой. Так что пусть они следят за приютом, сколько им заблагорассудится. Он не сделает ничего, что заставило бы его пожалеть о решении сделать это.
А потом снова холод – поездка через озеро; вода пропитала мантию, волосы, проникла даже в ботинки. Волны накатывали на него, недружелюбные, насквозь полные одним только холодом волны, перехлёстывали через борта лодки. Он не любил воду – почти так же, как огонь. Если от огня можно было избавиться той же водой, то с ней ничто не могло справиться; она была вездесуща; была всем и ничем, охотно принимая любую форму, но не удерживая её. Ему всегда казалось, что с воды нужно брать пример, если хочешь выжить… но как же это было трудно, как… холодно.
Рапределение принесло столько жара и холода, сколько он никогда не испытывал; он не знал, куда хочет попасть, и, хотя и не сомневался в том, что он здесь по праву, волновался. Он многого не понимал, но ясно было, что факультет – это нечто большее, чем просто слово, определяющее место, где спать и есть. Это гораздо, гораздо больше.
На этой невзрачной табуретке, должно быть, сидели тысячи людей до него; они точно так же зажмуривались, когда колючая пахнущая пылью Шляпа закрывала им лицо целиком – ну и голова, наверное, была у Годрика Гриффиндора, просто как тыква.
У Шляпы оказался старческий вкрадчивый голос; она была из тех, кто любит строить из себя что-то большее, чем на самом деле, и притворяться дружелюбным. Он не любил таких людей; кто сказал, что он должен любить такие шляпы?
Он умён, сказала она. Он знал это и раньше. Он хитёр и изворотлив, сказала она, и снова не удивила его. Он озлоблен на всех и вся, сказала Шляпа, он глубоко одинок и обижен. Она предложила отправить его на факультет, где он может оттаять.
Он сказал, что об этом смешно даже думать, и предложил ей вспомнить собственную песню. И отправить его туда, где собираются умные и хитрые, а не тупые и добрые.
Он думал, что Шляпа оскорбится, но она хмыкнула и сказала, что он сам выбрал. И что однажды его лёд, который так никогда и не растает, испарится от прикосновения огня.
И она сказала: Слизерин.

* * *

Холодно и мокро. На лбу. И тихо-тихо.
Гарри с усилием разлепил веки.
- Как ты? – осведомились немедленно.
- Пить хочу, – пробормотал Гарри.
Прохладная вода наверняка была доставлена сюда прямиком из рая – так прекрасно было глотать её, пока чья-то рука поддерживала затылок Гарри.
- Ты бредил, – Гарри узнал голос Кевина. – Тебе снилось что-то плохое?
- Не то чтобы… а что я говорил в бреду?
- Не знаю… ты говорил на серпентарго.
- Понятно. Где мои очки?
- Здесь, – Кевин нацепил очки на Гарри, и мир перестал быть расплывчатым.
- А где близнецы? – вспомнил Гарри. Не то, чтобы он собирался требовать от них неустанного бдения над его дрыхнущим телом, но они обещали…
- Тоже здесь, – ухмыльнулся Кевин. – Мадам Помфри пробовала их выгнать, говорила, им тоже надо отдохнуть, но они просто трансфигурировали два стула в кушетки и остались тут.
Гарри сел и попытался привести волосы в порядок.
- Чувствую себя так, словно вагон разгрузил, – признался он. – Какие-нибудь новости есть?
- Особенных каких-нибудь – нет, – Кевин пожал плечами. – Раненые в битве успешно лечатся, мёртвых ещё не похоронили. По слухам, Министерство готовит экстренный выпуск «Ежедневного Пророка». Профессор МакГонагалл просила передать тебе, что готова новая партия листовок. Я видел одну – там со слов близнецов записано, что именно вы трое сделали, чтобы спасти Джорджа, и как сумели обвести вокруг пальца Того-Кого-Нельзя-Называть.
- Зачем ты так его называешь? – поморщился Гарри. – Ты тоже боишься имени?
- Я привык. Так меня учили дядя Амос и тётя Сесилия.
- Но самому тебе не страшно?
- Ну, тебя же я не боюсь, – хмыкнул Кевин. – А ты сильнее Того-Кого-Нельзя-Называть.
- С чего ты взял, что я сильнее?
Этот вопрос немало озадачил Кевина.
- Ну я же вижу.
- Что видишь?
- Я не знаю, как объяснить… я вижу, понимаешь? Иногда, очень редко… когда я сильно злюсь или, наоборот, очень радуюсь. Люди становятся цветными, или чем-то, что реально есть… я даже не знаю, как сказать, я просто вижу.
- А я какого цвета?
- Ты – не цвет. Ты огонь и лёд.
- Это как?
- Ну… есть огонь. Он яркий, как драконий. И в нём лёд. Такая ледяная статуя, точь-в-точь ты. Пламя её окутывает, но лёд не тает. Они словно созданы друг для друга, чтобы вот так вот...
Кевин помолчал немного и добавил:
- Такого больше ни у кого нет. Обычно люди – это что-то одно... один цвет или одна вещь. Седрик был из пшеничных колосков, они так красиво переплетались… тётя Сесилия – кленовые листья. А дядя Амос весь коричневый, как шоколадная лягушка.
- А, – неопределённо сказал Гарри. – И давно это у тебя?
- Всегда было. У меня, правда, больше ничего толком не получалось… дядя Амос говорил, они боялись, что я сквиб, пока я не стащил метлу у Седрика и не сумел на ней взлететь. У меня не было никаких стихийных проявлений…
- Ну так это, наверно, и есть стихийные проявления, только очень необычные, – предположил Гарри. – Если это происходит при сильных эмоциях… А почему ты решил, что я сильнее? Огонь и лёд об этом как-то говорят?
Кевин морщил лоб, пытаясь составить внятный ответ.
- Огонь – он горячий, а лёд холодный… я вижу, что огонь может сжечь всё, а лёд – всё заморозить… Гарри, я не знаю, как сказать, правда. Ну вот ты видишь небо – оно голубое и с облаками, вот что ты видишь. И при этом ты знаешь, что оно высоко, хотя на нём нигде не написано. И я знаю, что сильнее тебя волшебника нет.
- Но ты же не видел Вольдеморта, может, он тоже… двойной?
Кевин снова задумался.
- У меня такое впечатление, что я его видел, – признался он. – Я в этом почему-то уверен. Я даже не знаю, где… но точно могу сказать, что он сделан изо льда. Весь. И по нему идёт трещина… вот такая, – Кевин легонько очертил кончиком пальца молнию на лбу Гарри. Гарри вздрогнул, но не отстранился.
- А на мне нет такой трещины?
- На тебе их вообще нет.
- А ты только людей так видишь? Или какие-то вещи тоже? – любопытство грызло Гарри не хуже голодной гиены. Кажется, в книгах по ментальной магии упоминались какие-то смотрящие… или видящие… но всего пару раз и совершенно без подробностей. Может, это были такие же, как Кевин?
- Только те, в которых есть магия, – охотно поделился Кевин. Вполне возможно, что ему давно хотелось поговорить об этом с кем-нибудь, но случая не представлялось. – Палочки, некоторая одежда, учебники… весь Хогвартс. Особенно красиво в Выручай-комнате, она – вся магия. Хогвартс всё-таки сложен из камней, а в Выручай-комнате нет ничего материального, совсем. Правда, я её только один раз видел, когда мы с Гермионой поговорили… она тогда ушла, чтобы отправиться в Батлейт Бабертон, а я остался, – Кевин внезапно смолк.
- Ты был расстроен? – уточнил Гарри. Внутренний голосок оживился: «Если ты собираешься опять завести свою песню о том, что Кевину надо держаться от тебя подальше, потому что ты – одно большое плохое влияние…» «Заткнись».
- Да, – Кевин уставился в пол. – Я… думал, что ты теперь сердишься на меня. Что сменишь пароль к гостиной, скажешь Рону и Гермионе, чтобы для меня готова была постель в Гриффиндорской башне…
Гарри вздрогнул – настолько эти слова совпадали с его собственными планами. К счастью, Кевин всё так же смотрел в пол и ничего не заметил.
- Я сидел там и думал, что рядом с тобой никого не будет. Думал о близнецах… хотел, чтобы они были с тобой, даже злился на них, потому что они оставили тебя.
- Ты думал, что хотел бы объяснить близнецам, что они неправильно поступили? – переспросил Гарри.
- Ага, – кивнул Кевин.
Гарри рассмеялся, и Кевин удивлённо вскинул голову.
- Иди сюда, – попросил Гарри, всё ещё смеясь; ему было так легко от того, что он понял, что он даже не беспокоился о возможности разбудить близнецов, в обнимку спавших на кушетках. – Я всё понял.
- Что понял?
- Откуда взялось письмо. Иди сюда, не бойся. Я не сержусь и не кусаюсь.
- Ещё не хватало, тебя бояться! – фыркнул Кевин, залезая на кровать рядом с Гарри. – Как можно бояться человека, которому хотел надавать по ушам?
- Резонно, – признал Гарри, обнимая Кевина. Ощущение было такое, словно он поймал бабочку – такое же чувство чего-то хрупкого, которое можно разрушить неосторожным движением.
- Ну так что там с письмом? – напомнил Кевин, удобно устроившись на коленях Гарри после нескольких секунд сосредоточенной возни. – Кто его написал?
- Строго говоря – никто, – хихикнул Гарри. – В этом как раз самое забавное. Писать его никто не писал. Оно появилось само, с помощью магии.
- Что ещё за магия такая – неужели нельзя было просто так написать?
- Нельзя, – согласился Гарри. – Я запретил.
- Я запутался, – честно признался Кевин.
- Письмо отправила Выручай-комната, – объяснил Гарри и полюбовался огромными, как блюдца, глазами Кевина. – Ты ведь хотел, чтобы такое письмо было написано? Может, даже представлял, что там будет написано, чтобы близнецы поняли, как они нужны мне, представлял, как будет выглядеть этот кусок пергамента, сердился на то, что нельзя отправлять письма из Хогвартса… было такое?
- Было, – буркнул Кевин. – И что?
- И то, что Выручай-комната для того и сделана, чтобы выполнять желания тех, кто в ней находится. Вот она и создала своей магией это письмо и отправила его. Может быть, с одной из хогвартских сов, потому что своей у тебя нет, и ты наверняка думал как раз о школьной сове. И Пожиратели его перехватили, какая им разница, кто его писал…
Кевин дёрнулся.
- Так это я во всём виноват? В том, что Джорджа похитили, что тебе сломала ногу горящая балка, что вам с Фредом пришлось так рисковать…
- Не говори глупостей! Слышишь? Не смей так говорить! Ты не виноват, что Выручай-комната так услужлива – это Основатели постарались. Ты не виноват, что огонь, который я сам же и зажёг, так подточил балку, что та рухнула на меня. Ты не виноват, что Пожиратели перехватывают письма, в конце концов! Не смей себя обвинять…
- Но ведь если бы не я, этого бы не было…
Гарри подавил желание взять Кевина за плечи и тряхнуть хорошенько.
- Ты. Ни в чём. Не виноват, – чётко повторил Гарри. – Понял? Запомни накрепко. А если будешь продолжать себя винить, я расскажу, в чём виноват я сам – малую часть. И ты сразу поймёшь, что кто-кто, а ты чист, как младенец.
Кевин недоверчиво смотрел на Гарри из-под повлажневших ресниц. Седрик никогда не смотрел вот так – неловко, с надеждой, не веря и желая поверить. Седрик сам дарил другим веру и знал, что хорошо, а что плохо.
Но Седрика больше нет, а есть его младший двоюродный брат.
- Ты правда так думаешь?..
- Чистая правда, – серьёзно ответил Гарри; Кевин спрятал лицо у Гарри на груди – не для слёз, а просто так, чтобы успокоиться.
Близнецы зашевелились, просыпаясь, и Гарри понял, что по-настоящему рад этому дню, несмотря на то, что придётся участвовать в похоронах тех, кого он сам прошлой ночью повёл на смерть.

* * *

«23.10.
Я назначил Поттеру прийти в один из кабинетов Астрономической башни в одиннадцать вечера. Никогда не понимал, почему отдельные индивидуумы предпочитают целоваться на смотровой площадке – там же холодно!..
Кроме того, я ведь не для того Поттера зову встретиться, чтобы целоваться. Вот ещё. Я не педик, в конце концов. Я хочу с ним поговорить… хотя так и не знаю, о чём.
Ха, вот я не знаю, а Поттер знает. Я прихожу позже него, прощупав все окрестности магией – кажется, поттеровских дружков рядом нет – и он сразу заваливает меня вопросами. Я даже не подозревал, что можно говорить так быстро и так много.
- Что всё это значит, Мерлин подери? Снейп, о чём ты хочешь со мной поговорить? Я уже полчаса тут торчу и понять не могу, что тебе от меня надо!! Что значил тот поцелуй у Большого зала? Что на меня нашло? Сириус думает, ты меня околдовал, но когда бы ты успел, ты ведь палочку не доставал, и я не знаю такого колдовства…
- Прекрати трындеть, – не выдерживаю я.
- Что? – недоумённо глядит на меня Поттер.
- Трындеть, говорю, прекрати, – повторяю я. – Тарахтишь, как сорока. И если ты хотел, чтобы я ответил на твои вопросы, куда мне предполагалось вставлять ответы?
Поттер пару секунд хлопает ресницами, а потом жизнерадостно ржёт – почти как тогда в лазарете.
- Точно, что-то я распсиховался… – он садится на стол и приглашающе хлопает рукой по столешнице рядом с собой. – Садись. О чём ты там хотел поговорить?
- Я лучше постою, – фыркаю. – Не имею ни малейшего желания подходить к тебе близко, вдруг опять целоваться кинешься. Не дай Мерлин, ещё и изнасилуешь.
Вот тебе за твою долбаную жизнерадостность. Весело тебе, Поттер, сидишь и ржёшь. Вообще говоря, это ты здесь нервничать должен, почему я этим занимаюсь?
Вот и помрачнел, очень хорошо. Умею я всё-таки гадости говорить, чего не отнять, того не отнять.
- Я не хотел…
- А мне показалось, что хотел, – вставляю я свои три кната.
- Да как я в здравом уме мог захотеть?! – рявкает Поттер так, что стёкла звенят, и соскакивает со стола. – Ты сальный ублюдок с отвратительным характером, как я мог хотеть тебя поцеловать!..
И затыкается. И на лице написано, что хотел бы проглотить все только что высказанные слова.
Вот только подавится.
- Как мило выслушать это от тебя, – я шутовски раскланиваюсь. – Буду знать, что доблестные гриффиндорцы целуются только с теми людьми, от которых их тошнит…
- Снейп! – вскрикивает Поттер досадливо. – Я не…
- Не хотел? Вот уж позволь не поверить. Всё ты хотел – и поцеловать, и сказать, что я сальный ублюдок.
- Я по инерции, – обиженно говорит Поттер; его чёрная лёгкая чёлка падает на блестящие карие глаза за стёклами очков. – Я привык, за пять-то с лишним лет… я не целую тех, от кого меня тошнит!
- А это, – интересуюсь, – был специфический гриффиндорский комплимент? Или завуалированное извинение? В последнем случае советую его отвуалировать немного, уж больно оно хилое и неприметное.
- Снейп, – злится Поттер, – на хрена ты меня сюда позвал? Чтобы поругаться? Этим можно было заняться на любой перемене…
- Нет, – говорю я, – не чтобы поругаться.
- А зачем?
Чтоб я знал.
- Поговорить, – отвечаю равнодушно.
- О чём? – вот же настырный…
Я молчу.
- О чём, Снейп? – повторяет Поттер настойчиво.
- Я и в первый раз прекрасно слышал твой вопрос. Можешь не повторять.
- Тогда где ответ? – требует Поттер.
Мне никогда так сильно не хотелось убить его на месте.
- Есть такая страна, – начинаю вкрадчиво. – И называется она Ответляндия. Там, по слухам и легендам, живут ответы на все вопросы. Что было раньше – курица или яйцо; догонит ли когда-нибудь Ахиллес черепаху; возможно ли блокировать Аваду Кедавру; что делал слон, когда пришёл Наполеон… всё, что ты хочешь узнать, есть в сказочной стране Ответляндии. Ещё там, говорят, текут реки верескового мёда, а берега у них из швейцарского сыра и свежей клубники, и там всегда тепло и хорошо, потому что есть ответы на все вопросы, и не нужно мучиться, допытываясь или доискиваясь до ответов самостоятельно…
Пока я несу этот бред, у Поттера медленно, но верно отвисает челюсть. Я уже начинаю опасаться, как бы он её не вывихнул.
- Снейп, – испуганно прерывает меня Поттер. – Снейп, у тебя жар?
- Нет, – честно отвечаю.
- Тогда почему ты несёшь такую пургу? Ты сошёл с ума, да? – с надеждой спрашивает Поттер.
- Я здоров, – твёрдо заявляю. – И, предупреждая твои следующие дурацкие вопросы – я не пил, не принимал наркотики, выспался прошлой ночью и вообще нахожусь в здравом уме и твёрдой памяти.
- А непохоже, – очень искренне говорит Поттер. – Ты к чему это всё сказал?
Я опять молчу, потому что придумывать новую порцию чуши сил нет, и внятного ответа не наличествует.
- Снейп, у меня такое впечатление, что ты сам не знаешь, что хочешь мне сказать, – заявляет этот неподражаемый придурок. – И поэтому молчишь, как… как всевкусный боб Берти Боттс.
- Где ты берёшь такие сравнения? – спрашиваю. – Скажи мне название этого места, чтобы я обходил его стороной.
- Какой же ты противный зануда, – фыркает Поттер. – Я просто вспомнил то, что сам нёс тогда, перед… поцелуем.
- Не вспоминай, – советую. – Ничего умного ты всё равно не сказал.
- Это почему это? – лукаво вопрошает Поттер. – Я до сих пор уверен, что ты не такой, каким кажешься.
- Я кажусь сальным ублюдком с отвратительным характером. И я, как тебе ни прискорбно это слышать, именно такой и есть.
- Врёшь, – ничтоже сумняшеся говорит он.
Я не задумываясь бью его по щеке раскрытой ладонью.
Пощёчина выходит хлёсткой в тишине комнаты; за тот краткий миг, за который след ладони на его смуглой щеке наливается алым, я успеваю передумать сотни вещй – и что теперь мы снова устроим дуэль, потому что пощёчины он не простит; и что мне не стоило ни ловить снитч, ни устраивать этот, с позволения сказать, разговор, и что мне нравится, как гневно сверкают его глаза и как от жгучей обиды припухают губы.
Я бы сам поцеловал его сейчас, если бы не ждал, что он меня заавадит на месте.
- С меня хватит! – орёт Поттер и выхватывает палочку.
Я могу выхватить свою и защититься, но мне не хочется; на руке всё ещё огнём горит ощущение его мягкой кожи.
- Legillimens! – кричит Поттер; я не знаю такого заклинания и успеваю задаться вопросом, пока оно летит к моему лбу, смертельное ли оно.
А потом я проваливаюсь в воспоминания, беспорядочно и панически, словно сверзился с обрыва.
…Отец кричит на мать, а я жмусь в углу, мечтая, чтобы они не кричали друг на друга…
…Тащу тяжёлую стопку учебников; мне всего двенадцать лет, стопка в дрожащих руках выше меня, и она, накренившись, рассыпается…
…Разжигаю огонь под котлом в классе Зельеварения…
…Мастурбирую под душем…
…Читаю «Историю Хогвартса» глубоко заполночь…
…Вывожу на пергаменте, сам с некоторым удивлением глядя на появляющиеся буквы: «Мне снился сон; я был змеёй во сне…»…
Поттер по-хозяйски, уверенно и сосредоточенно роется в моих воспоминаниях. Он ищет сегодняшние, он хочет увидеть причины, по которым я назначил эту встречу, хочет знать, о чём я намеревался поговорить… я захлёбываюсь в потоке, в граде воспоминаний, их слишком много для меня, это как если бы ветер бил в лицо на скорости триста миль в час, так, чтобы не вдохнуть и не выдохнуть… я не могу больше, не могу, не-могу-не-могу-перестань…
- Снейп! Северус! – зовёт обеспокоенный голос. – Очнись! Дементор тебя поцелуй, очнись же!..
- Не надо дементора, – бормочу я. – И ты тоже вали отсюда. Поговорили, хватит…
Поттер, разумеется, просьбу не выполняет и не сваливает.
- Извини, – покаянно говорит он, – я не подумал, что ты не окклюмент…
- Не кто?
- Не умеешь защищать своё сознание. Меня отец учил проникать в чужое сознание и защищаться от проникновения… это умение среди чистокровных распространено. А ты ведь полукровка…
- Катись отсюда вместе со своей чистой кровью, тварь гриффиндорская, – я пытаюсь отодрать от себя его обнимающие и поддерживающие руки, но Поттер физически сильнее. Не сказать, чтобы это была приятная новость. – Катись колбаской, вали, уходи, убирайся – как тебе понятнее?
- Я мог свести тебя с ума этим вторжением, – говорит он. – Я виноват…
- На том свете тебе зачтётся это искреннее раскаяние, – говорю я. – А теперь – просто уходи!..
- Не уйду, – отвечает он и целует меня в губы.
- Ты псих! – через несколько секунд невыносимо сладкого поцелуя мне удаётся опомниться и оттолкнуть Поттера. – Совсем со своей окклюменцией мозгами повредился! Иди-ка ты на хрен! К Блэку, Люпину и Петтигрю! Они будут только рады!
- Если ты будешь так говорить, я тебя ударю, – предупреждает Поттер.
- Если не хочешь слушать, что я говорю – КАТИСЬ ОТСЮДА! – взрываюсь я.
- Не ори, голос сорвёшь, – говорит он.
Я не знаю, как ещё сказать ему, чтобы он выметался и оставил меня оклёмываться одного. На какие слова он среагирует?
- Знаешь, – продолжает это чудовище как ни в чём не бывало, – я по твоим воспоминаниям понял, что ты и сам не знаешь, зачем меня позвал сюда. А я думал, ты поглумиться хотел или ещё что-нибудь нехорошее сделать… а ты, оказывается, просто так. Хочешь, я тебя окклюменции научу?
Я молчу. Слов нет.
- То есть, я ведь виноват перед тобой… я чуть не сварил твой мозг на медленном огне, если вдуматься, – говорит он непринуждённо. – Это правда опасно, это не шуточки, как раньше… давай я научу тебя, и никто никогда не узнает, о чём ты думаешь и какие воспоминания прячешь. Хочешь?
У меня болит всё тело. Я ничего не понимаю в этой жизни. Я всё ещё чувствую тепло его губ на своих губах, а он ведёт себя так, словно ничего особенного не случилось. Такое впечатление, что мир перевернулся и стал жить вверх ногами, а я по рассеянности не заметил и один хожу ногами вниз.
Я говорю:
- Хочу.
И улыбающийся Поттер снова целует меня».

 Отправлено: 21.11.08 22:38. Заголовок: Глава 10. Откуда зн..

Глава 10.

Откуда знать нам, дуракам,
Что счстье вечно было там,
Откуда мы с тобою уходили…
«Lumen», «Свобода».

Неожиданное затишье вызывало у Гарри нехорошие предчувствия; пусть прорицательского таланта в нём было ноль целых ноль десятых, но даже хагридовский соплохвост уразумел бы, что ничего хорошего в бездействии Вольдеморта не кроется. Такого оскорбления, как наглое выкуривание из собственного штаба, Вольдеморт не потерпел бы, и впечатление, что он всё-таки стерпел, было стопроцентно обманчивым.
Редкие донесения Снейпа не содержали в себе ничего, что могло бы пролить свет на этот животрепещущий вопрос; по большей части, там говорилось, что наглость у Поттера наследственно-гриффиндорская, что бы по этому поводу ни думала Сортировочная Шляпа, и что Тёмный лорд мрачен, как туча, но замыслами с окружающими не делится. Оптимизма это не прибавляло.
Но, коль скоро, несмотря на истерические бредовые статьи в «Пророке», активных действий по отношению к сопротивлению не предпринималось, у Гарри появилась возможность подумать о делах насущных.
Самым насущным делом на данный момент ему представлялись хоркруксы.
Из шести, долженствовавших иметься в наличии, было уничтожено только два – дневник юного Риддла и кольцо Марволо Гонта. Где-то обретались в неповреждённом виде медальон Слизерина, чаша Хаффлпафф, какой-то причиндал Рэйвенкло или Гриффиндора и змея Нагайна.
Змея при Вольдеморте; подобраться к ней, минуя пристальное внимание красных глаз (высыпаться надо, а не планы коварные строить сутки напролёт) её хозяина, практически невозможно. Медальон Слизерина запрятан куда-то неизвестным Р.А.Б. Чаша и неопознанный причиндал и вовсе непонятно где находятся. С чего начать?
Вариант «с Нагайны» Гарри по зрелом размышлении всё-таки отмёл; если при этом случится столкнуться с Тёмным лордом, то придётся убивать его, не уничтожив остальные хоркруксы, и есть опасность, что его недобитое темнейшество через несколько лет снова вылезет из какой-нибудь щели. Как подступиться к поискам чаши и неведомого причиндала, Гарри не представлял, и поэтому решил начать с попыток выяснить, кто такой Р.А.Б.
Для того чтобы узнать, кто это, существовало два взаимодополняющих способа: во-первых, расспрашивать людей, во-вторых, копаться в книгах с родословными старинных семей – если Р.А.Б. называл Вольдеморта Тёмным лордом, то, скорее всего, происходил из чистокровного рода, Блейз говорил, у них всех, даже у тех, кто держал нейтралитет, это было привычкой…
Воспоминание о Блейзе привычно царапнуло болью – уже привычно, хотя всё так же тоскливо. Если бы хоть знать, как он там, в загробном мире… Седрик и родители говорили, там что-то есть, после смерти. Нравится ли там Блейзу, не скучает ли он по матери или Гарри?..
Гарри решил начать с расспросов, потому что людей вокруг было меньше, чем страниц в старых книгах, и эта задача представлялась более лёгкой. Оставалось определить, кто более перспективен в плане расспрашивания; ведь Р.А.Б. умер много лет назад, ещё до того, как пал в Годриковой лощине Тёмный лорд, и ровесники Гарри вряд ли знали этого человека. Кто-то вроде Артура Уизли тоже отпадал, потому что знакомств среди чистокровных семейств не поддерживал, пусть даже и был с большинством из них в родстве, и не учил наизусть родословные. Наиболее подходящим вариантом представлялся Сириус.
Гарри уже давно не болтал с крёстным наедине, как часто бывало в прошлом году, пока Сириус лежал в больничном крыле, в той самой отдельной палате, где выхаживали Гарри после рейда за Джорджем. Это называется, совместить приятное с полезным; к тому же Гарри хотелось самому поближе узнать своего крёстного, потому что сведения от доброжелателей, знавших Сириуса в юношеские годы, и из читаемого урывками дневника Снейпа, различались кардинально. Правда, полагал Гарри, лежала где-нибудь посередине, и до неё надо было добраться.

- Сириус? Ремус? Я не помешал? – вежливо спросил Гарри, без стука войдя в одну из комнат в гриффиндорской башне, где с одобрения МакГонагалл жили оборотень и анимаг.
- Нет, Гарри, что ты, – радостно встрепенулся Сириус, вскакивая с кресла. – Мы всегда тебе рады!
- Здравствуй, Гарри, – улыбнулся Ремус. – Проходи, садись. Будешь чай?
- С шоколадом? – улыбнулся Гарри, садясь на пушистый ковёр перед креслами Ремуса и Сириуса.
- Обязательно, – рассмеялся оборотень.
- Тогда буду, – Гарри внезапно захотелось сладкого. – А ещё я хотел поговорить с вами обоими…
- Сейчас принесу чай, и поговорим, – пообещал Ремус и скрылся в соседней комнате.
Гарри неловко молчал, притянув колени к подбородку; пристальный, обожающий взгляд Сириуса слегка нервировал его. Неужели крёстный тоже воспринимает его, как Избранного, героя, Спасителя и ещё Мерлин знает кого, звучащего так же трескуче – в конце концов, Сириус когда-то качал его на руках! Впрочем, вряд ли легко сопоставить капризного младенца на руках и вполне взрослого человека, даже если точно знаешь, что первый вырос во второго…
- Как у вас с Ремусом? – спросил он наконец. – Не ссоритесь больше?
Сириус пожал плечами.
- Даже и не знаю… с Луни никогда не угадаешь, что будет в следующую минуту – будет он дуться, или поцелует, или заведёт разговор об истории…
- Мне казалось, из вас двоих ты более непредсказуемый.
- Для других – может быть, – пожал плечами Сириус. – Но Луни знает меня, как облупленного, а я его почему-то нет…
- Он до сих пор винит себя?
- Иногда. Я не могу понять, какие вещи или слова заставляют его запрыгивать в свою раковину и заявлять, что он Иуда, но пытаюсь не повторять ситуаций, в которых он так делает, – Сириус вздохнул. – Сегодня такого ни разу не было, слава Мерлину… я не перестаю надеяться, что Луни рано или поздно вообще прекратит это…
- Меня обсуждаете? – Ремус ступал соверешнно беззвучно, но, судя по всему, слышал только последнюю реплику. Губы его были сложены в приветливую улыбку, но Гарри, осторожно приподняв краешек эмпатической защиты, чувствовал нервозность и бесконечное чувство вины. Даже если Ремус и не вспомнил опять о том, что когда-то поверил в предательство Сириуса, вид Гарри тоже должен был навевать оборотню не самые приятные мысли по поводу собственной верности и нравственности.
- В числе прочих тем, – Гарри принял из рук Ремуса пузатую чашку, над которой вился парок, и обхватил горячие керамические бока озябшими пальцами. – Спасибо.
- Вот шоколад, – Люпин поставил перед Гарри вазочку с конфетами. – Угощайся, ты ведь любишь.
- Ага, – подтвердил Гарри, выуживая из вазочки две конфеты сразу.
- Так о чём ты хотел поговорить? – вспомнил Сириус, с чисто родительским умилением полюбовавшись, как Гарри уничтожает шоколад.
- Хотел спросить, – Гарри на пробу глотнул чая и отставил чашку – пусть остынет немного. – Мне очень нужно знать, кем был один человек, но ничего, кроме инициалов, я о нём не знаю… Р.А.Б. Никто не вспоминается? Он должен был умереть где-то в то же время, когда Вольдеморт явился убивать годовалого меня.
- Р.А.Б.? – Сириус обменялся с Ремусом быстрыми взглядами. – Я знаю только одного человека с такими инициалами… то есть, не знаю, а знал. Мой брат, Регулус Арктурус Блэк.
- Он был Пожирателем? – заинтересованно спросил Гарри. Кажется, Сириус давным-давно говорил что-то о своём брате, ещё тогда, когда Гарри впервые попал в дом номер двенадцать по Гриммаулд-плейс.
Сириус уронил чашку себе на колени и, взвыв, вскочил – чай был всё ещё горячим.
- Assicco! – Гарри высушил пятно. – Ожоги есть?
- Серьёзных, кажется, нет…
- Accio восстанавливающая мазь! – чтобы добраться до Гарри из слизеринской спальни, приготовленной Гермионой восстанавливающей мази понадобилось около тридцати секунд. – Намажь и подожди пару минут, пока впитается – всё заживёт.
- Спасибо, – Сириус, досадливо пряча глаза, взял банку и ушёл в другую комнату – по-видимому, снимать штаны при крестнике он стеснялся, пусть даже упомянутый крестник не увидел бы там ничего принципиально нового.
- Так он и вправду был Пожирателем? – настойчиво спросил Гарри, как только за Сириусом закрылась дверь.
- Да, – Ремус обхватил себя за плечи, словно пытался согреться. – Он был на год младше Сириуса, учился в Слизерине… после окончания Хогвартса принял Метку. Они с Сириусом очень не ладили, тем более что родители гордились Регулусом и вечно ставили его Сириусу в пример.
- Но потом, насколько мне известно, он раскаялся… – полувопросительно сказал Гарри.
- Ты же говорил, что знаешь только его инициалы.
- Ну, если бы я не знал вообще ничего, кроме инициалов, вряд ли бы я им заинтересовался, правда?
- Правда, – согласился Ремус. – Я не знаю подробностей, но Регулус попробовал уйти из рядов Пожирателей… я всё удивляюсь, отчего он решил, что сможет это сделать. Тёмный лорд не отпускал своих слуг вот так запросто… Регулус умер при каких-то подозрительных обстоятельствах. Все считали, что его убили Пожиратели или Лорд лично; да так оно, скорее всего, и было.
- То есть, его убили только за то, что он решил бросить Пожирательство? – уточнил Гарри. В его представлении Вольдеморт мог обнаружить пропажу хоркруксов и сильно обидеться на Регулуса Арктуруса за такое неспортивное поведение.
Люпин пожал плечами.
- Честно говоря, не знаю, чем именно руководствовался Вольдеморт… а у тебя есть другие варианты причин?
Гарри снял очки и потёр переносицу.
- Я пока не уверен… мне не хватает информации.
- Реми, ты рассказал Гарри о Регулусе? – вернувшийся Сириус сел в кресло; Гарри надел очки снова, чтобы крёстный не выглядел одним расплывчатым пятном.
- В общих чертах.
- А зачем он тебе, Гарри? – огонь камина, пылавший за спиной Гарри, отражался в глазах Сириуса.
Обдумывая ответ, Гарри сунул в рот ещё одну конфету. Рассказывать о хоркруксах не стоило; чем больше людей о них знают, тем больше шансов, что Вольдеморт узнает об охоте за частичками своей души и захочет воспрепятствовать этой охоте.
- Сириус, ты общался с братом незадолго до его смерти? Просто у него в то время должна была быть одна вещь, которая теперь мне очень нужна…
- Не общался, – покачал головой Сириус. – Если честно, мы и до этого не слишком-то общались… мы друг друга ненавидели.
- Ненавидели? Даже до того, как он стал Пожирателем Смерти? – недоверчиво уточнил Гарри.
- Может, тебе трудно понять, Гарри, – неохотно начал Сириус, – но я ненавидел свою семью. Всю. Безвольного отца, полусумасшедшую мать с манией величия и паранойей, брата – материного любимчика, во всём пытавшегося на неё равняться… Я со своим Гриффиндором всегда был для них как бельмо на глазу. Я их позорил одним своим существованием, и они терпеть меня не могли, а я ненавидел их в ответ. Не могу сказать, что мне было жаль, когда родители умерли, или когда брат погиб… это был их собственный выбор и их собственная судьба, понимаешь? Со мной у них не было ничего общего, кроме крови, никогда…
- Разве кровь – это мало?
- Иногда это не имеет абсолютно никакого значения, – Сириус глотнул чая. – Вот Вольдеморт брал твою кровь, чтобы возродиться, и в его жилах она теперь течёт. Можно сказать, Вольдеморт – твой кровный брат. Неужели ты придаёшь этому значение?
- Это совсем другой случай, – упрямо возразил Гарри. – Я тогда видел Вольдеморта четвёртый раз в жизни, и он мне никто… ну, разве только враг. А с братом ты рос вместе, вы жили в одном доме… и родители…
Гарри беспомощно умолк. Ему, не знавшему никакой семьи, кроме Дурслей, казалось диким, что кто-то может вот так запросто отказаться от всего, что было подано на блюдечке – родители и брат…
- Ты и правда не понимаешь, – Сириус поморщился, – тебе, наверно, кажется, что все семьи такие же хорошие, какая была у Джеймса с Лили. Представь только, каково было расти в том склепе на Гриммаулд-плейс. Одни эти отрубленные головы эльфов снились мне в кошмарах лет до пяти, а Регулусу – до восьми… Родители хотели, чтобы я был достойным наследником, а потом шпыняли каждый день за то, что я расту не таким, как надо. Выжгли с древа… не умри Регулус, от меня отреклись бы официально и сделали его наследником, но просто не успели. Это было ужасно, пойми. Это был не семья – то, от чего я отказался. Там никогда не было семьи, если начистоту…
Гарри задумчиво сунул в рот ещё конфету; вязкая начинка со вкусом ириски таяла на языке. Он честно старался представить себе смертельную вражду с собственным братом, но никак не мог. Понятие «брат» было связано для него с Седриком и Кевином, а враждовать с этими двумя было трудно; можно сказать, что любить их было куда как проще.
Но, скорее всего, есть вещи, которые просто никогда не понять, решил Гарри. Их нет в твоём личном опыте, и ты не можешь сказать, правда это или гнусная ложь. Если ты слепой, то никогда не поймёшь, в чём прелесть рассвета, который не можешь увидеть – и всё в таком же духе.
Должно быть, для разнообразия в человеческой жизни этот мир устроен именно так; по крайней мере, это было бы логично.
- Наверно, всё так, как ты говоришь, – признал Гарри. – Хотя я всё равно ничего не понимаю… а вещи Регулуса сохранились?
- Кажется, тем летом, когда мы пытались сделать мой фамильный склеп пригодным к жизни, мы до них не добрались, – Сириус прищурился, вспоминая. – Потом и не до них как-то было… а что ты хочешь там найти?
- Я пока не могу рассказать, – спокойно отозвался Гарри. – Я доверяю вам обоим, но это слишком важно, чтобы посвящать в это тех, кого это непосредственно не касается. После того, как я покончу с этой гадостью, вы всё узнаете, – в подкрепление дружелюбия своих слов Гарри улыбнулся, и Сириус ухмыльнулся в ответ. Ремус остался серьёзен, словно на похоронах.
- Не хочешь – не говори… Джеймс тоже любил всякие страшные тайны, а на третий день обязательно рассказывал мне о них по секрету – не молчалось…
- У Джеймса были и настоящие тайны, – заметил Ремус, грея руки о чашку. – В них не стоило лезть даже друзьям…
- Рем, поверить не могу, что ты до сих пор об этом вспоминаешь, – немедленно ощетинился Сириус. Не «Реми» и не «Луни», а «Рем» – верный признак дурного настроения. – Я тебе до сих пор говорю, что это была непонятная блажь, которая, слава Мерлину, прошла!..
- Что за блажь? – заинтересовался Гарри.
- Так, ничего особенного, – хором сказали Сириус и Ремус и одинаково неловко улыбнулись – ни намёка на веселье не было в изгибах их губ.
- Снейп? – попробовал Гарри. Судя по тому, что он успел прочесть в дневнике Снейпа, Сириус, будучи для мага удивительно безапелляционен и упрям в суждениях, воспринял бы роман Джеймса и Северуса именно как непонятную блажь – разумеется, убедившись предварительно, что здесь не замешана какая-нибудь магия принуждения.
Если бы в руках Сириуса была чашка, он бы снова её выронил; осколки фарфора разлетелись во все стороны из сжавшихся пальцев Ремуса.
- Почему ты упомянул Снейпа? – быстро спросил Люпин.
- В прошлом году он оставил мне свой дневник, который писал на шестом курсе, – осторожно сказал Гарри. – Там говорится о том, что отношения Снейпа и моего отца стали меняться в то время… я, правда, только начал его читать, у меня ведь очень мало свободного времени…
Кровь отхлынула от лица Сириуса; крёстный подался вперёд, вцепившись в подлокотники кресла.
- Дневник Снейпа? – очень спокойно спросил Сириус. – Это интересно… может, ты дашь и нам его почитать? В конце концов, Снейп мог извратить… э-э, ошибиться в чём-нибудь, а мы поправим это…
«Боюсь, в стремлении поправить вы переборщите…»
- Нет, Сириус, – Гарри вытянул из вазочки ещё конфету. – Если что-то будет неясно, я обязательно у вас спрошу, но Снейп доверил свой дневник мне лично… это было бы нечестно по отношению к Снейпу, согласись.
- А почему Снейп отдал тебе свой дневник? – внезапно спросил Люпин. – Мне кажется, там должно быть много личного. Почему он так тебе доверился?
Правдивый ответ с вопиющей очевидностью стал бы неправильным.
- Этого я тоже не могу рассказать, – безмятежно улыбнулся Гарри и отпил чаю. – Это только между ним и мной.
Достаточно безобидная фраза вызвала у Сириуса странную реакцию: синие глаза сначала подозрительно сощурились, потом в ужасе расширились.
- Гарри… – начал Сириус.
- Нет, – оборвал его Ремус, положив ладонь на запястье Сириуса. – Определённо нет.
- Откуда ты знаешь? – вскинулся Сириус. – Не забывай…
- Я абсолютно уверен, – твёрдо сказал Ремус. Гарри, ничего не понимая, переводил взгляд с одного на второго по мере обмена репликами.
- О чём это вы?
- О своём, Гарри, – Ремус успокаивающе улыбнулся. – Ничего интересного, поверь.
Гарри не стал расспрашивать дальше о Снейпе – очевидно было, что по доброй воле Ремус и Сириус признаваться ни в чём не станут, а применять к ним Веритасерум или легилименцию Гарри казалось диким.
К тому же были и куда более насущные дела, чем то, что происходило между Снейпом и Мародёрами двадцать лет назад.
- Сириус, я уйду через ваш камин на Гриммаулд-плейс – если не ошибаюсь, туда проход открыт?
- Да, открыт, – неохотно откликнулся Сириус. – Грюм поставил там защиту на случай, если предателю Снейпу вздумается туда явиться, тот ведь знает адрес… поэтому всё же решили оставить доступ.
- Отлично, – Гарри поднялся на ноги и вынул горсть летучего пороха из аккуратного горшочка на каминной полке. – Не знаю, сколько времени это займёт, так что вернусь через камин слизеринской гостиной, чтобы вас не беспокоить.
- Гарри, – окликнул Сириус, – ты, получается, один теперь живёшь в подземельях, если младшие курсы не считать? А почему не переселишься, например, в гриффиндорскую башню? Тебе были бы рады…
Гарри пожал плечами. Несмотря на то, что он не любил сырые холодные подземелья, мысль о переселении не приходила ему в голову. Для неё было, пожалуй, поздновато.
- Я же слизеринец, – напомнил он и кинул порох в камин, ступая в мигом позеленевшее пламя. – Гриммаулд-плейс, двенадцать!..

* * *

Искать долго не пришлось – дом номер двенадцать с охотой подсказал Гарри путь; на самом верхнем этаже обнаружилась комната, на двери которой было написано:
«Не входить без особого разрешения Регулуса Арктуруса Блэка».
Серебряный и зелёный переплетались здесь во всём: в обивке мебели, в покрывале кровати, обоях, оконных рамах. На стене над кроватью были тщательно выведены чернилами герб и девиз Блэков – по неясной для Гарри причине гордый своим происхождением Регулус пошёл маггловским путём. Может быть, он рисовал это ещё до того, как обзавёлся волшебной палочкой – поэтому пришлось ограничиться чернилами и пером.
Пожелтевшие вырезки из «Пророка» о Вольдеморте были развешаны по стенам; на тумбочке стояла фотография слизеринской квиддичной команды, среди которой был и Регулус: не такой красивый, как старший брат, и ниже ростом, но такой же надменный и сознающий своё превосходство над окружающими, как тот Сириус, которого Гарри увидел в мыслесливе Снейпа.
В комнате царил идеальный порядок, если не считать тонкого слоя пыли, покрывавшего всё; по-видимому, Кричер не в состоянии был часто убираться в комнате обожаемого хозяина Регулуса, не изменившего идеалам семьи Блэков – что бы сказал старый эльф, узнав, что Регулус внаглую украл хоркрукс Тёмного лорда прямо из-под носа последнего, чтобы помешать осуществиться планам по воцарению чистокровных в этом мире?
- Accio медальон! – попробовал Гарри без особого успеха. Регулус мог быть Пожирателем и мог быть молод; но вряд ли он был идиотом и не защитил медальон противопризывными чарами.
Так оно и случилось – спустя две минуты всё ещё не было никакой реакции на заклинание. Вздохнув, Гарри засучил рукава мантии и принялся методично обыскивать комнату.
Спустя два часа Гарри мог бы безошибочно опознать почерк Регулуса, мог бы рассказать желающим, как тот учился, как протекала его карьера слизеринского ловца, какие ткани тот предпочитал для мантий и что он любил есть шоколад, лёжа на кровати – на белоснежной простыне сохранились почти невидные, незамеченные подслеповатым медлительным Кричером коричневые полоски, пахнущие мирной сладостью. Но медальона или хотя бы намёка на то, куда его могли девать, не было.
- Чтоб тебе на том свете икнулось, Регулус, – раздражённо пожелал Гарри вслух, садясь на кровать. – Где теперь медальон искать?..
Гарри устало потёр виски – он был на ногах уже семнадцать часов, и не похоже было, чтобы его день собирался вскоре закончиться.
Дневника Регулус не вёл, никаких указаний после себя не оставил, если не считать той записки, что лежала в фальшивом хоркруксе, и, по-видимому, не уничтожил хоркрукс, потому что не знал, как – иначе упомянул бы об этом в записке, хотя бы просто из вредности.
- Кричер! – негромко позвал Гарри. Шанс выжать что-нибудь из всецело преданного портрету миссис Блэк эльфа был невелик, но другого источника информации и вовсе не было.
- Молодой хозяин звал Кричера? – неприязнь и страх мешались в мутных, блёклых глазах эльфа.
- Да. Мне нужно, чтобы ты ответил на мои вопросы. И я приказываю тебе говорить правду, иначе ты будешь работать не здесь, а для магглорожденных в Хогвартсе.
- Да, молодой хозяин, – Кричер явно не забыл проникновенной речи Гарри два года назад и чувствовал, что теперешняя угроза вполне реальна.
- Ты знаешь что-нибудь о медальоне Тёмного лорда и о том, что с ним сделал твой бывший хозяин Регулус?
Кричер в немом ужасе уставился в лицо Гарри и попятился назад.
- Отвечай! – потребовал Гарри.
- Да, – с трудом выдавил из себя Кричер. Его трясло, как в лихорадке.
- Что именно? Расскажи мне всю историю.
- Кричер плохой! Он не выполнил приказ!! Кричер не справился!! – истошные вопли эльфа оказались для Гарри полной неожиданностью; не прекращая вопить, Кричер бросился к стене и принялся биться об неё головой.
- Я запрещаю тебе себя наказывать! – заорал Гарри, перекрывая и суматошный стук головы о стену, и продолжающиеся вариации на тему того, как плох не сумевший выполнить приказ Кричер. – Слышишь, Кричер? Запрещаю!
Эльф послушался; на лбу у него вздулась шишка, из ссадины у виска текла кровь, глаза покраснели и налились слезами.
- Успокойся и расскажи мне всё спокойно, – уже тише попросил Гарри.
И услышал в ответ прерывистую историю о том, как Тёмный лорд испытывал на домовом эльфе Блэков систему защиты своего хоркрукса. И о том, как Регулус приказал Кричеру отвести его туда, куда он ходил с Тёмным лордом; и как там, в пещере, Регулус сам выпил яд и велел Кричеру разрушить медальон, а если не сумеет – то скрыть так, чтобы его никто и никогда не нашёл.
И о том, как Кричер безуспешно пытался разрушить хоркрукс, а не сумев – решил хотя бы замаскировать. Трансфигурацию домовому эльфу никто, конечно же, не преподавал, но обращаться с ней он умел неплохо; особая эльфийская магия позволяла эльфам сделать почти всё, не задумываясь о способах, – лишь бы выполнить приказ обожаемого хозяина.
Не сумев причинить хоркруксу никакого вреда, Кричер превратил его в точную копию фамильного медальона Блэков, указывавшего хозяину злейшего врага; и спрятал настоящий медальон глубоко в лохмотьях у себя в каморке, чтобы никто никогда не заподозрил, что медальон в спальне хозяина Ориона – поддельный. В самом деле, кто стал бы бросать второй взгляд на фамильную безделушку, способную послужить по прямому назначению только своему хозяину?
А около года назад пришёл хозяин Сириус – негодный мальчишка, разорвавший сердце хозяйки, любитель грязнокровок – и забрал медальон. И Кричер не знает, где медальон теперь; все эти годы Кричер пытался его разрушить, но так и не мог – во многом благодаря цепенящему ужасу, исходившему от овального куска металла…
- Фамильный медальон? – подозрительно переспросил Гарри. – Сириус забрал? Это был серебряный медальон с большой буквой «Б», перевитой выгравированными змеями?
- Да, молодой хозяин… – проскрипел немного успокоившийся Кричер; кажется, он уже жалел о своём красноречии.
- А на оборотной стороне у него было написано: «Во мне ты увидишь врага своего»?
- Да, – Кричер уже смотрел на Гарри с привычной неприязнью, но страха отчего-то было куда меньше.
- Вот *****, – сказал Гарри.

* * *

«25.10.
На самом деле, это было просто смешно – и его предложение, и моё согласие. Должно быть, у меня и правда помутилось в мозгах от того, что Поттер туда залез. А сам Поттер слишком перепугался, когда понял, что я не могу защитить свой разум. Наверное, едва в штаны не наложил, когда сообразил, что за убийство придётся отвечать – вот и от радости, что я всё-таки жив, предложил научить меня окклюменции, да ещё и поцеловал несколько раз.
Каких только глупостей люди от радости не делают.
Я не дописал в прошлый раз, уж очень хотелось спать. Но, разумеется, он не начал учить меня прямо тогда – сказал, после такого вторжения мне надо отдохнуть хотя бы день. Проводил до подземелий, не слушая возражений, и ещё раз поцеловал прямо у входа в гостиную – дескать, ему этого очень хочется. Слава Салазару, у нас там не висит портрет, иначе пикатная новость о двух извращенцах мигом разнеслась бы по школе.
Но это всё ещё ничего было. Дальше – оно всегда бывает хуже. Сколько ни проверял – всегда так и оказывается. Сначала нормально, потом всё хуже, хуже и хуже. А в конце концов мы вообще все умрём.
Вчера за обедом Поттер прислал мне сову – назначил на вечер первое занятие. Я долго думал, идти или не идти – в голове ведь и правда стало яснее, когда выспался.
Но всё-таки пошёл; в основном, чтобы сказать, что вся эта ерунда отменяется, и что я как-нибудь обойдусь без этой его… окклюменции.
Но разве гриффиндорцы давали когда-нибудь кому-нибудь хоть слово сказать первым?
- Привет! Начнём, пожалуй, с теории, – Поттер нервно улыбнулся и облизал губы – волнуется. Тоже, наверно, отошёл от вчерашнего и не знает теперь, как отказаться от того, что сам предложил. Дескать, слово надо держать… я бы его вполне понял, если б он той совой прислал просьбу о том, чтобы я забыл вчерашний день, словно его не было.
Ненавижу гриффиндорцев за долбаную принципиальность.
Ненавижу.
- Что за теория? – спрашиваю хмуро.
- Окклюменции, разумеется, – фыркает Поттер. – Ты что-нибудь знаешь о ментальной магии?
- У меня только есть немного практического опыта, – говорю. – Кое-кто не так давно лазил ко мне в мозги без разрешения.
Поттер морщится, но рвущийся с языка комментарий сдерживает.
- Ясно. Значит, начнём с азов, – Поттер устраивается поудобнее на том же столе, где сидел вчера. – Ментальная магия, как правило, делится на два больших раздела: сознания и чувств. В разделе сознания есть два подраздела: памяти и разума. Искусство легилименции и окклюменции относится к подразделу разума, поскольку для обоих искусств необходимо сознательное владение собственным мышлением, но порой бывает трудно провести границу между разумом и памятью, поэтому разделение довольно условное.
Никогда не предполагал, что Поттер может без запинки выдать такое длинное предложение с таким количеством умных слов. Ну не учил же он его наизусть специально, чтобы меня впечатлить.
Поттер снова облизывает губы – словно нарочно, чтобы я вспомнил, какие они мягкие и ласковые – и продолжает свою лекцию.
- Овладение ментальными искусствами обычно начинают с окклюменции, поскольку это пассивное искусство: оно требует умения закрывать разум и держать удар. Потом следует легилименция – искусство нападать и пробивать защиту. Высший уровень – артименция, умение создавать фальшивые воспоминания. Эти воспоминания можно либо при помощи некоторых легилиментивных приёмов вложить прямо в мозг другого человека, либо отправить в мыслеслив с целью обмануть кого-либо. Требуется высокий уровень мастерства, чтобы при просмотре подобных воспоминаний не выявилась их фальшивость; на подобное владение собственным разумом способны только единицы. Но окклюменцию и начало легилименции может освоить почти любой, если приложит достаточно стараний.
Ещё немного в том же духе, и я поверю, что под маской беззаботного идиота Поттер все пять с лишним лет прятал не такой уж завалящий ум.
- Прежде всего, – не затыкается Поттер, – тебе требуется научиться очищать разум. Ты умеешь медитировать?
- Нет.
- Тогда будешь учиться, – Поттер очень старательно не обращает внимания на мой угрюмый тон. – Для начала попробуй прямо сейчас очистить разум. Закрой глаза, чтобы проще было сосредоточиться, и представь себе что-нибудь мирное. Морской берег, например. Или текущий водопад. И выгони из головы все мысли, которые не будут касаться этой картинки.
Нет, я явно поспешил. Поттер – всё тот же идиот. Неужели он думает, что после этих пяти лет мне будет комфортно закрывать глаза в его присутствии и не обращать на него внимания? Да я рядом с Мародёрами всегда мечтал отрастить ещё три пары глаз, на затылке и по бокам головы – чтобы не пропустить, с какой стороны будет удар, оскорбление или заклятие.
Либо Поттер – святая наивность, либо просто самодовольный и самовлюблённый придурок, либо задумал гадость. Но гадость можно было сделать, и не раскатываясь на лекцию о ментальных искусствах, тем более, если бы здесь были где-нибудь под мантией-невидимкой Блэк, Люпин и Петтигрю.
Но их, похоже, здесь всё-таки не было.
- Ты сосредотачиваешься? – напоминает мне Поттер.
- Пробую, – вру я.
- Пробуй ещё, по лицу видно, что ты не стараешься.
Так пока я тут сижу с закрытыми глазами, он ещё и на лицо моё пялится? Зачем? Чтобы проверить, сосредоточился ли я?
Сижу я, закрыв глаза, пытаюсь представить себе море, которое видел только на картинках; но ни дементора, если честно, не выходит. Поттер молчит, я слышу только его дыхание – ровное, спокойное. А у меня пульс лихорадочный, и мысли носятся, как перепуганные тараканы – какое тут море, какая медитация?
Проходит битых минут десять, прежде чем Поттер нарушает своё спокойствие, причём весьма нестандартным способом: снова пытается залезть мне в голову. На этот раз осторожно, стараясь не лезть в память, а проходить по поверхности текущих мыслей. Само собой, никакого моря там и в помине не было.
- Ты не стараешься, – укоризненно замечает Поттер вслух.
- А ты не лазь ко мне в мысли, – огрызаюсь, открывая глаза. – Отвлекаешь.
- За десять минут можно было хотя бы подумать о море, – с укоризной говорит Поттер. – Я уже не говорю представить – просто подумать. А ты о чём думал?
Вопрос риторический, Поттер ведь сам всё видел, но я всё равно отвечаю:
- О тебе.
У Поттера розовеют щёки. Мать честная, он всё ещё умеет смущаться? Вот уж чего бы не подумал…
- И что же именно ты обо мне думал? Я старался не читать твоих мыслей, сам не знаю… – поясняет он, когда я вскидываю бровь.
- Я всё никак не могу понять, зачем ты меня вчера целовал, – говорю я медленно. – Все эти три раза.
Уж можно не сомневаться, я их посчитал. Я их все помню, как помнил бы калёное железо, вздумай Поттер меня им прижечь.
У Поттера такое беспомощное выражение лица, что его поневоле становится жалко. Как бы гладко он ни разглагольствовал о ментальной магии, о собственных эмоциях он говорить не умеет.
- Не знаю, – говорит он. – Мне так захотелось…
- И ты, разумеется, не поинтересовался, хочу ли я.
- Если ты был против, то почему не сказал? – ощетинивается Поттер.
- Я был всё ещё слаб, – поясняю чётко. – Как знать, что бы ты сделал, если бы я сказал, что твоё желание лизаться меня не вдохновляет. Может, ещё изнасиловал бы.
- Ты что, сдурел?
Вопрос интересный и, без сомнения, актуальный, но меня несёт. Захотелось ему меня поцеловать! Вчера меня, сегодня Блэка, завтра Эванс, послезавтра ещё кого-нибудь! Мало ли кому чего хочется…
- Я – нет, а вот ты да, – говорю. – Ты меня пять лет ненавидел. А теперь целуешь. Кто ты после этого?
- И кто же я? – охотно подставляется уже злой, как пёс, Поттер.
Он меня достал. Действительно достал. Пусть идёт и целует кого угодно, только не меня – хватит.
Мне это надоело.
- Педик ты, Поттер, – говорю я.
Я был готов к удару – маггловскому быстрому удару – и увернулся, потому что следил за движениями Поттера.
- Protego corpus! – следующий удар достигает цели, но ощущения при этом Поттер должен испытывать такие, будто въехал по каменной стене.
Он отступает, держа руку на весу, и смотрит на меня так, что мне… совестно.
- Почему ты так себя ведёшь? – спрашивает он. – Кто тебя тянет за язык? Если ты хотел драки, зачем надо было всё это устраивать?
- Это ты поцеловал меня, а не я тебя, – напоминаю. – Я ничего не устраивал.
Хочется верить, Поттер никогда не узнает про «Mens et animus». К тому же зелье только высвобождало то, чего он хотел на самом деле, и ни к чему не принуждало.
- Но какого хрена ты ведёшь себя так, будто… – Поттер запинается.
- Будто я тебя ненавижу, ты хотел сказать? – интересуюсь. – Вспомни предыдущие пять лет и подумай, могу ли я НЕ ненавидеть.
Разворачиваюсь и ухожу, ожидая удара в спину – удара, которого не следует. Смертельно хочется оглянуться, но я этого не делаю.
А сейчас, день спустя, я всё это записываю и думаю, что не имел никакого права давать Поттеру пощёчину за то, что он обвинил меня во вранье – я, как выяснилось, и правда вру в промышленных масштабах.
И так мерзко и муторно на душе, как не было ещё никогда.
Могу ли я не ненавидеть? Да ещё как могу.
Вот только Поттер об этом не узнает».

 Отправлено: 21.11.08 22:39. Заголовок: Глава 11. Пришло вр..

Глава 11.

Пришло время подвергнуть тебя самому страшному испытанию.
Макс Фрай, «Книга одиночеств».

По приказу Гарри Кричер вернул медальону прежний облик – причём сделал это охотно, когда «молодой хозяин» пообещал, что разрушит эту вещь; однако сказать было куда проще, чем сделать, и теперь Гарри, скрестив ноги по-турецки, сидел на кровати и рассматривал медальон. Тяжёлое золото холодило ладонь; ничего такого особенно зловещего Гарри в нём не мог рассмотреть, как ни старался. Напротив, медальон удобно было держать в ладони и носить на шее. Как будто бы даже обычное украшение… но Кричер поклялся своей верностью роду Блэков, что это именно тот медальон, что забрал из чаши Регулус, и Гарри поверил, потому что лжи среди чувств Кричера не было.
Быть может, необычным было то, что, если долго держать медальон в руке и вслушиваться в ощущения, можно было различить биение, словно крохотное сердце было спрятано где-то внутри и взволнованно колотилось теперь; и пульс его через несколько секунд попадал в такт пульсу Гарри. Это вызывало и гадливость, и удовольствие одновременно, но стоило разжать ладонь, как и одно чувство, и другое пропадали бесследно вместе с биением.
Открытым оставался вопрос о том, как уничтожить добытый хоркрукс. Меча Гриффиндора у Гарри с собой не было – уж не затем ли Дамблдор завещал его, кстати, чтобы было чем уничтожать хоркруксы? Мог сработать яд василиска, но Гарри совершенно не представлял, как нацедить его у Северуса. Может, попросить василиска раскусить медальон? А если проглотит случайно или зуб о металл сломает? Зеркал смерти в наличии не имеется…
Гарри перекидывал медальон с ладони на ладонь, словно тот жёг руки. Кстати о том, что жжёт руки… не спросить ли у рун, что его ждёт впереди?
- Что будет с хоркруксами? – поинтересовался Гарри. – Сумею я их уничтожить или нет?
Тепло одной из косточек пробилось сквозь мешочек и воздух до самого подбородка Гарри, и держать её в руке было совсем невыносимо. Гарри быстро взглянул на неё, узнавая линии, и бросил обратно в мешочек, пока на пальцах не появились ожоги.
Jera.
- Руна циклического круговорота. Времена года. Сев и уборка урожая – получение плодов. Цикл, круговорот. Причем, цикл занимает определенное время. Нельзя опоздать. Но и нельзя спешить. Все должно произойти вовремя, в нужный срок, – постепенно всё яснее вспоминая нужную статью словаря, Гарри говорил всё быстрее. – Другой аспект руны связан с неким итогом, урожаем, определенным результатом, наградой за деятельность. Руна учит тому, что награда должна быть заслужена, что результат должен быть получен, как итог плодотворного труда, кропотливой работы. Руна указывает на потребность в терпении, учит не ожидать немедленно награду. Третий аспект руны указывает на умеренность. Результат нужен не только в определенное время, но и в определенном количестве. Избыточность может зачастую выступить тормозом дальнейшему развитию. В обыденном плане – это руна собственности, богатства, которое постоянно используется и умножается посредством активной деятельности. Это руна благоприятных исходов. Jera имеет отношение к любой деятельности или к чему-то, к чему вы прилагаете усилия. Тем не менее, необходимо осознавать, что не следует рассчитывать на скорое достижение результатов. Обычно для этого должно пройти некоторое время, следовательно, «один год» – ключевые слова, символизирующие полный цикл времени, предшествующий жатве, сбору урожая или освобождения. Вы уже подготовили почву и бросили в нее семена. Теперь следует заботливо выращивать их. Начертание руны обозначает две половины года. «Лед» зимы и «огонь» лета – следующие друг за другом, взаимодействующие и взаимно дополняющие процесс органического развития через упорядоченное движение, которое нельзя торопить или принуждать. Сила руны не фиксирует перемены, но осуществляет их постепенно, в непрерывном потоке спирального развития. Руна символизирует движение через вещество и возвышение к духовному. Однако осознание нашей духовности тоже не может быть насильственным; это естественный процесс. Руна питает семена заложенных в нас возможностей и позволяет им эффективно появиться в нужный момент. Развитие нашего внутреннего зрения нельзя торопить так же, как нельзя торопить созревание плода.
Выдохшись, Гарри замолчал. Руна оставила в нём больше вопросов, чем ответов – например, какое отношение охота за кусочками души Тёмного лорда могла иметь к возвышению духовности, или не связано ли упоминание об «огне» лета и «льде» зимы с тем, что видит в нём Кевин – но, скорее всего, хоркруксы будут уничтожены. При должном старании, конечно же.
Спрятав руны в прикроватную тумбочку, Гарри достал дневник Снейпа и только откинул обложку, когда запыхавшийся и радостный Кевин влетел в спальню.
- Фред и Джордж доделали своё колдорадио! – Кевин с разбегу плюхнулся на кровать рядом с Гарри. – Они сказали, всё было продумано ещё до битвы у Батлейт Бабертон, так что теперь они быстро справились. Пойдём, они тебя зовут посмотреть!
Близнецы и Кевин удивительно быстро нашли общий язык; сам Гарри несколько отстранился от всех троих, занятый по уши тренировками, хоркруксами, листовками и прочим – а ведь есть и спать тоже когда-то надо было! И помимо воли Гарри думалось, что общение с близнецами – куда более нормальными людьми, чем их вечно чем-то занятый любовник – приносит Кевину больше пользы. Внутренний голосок в ответ заявлял, что Гарри – осёл. Или баран. По выбору. Гарри отмалчивался, не желая вступать в бесплодные споры с собственной шизофренией.
- Ой, а что это? – быстроглазый Кевин заметил и дневник Снейпа, и медальон Слизерина.
- Так, ерунда, – Гарри поспешно запихал и то, и другое под подушку и встал. – Пойдём. Они уже проверяли, работает оно или нет?
- Фред сказал, что да, – откликнулся Кевин. Единственный, кроме Гарри, Кевин безошибочно различал близнецов, потому что в минуту сильного волнения увидел их по-разному и с тех пор не понимал, как остальные могут считать одинаковыми яркую морскую волну, пронизанную солнечными лучами – Фред – и россыпь большущих зрелых подсолнухов – Джордж.
- Ну раз он сказал, значит, так и есть, – Гарри прибавил шагу, чтобы не отстать от легконогого Кевина – в последний раз «Избранному» удалось поспать около пятнадцати часов назад, и походка его успела утратить непринуждённость.

Близнецы тем временем в Большом зале доделывали последние мелочи: Джордж возился с колдорадио, взмахивая палочкой и бормоча себе под нос какие-то заклинания, а Фред, забравшись на скамейку, чтобы его было лучше видно, с удовольствием витийствовал перед толпой завороженных школьников:
- Если объяснять всё с самого начала, то можно сказать так: послушали мы с Джорджем как-то раз радио и поняли, что от этого могут завясть и отпасть уши. А куда же потом, спрашивается, мы без ушей? Да ещё, не дай Мерлин, у всех нормальных людей уши поотвалятся… как тогда жить вообще? Вот вы смеётесь, а нам стало стра-ашно, – протянул Фред тем тоном, каким обычно рассказывал хихикающему Гарри детские страшилки, восполняя этот пробел в образовании последнего. – И мы решили, что нам нужна своя программа – знаете, хотя бы для разнообразия должна быть одна, которая не врёт. А то Вольдеморт всё ещё пытается делать вид, что управляет страной – и это после Батлейт Бабертон-то!.. Так что прошу любить и жаловать передачу, где будут говорить правду, только правду и ничего, кроме правды – «Поттер-Дозор»! – Фред вскинул сжатый кулак, и школьники ответили ему восторженными согласными воплями.
Гарри прислонился к косяку в дверях Большого зала, никем пока не замеченный.
- У «Поттер-Дозора» будет ещё одна особенность! – Фред подмигнул собравшимся. – Послушать передачу можно будет, только если подберёшь пароль! Мы с Джорджем посовещались и решили, что рядовой Пожиратель Смерти просто не додумается до наших паролей… у Пожирателей и мозги по-другому устроены, понимаете?
- В чём по-другому? – заинтересованно выкрикнул Рон из толпы.
Фред ухмыльнулся.
- У них есть только страх перед их рептилообразным предводителем. Держу пари, если бы не он, они бы все разбежались по норам и пакостили бы оттуда исподтишка. У нас всё по-другому, друзья мои… у нас есть наш Гарри! И мы его любим!
- Любим! – отозвалась толпа воодушевлённо.
Ли Джордан вскочил на скамейку рядом с Фредом и вскинул руку, привлекая к себе внимание.
- Эй, ребята! Если Гарри попросит, вы пойдёте за ним в бой?
Очевидно, Ли Джордан вознамерился сделать эту реплику своей фирменной… и ему, кажется, это удалось.
- Да! – взревела толпа; только костяк Эй-Пи, те, кто примкнул к Избранному на его пятом курсе, до сих пор удостаивались чести (сомнительной, на взгляд Гарри) произносить этот полудевиз-полуклятву. И теперь прочие, отчаянно завидовавшие тем, кто носил квадратные значки с буквами «А» и «П», с упоением соглашались со всем, что Ли Джордан имел сказать.
- Если он прикажет, вы пойдёте за ним в бой?
- Да!!
- А если он запретит вам идти за ним, потому что это опасно, вы пойдёте? Вы будете драться за него?
- Да!! – школьники стояли спокойно, но в эмпатическую защиту Гарри бились волны эмоций – тупые, огромные, нерассуждающие волны поклонения. Толпа слепа в создании кумиров; и всегда готова вознести кого-нибудь на пьедестал, а Ли никогда не упускал случая предоставить и пьедестал, и кандидатуру для увековечивания.
- За Гарри!! – Ли выбросил руку вперёд, указывая на стоящего в дверях Гарри. Толпа обернулась, и Гарри прищурился, пытаясь удержать защиту – эмоций было во много раз больше, чем на поле боя.
Он бы, право, надавал за подобные речи по ушам и Ли, и Фреду, если бы оба не верили так беззаветно во всё то, что говорили.

- Тебе понравилось?
- Радио? Да.
- А что не понравилось? – Фред зарыл пальцы в спутанные пряди на затылке Гарри.
- Пропаганда, – фыркнул Гарри. – Ну к чему было меня приплетать? Начал за здравие, закончил за упокой… и Ли тоже хорош, везде вворачивает эти свои… вопросы.
- Ну так они же срабатывают, разве нет? – Фред рассмеялся. – Мы только сказали, что думали… честно!
- В самом деле, Гарри, – Джордж сел на кровать слева от Гарри. – Ты же не тиран, как Лорд какой-нибудь… и не будешь запрещать нам говорить, что захочется.
Гарри смерил обоих выразительными взглядами.
- А знаете, стоило бы, – едко сказал он. Близнецы прыснули, ничуть не впечатлённые этой попыткой приструнить их.
- Гарри, что ты ворчишь? – Кевин без раздумий устроился на коленях у всех троих. – Ты последнее время часто такой мрачный…
- Да-а? – Фред обнял Гарри за плечи. – Признавайся, в чём у тебя проблема.
- Нет у меня проблем, – неубедительно сказал Гарри. – Ну, конечно, война кругом, Вольдеморт хочет сделать из меня чучело и поставить на каминную полку, ещё кое-чего по мелочи, а так нет проблем.
- А если поподробней? – подключился Джордж.
Гарри рассерженно зашипел. Впутывать близнецов и, тем паче, Кевина в проблему с хоркруксами, ему не хотелось.
- Котёнок, – немедленно возрадовался Кевин. – Седрик был прав, ты очень подходяще шипишь!
- Котёнок? – заинтересовался Фред.
Кевин охотно рассказал, что имелось в виду.
- Нет, – протянул Джордж. – Котёнок – это всё-таки не то…
- Вот драконёнок, например… – подхватил Фред.
- Или драконёныш…
- Или просто дракончик…
- Прекратите! – не выдержал Гарри. – Я сдаюсь…
Ровное тепло трёх тел окутывало Гарри, и он прикрыл глаза, объясняя всем троим, что такое хоркруксы, предварительно взяв слово о соблюдении строгого секрета. Собственно, с гриффиндорцев до мозга костей слова можно было даже и не брать, но Гарри помнил, какое значение люди придают разным традициям и обрядам.
- Всё-таки, – непреклонно заявил Джордж, – меч Гриффиндора по легенде хранится в Сортировочной Шляпе, а не в витрине. И его может вытащить оттуда только истинный гриффиндорец…
- Ну, значит, отпадает вариант с мечом, – Гарри пристроил голову на плече Фреда и быстро – чтобы Кевин не заметил – поцеловал выступающий кадык на горле близнеца. – Я его оттуда ни за что не вытащу, Шляпа меня ещё и пошлёт далеко и надолго, если попробую.
- А мы на что? – удивился Джордж. – Мы разве не гриффиндорцы, все трое?
Крыть Гарри было нечем, и он лишь кротко спросил:
- И когда же вы собираетесь стащить Шляпу из кабинета директора? Ночью на дело пойдёте?
- Зачем ночью? – хмыкнул Фред и вытащил палочку. – Accio Сортировочная Шляпа!
«Как у близнецов всё просто…»
- А если кто-то заметит, что Шляпа летит по замку к подземельям? Я бы точно заподозрил, что тут что-то не так.
- Ну так то ты, а то все остальные, – рассмеялся Джордж. – Они только удивятся и продолжат заниматься, чем занимались. Вряд ли они думают, что теперь в Хогвартсе может случиться какой-то подвох.
- Наверно, они уже все забыли: когда вы двое в замке, можно ждать любого подвоха! – Гарри ловко перехватил в воздухе прилетевшую Сортировочную Шляпу.
Глаз у Сортировочной Шляпы вроде бы не было, но Гарри был убеждён, что она неодобрительно покосилась на него и отвернулась.
- И как предполагается вытаскивать из неё меч? – вслух спросил Гарри, с интересом заглядывая внутрь Шляпы. – Руку туда совать? А если отрежет?
- Может, на голову надеть? – предположил Кевин.
- Тогда по голове стукнет, – предрёк Гарри. – Последние мозги сразу выбьет.
- Эй, можно же попробовать, – Фред смело сунул руку в Шляпу.
Ничего не произошло.
- Дай я попробую… – Джордж последовал примеру брата.
Гарри готов был поставить на кон всё наследство родителей, что Шляпа самым наглым образом ухмылялась.
- В ней явно закончился запас мечей, – откомментировал Гарри. – Может, не подвезли?
- Дайте я теперь… – Кевин выдернул Шляпу из рук Джорджа и нахлобучил себе на голову. – Ой!
Меч из мерцающего серебра, украшенный вязью ярчайших рубинов, выпал на колени Гарри, пропоров последнему мантию на боку; Шляпа слетела с головы морщащегося Кевина и приземлилась на пол у кровати.
- Ушибся? – Гарри не обратил на реликвию Годрика Гриффиндора никакого внимания.
- Немного…
- Осторожно! – Джордж перехватил лезвие меча голыми руками, спася тем самым Гарри от незавидной участи быть перерезанным пополам.
- Джорджи, ты порезался! – Фред схватился за рукоятку меча и выдернул его из переплетения тел. – Вот зловредный антиквариат…
Гарри, помянув Мерлина в ситуации, которую принято деликатно именовать двусмысленной, но которая на самом деле не содержит в себе никакой возможности для двойственного толкования, соскочил с кровати и выдернул из строя флаконов и баночек с лечебными зельями несколько необходимых.
- Подожди несколько минут, пока затянется, – без особой надобности напутствовал Гарри, перевязав порезанные пальцы. – Только в следующий раз так не хватайся, ладно? Перережешь какое-нибудь сухожилие, и лечение займёт не меньше месяца. Кевин, выпей три глотка вот отсюда, если не хочешь гулять с шишкой на темени. Фред, с тобой всё в порядке?
- Ага, – хихикая, подтвердил последний. – Мерлин мой, ты, оказывается, привык всех строить, пока мы тебя не видели.
Гарри вспыхнул.
- Мне больше и делать-то нечего, кроме как всех строить, особенно после того, как вы отправились мастерить радио в свой магазин, – огрызнулся он.
- Прекратите ссориться, – почти жалобно попросил Кевин, закручивая крышку флакона с лечебным зельем. – Может, лучше попробуем уничтожить хоркрукс?
Идея была здравой, и Гарри вытянул хоркрукс из-под подушки.
- По-моему, это небезопасно, – Гарри подкинул медальон в воздух и поймал не глядя, почти так же, как Джеймс Поттер когда-то ловил снитч, отсвечивающий точно таким же золотым блеском. – Когда я уничтожал дневник пятнадцатилетнего Риддла, оттуда лились чернила, неслись крики… наверняка и бесконтрольная магия плескалась.
- Но с тобой же ничего от этого не случилось? – обеспокоенно уточнил Джордж.
Гарри пожал плечами.
- Если и случилось, то никто ничего всё равно не заметил. Но мне кажется, что стоит хотя бы поставить защиту.
- А кто будет уничтожать? – поинтересовался Фред.
Гарри с сомнением посмотрел на безмятежно посверкивающий рубинами меч, валявшийся поперёк подушки.
- Я, – решительно сказал Кевин.
- Что? – хором возмутились Гарри и близнецы.
- Я вытащил меч – мне и уничтожать, – заявил Кевин.
Гарри подозревал, что в случае прямого запрета Кевин всё же смирится с перспективой отдать кому-нибудь другому почётную обязанность покорежить хоркрукс, но никогда этого не простит, даже если через несколько месяцев забудет об этом напрочь.
- Ладно, – со вздохом сказал Гарри. – Но при двух условиях…
Просиявший Кевин готов был исполнить и двадцать два условия, приди Гарри в голову такая их прорва.
- Во-первых, ты будешь окружён всей защитой, которая придёт мне в голову. Во-вторых… только не на моей кровати! Мне здесь ещё спать.
Близнецы засмеялись; Кевин серьёзно кивнул.
- Отлично… тогда попробуй взять эту бандуру в руки и хотя бы поднять, только не зарежь никого из нас. По-моему, Годрик Гриффиндор был ещё тем тяжелоатлетом…
- Кем-кем? – Кевин обеими руками уцепился за рукоять и попробовал приподнять меч. Меч не то чтобы был против, но земное притяжение неумолимо повело обратно на подушку серебристое лезвие и Кевина заодно.
- Осторожно! – Гарри придержал Кевина за плечо. – Неважно, кем. Важно, что ты не тяжелоатлет…
Защитных заклинаний Гарри знал много; на то, чтобы наложить на Кевина все, какие Гарри сумел припомнить навскидку, ушло минут двадцать. За это время управляться с мечом, предназначенным для взрослой руки, Кевин, конечно же, не научился, но приспособился напрягать мышцы достаточно для того, чтобы держать меч в руках не менее полминуты так, чтобы кончик лезвия не клонился к полу. С учётом того, что меч весил едва ли не пол-Кевина, это было удивительным прогрессом.
- Для начала его надо открыть, – Гарри задумчиво взглянул на медальон в своей руке. – Правда, Кричер так и не смог этого сделать…
- Но ведь ты его уже открывал, когда он был замаскирован, – напомнил Джордж.
- Ага. И это наводит меня на идею… – Гарри опустился на колени и положил медальон на ковёр. – Кевин, иди сюда. Будь готов ударить, когда он откроется. Готов?
- Готов.
- Отлично. Откройся!
Приказ на серпентарго подействовал безотказно; медальон распахнулся, и в обеих его половинках отразился тусклый магический свет подземелий – не в золотых узорчатых пластинах, как можно было ожидать, а в тёмно-карих, бархатных, как у лани, глазах красавчика Тома Риддла, таких живых, таких настоящих, что Гарри пробрала дрожь.
Он откинулся назад, чтобы его не зацепило случайно мечом. Кевин медлил, и Гарри резко сказал:
- Кевин, бей!
Кевин поднял меч; тонкие пальцы на рукояти побелели.
- Он же живой… я не знал, что он такой…
- В каком-то смысле они все живые. Бей же!
- Ему будет больно, – зачарованно сказал Кевин, продолжая смотреть в немигающие карие глаза.
- Ему нечем чувствовать боль… Кевин, бей немедленно! – холодок опасности прошил позвоночник Гарри сверху донизу.
- Я видел твоё сердце, и оно принадлежит мне, – холодный шипящий голос медальона заставил Гарри вздрогнуть; Фред и Джордж, схватившие было Кевина за плечи, отпрянули – на их ладонях вздувались волдыри ожогов. – Ты одинок. Твой брат мёртв, и ты стал никому не нужен.
- Не слушай его! – Гарри попытался захлопнуть медальон, но всё, чего он сумел добиться – это такие же ожоги, как и у близнецов. – Не смотри ему в глаза!
- Я знаю все твои страхи, – хоркрукс плёл паутину лжи и правды, окутывая ею завороженного Кевина. – Я знаю все твои мечты… они отражены в твоих глазах. Когда ты смотришь на Гарри Поттера, ты боишься, что на следующий день он не улыбнётся тебе, просыпаясь. Ты боишься, что он бросит тебя… такой похожий на Седрика, которого ты боготворил, такой храбрый и могущественный – как герой из древних легенд… Ты боишься, что он так же оставит тебя, и ты не сможешь повлиять на это. Сирота, принятый родственниками из милости, вечно младший, вечно слабый… один, снова один, как в эти два года после смерти Седрика, когда на тебя почти перестали обращать внимание…
- Кевин, БЕЙ! – голос срывался от слишком громкого крика. – Бей, немедленно!
Руки Кевина дрожали, но меч не клонился к пушистому зелёно-серебряному ковру.
Из медальона гротесным пузырём появился Гарри – точно такой же, как тот, что был в полуметре от хоркрукса. Полупрозрачная фигура шагнула наружу, обретая окончательные цвет и форму, и остановилась перед Кевином; поднятый меч пронизывал её насквозь, не причиняя никакого вреда.
- На самом деле, – насмешливо сказал Гарри-Риддл – более прекрасный и ужасающий, чем Гарри мог когда-либо стать, – ты мне не нужен. И никогда не был нужен. Занимательная маленькая игрушка… но игрушки рано или поздно надоедают, – он снисходительно потрепал Кевина по щеке. – Я просто устал от заботы о бесхозном ребёнке. Ничего личного, малыш. Во всём, что я тебе когда-либо говорил, никогда не было ничего личного.
Не существовало заклинания, которое могло бы защитить чужой разум; только владелец последнего мог отбить вторжение, но Кевин не был обучен и зачаткам окклюменции. И небрежные лживые речи, вязкие, спокойные, как свежий мёд, душили его, облепляли со всех сторон, растекались по его венам, как яд.
- Интересно было видеть, как ты привязываешься ко мне, – продолжал Гарри-Риддл. – Честно говоря, это было смешно. Неужели ты и вправду думал, что можешь хоть для кого-нибудь не быть обузой?
- КЕВИН!! – Гарри схватил Кевина за плечо; плоть зашипела, обгорая, запах палёного мяса растёкся по комнате. – Кевин, я люблю тебя! Ударь его мечом! Пожалуйста, Кевин!
Кевин перевёл взгляд на настоящего Гарри; зрачки тёмно-серых глаз были расширены и неподвижны, и на миг Гарри показалось, что в них блеснула алая искра.
Кевин закусил губу, с усилием поднял меч и с силой опустил его на медальон.
Лже-Гарри растаял в воздухе мгновенно – сигаретный дым уносится ветром медленней; всего один удар меча – слабый, неверный удар – заставил медальон распадаться на плавящиеся, дымящиеся куски, корчащиеся, словно в агонии. Мучительный долгий крик постепенно утих; и Гарри показалось, что прошла целая вечность, прежде чем умирающая частичка души Вольдеморта замолкла, и Кевин, разжав ладони, выронил меч.
- Ковёр придётся менять, – прервал тишину Фред.
- Этот прожжён ни к чёрту, – добавил Джордж.
Эти реплики были настолько неожиданны, что Гарри улыбнулся, несмотря на дикую боль в правой ладони.
- Кевин, ты не намажешь нам троим руки лечебной мазью? – мягко спросил он. – Боюсь, левой рукой мне будет неудобно это сделать…
Кевин прерывисто вздохнул и с плачем вцепился в Гарри, спрятав лицо в его пушистом зелёном свитере.
Получасом позже ожоги были намазаны лекарством, а Кевин, всё ещё вздрагивающий в судорожном плаче, напоен успокаивающим зельем и уложен спать.
- Я почти не справился, – всхлипывал он тихо, с неожиданной силой сжимая ладонь Гарри. – Я ему п-поверил…
- Он лгал, – спокойно сказал Гарри и коснулся губами лба Кевина. – Ты отлично справился, орлёнок. Я не смог бы лучше.
Страшно подумать, какие страхи и мечты Риддл мог рассмотреть в душе Гарри Поттера. Вероятно, после подобного шоу оставалось бы только ткнуть мечом в самого себя – что, при должном наличии необученности в обращении с холодным оружием, совсем несложно.
- Я же… я же не обуза для тебя, Гарри?
- Разумеется, нет, – обиженно сказал Гарри. – Я люблю тебя, Кевин. Я не мог бы пожелать себе лучшего брата, честно.
- Правда?
- Правда, – Гарри скользнул кончиками пальцев обожжённой руки по спутанным каштановым прядям; Кевин, зажмурившись, потянулся вслед ласкающей ладони.
Быть может, лучше было бы всё же, если бы Кевин затаил обиду, но не научился убивать.
- Спокойной ночи, солнышко, – шепнул Гарри.
- Так говорила тётя Сесилия, – сонно пробормотал Кевин; в успокаивающем зелье был и снотворный компонент. – Она всегда укладывала меня спать и так говорила, только последние два года так не делала, потому что я уже большой мальчик…
- Но тебе ведь нравится, когда так говорят?
- Да, – признался Кевин и широко зевнул. – Я тоже люблю тебя, Гарри. Очень-очень.
Гарри задумался над ответом, но Кевин уже спал. Во сне пальцы, стискивавшие здоровую руку Гарри, разжались; едва заметная морщинка на лбу разгладилась, сжатые губы слегка разомкнулись. Гарри осторожно встал, задёрнул полог и бесшумно вышел из спальни в гостиную.
- Заснул? – Фред, придирчиво изучавший свои заживающие ожоги, поднял голову.
- Ага, – Гарри устало сел на ковёр перед камином и вынул из кармана сигареты. Опытным путём он выяснил, что, если приложить к кусочку пергамента лист мяты и лист табака или хмеля, то трансфигурированные из этого всего сигареты получаются вполне сносными, не хуже маггловских. Ещё он собирался поэкспериментировать с листьями вишни и еловой хвоей, но это было не к спеху. – Чёрт, знал бы, что так будет – сам бы разделался с хоркруксом, плевать, что я не гриффиндорец…
Держать сигарету забинтованными пальцами было неудобно, и Гарри перехватил её левой рукой.
- Зато, по крайней мере, ты знаешь о страхах Кевина, – заметил Джордж. – Теперь они не вылезут неожиданно…
- Но они всё равно вылезут, не так ли? – вздохнул Гарри. – Я не знаю, какими словами назвать мистера и миссис Диггори… я понимаю тоску по Седрику, это их сын, он был замечательным… но, мать твою, о живых детях кто будет думать?! Элвис Пресли?
- Кто такой Элвис Пресли? – не понял Джордж.
- Маггловский певец, – Гарри глубоко затянулся и выдохнул чуть зеленоватый дым. – Как можно было так нырнуть в своё горе, чтобы не сообразить за два года, что Кевин чувствует себя брошенным? Может, они потихоньку сошли с ума из-за смерти Седрика? Или Кевин и правда был для них обузой?
- Кто знает, – Фред убедился, что ожоги рассосались – мадам Помфри не оставляла надежд убедить Гарри стать колдомедиком и охотно делилась с ним секретами своего ремесла – аккуратно стёр следы мази с покрытой нежной новой кожей ладони и кинул бинт в огонь. – Теперь он с тобой… конечно, дядя и тётя могут всё ещё претендовать на него, но тебя, по-моему, он уже любит больше.
- Может, и больше… но он явно не поверил до конца, что он для меня не обуза. Не представляю, что надо сказать, чтобы убедить его…
- Самое главное – не дать ему повода усомниться в своей нужности, – Джордж размотал свой бинт, скомкал и бросил в огонь. – Он обязательно будет искать подтверждения или отрицания…
- Как-нибудь справлюсь, – неуверенно сказал Гарри. – Честно сказать, до этого года мне ни о ком не приходилось заботиться…
- Всё когда-нибудь бывает в первый раз, – ухмыльнулся Фред и встал с кресла. – Мы все трое в копоти, между прочим. Кто-нибудь, кроме меня, собирается пойти умыться?
- Мне вообще не помешает хороший душ, – признал Гарри, поднимаясь на ноги. – Но через спальню я в ванную не пойду. Не дай Мерлин, разбужу Кевина… лучше всего пойти в ванную старост.
- Там сейчас наверняка никого нет, – Фред хитро сощурился.
- И мы трое никого не стесним, – закончил Джордж, улыбаясь.
Гарри взглянул на них и улыбнулся. Пусть с чёрными полосами копоти на лицах, лохматые, в мятой одежде – так или иначе, они были самыми желанными людьми на Земле.

Ещё на пятом курсе, только-только получив значок с буквой «С», Гарри изучил во всех подробностях ванную старост. Помимо бассейна, где на четвёртом курсе он слушал песню золотого яйца, там имелось душевое отделение, делившееся на две части – для девочек и мальчиков. По оценкам Гарри, общая площадь этого отделения могла бы поспорить с пространством футбольного поля. Мыться здесь было забавно, но Гарри всё же предпочитал бассейн, потому что когда с потолка лились горячие струи воды с пеной, создавалось впечатление, что это такой необычный дождь. Гарри не нравилась непогода. Но сейчас он и думать забыл об этой своей ассоциации.
Его ожоги только-только затянулись, когда они трое, толкаясь локтями и шёпотом перешучиваясь, вошли в ванную старост; пропитавшийся мазью бинт полетел к кроссовкам, носкам, джинсам и свитеру, из которых Гарри выскользнул, как змея из сброшенной кожи.
- Кажется, ты похудел, – Фред расстегнул свою рубашку.
- Мне уже некуда худеть, – Гарри потянулся, встав на цыпочки; тёплые, восхищённые взгляды близнецов он чувствовал кожей, не оборачиваясь. Ему доводилось ловить от других волны и похоти, и робкой влюблённости, и фанатичного поклонения – но никогда и ни от кого не исходило такой тёплой и надёжной любви, как от близнецов. Они были чем-то вроде тихой гавани, где можно было расслабиться, справившись с очередным штормом.
Гарри мог только предполагать, чем является для близнецов – может быть, напротив, штормом, в эпицентре которого будоражило нервы. Но это, право же, не имело особого значения.
- Знаешь, на вид он всё такой же, как был, – авторитетно заключил Джордж, кидая джинсы в сторону. – Надо проверять на ощупь.
- Сначала догоните! – Гарри показал близнецам язык и скрылся в душевом отделении.
Чтобы включить воду, достаточно было прижать руку к стене и подумать о том, какой именно душ хочешь принять. Тёплые, почти горячие струи с запахом яблок буквально рухнули с потолка – стеной, как ливень. Гарри убрал промокшие насквозь волосы с лица и, не оборачиваясь, отбежал к центру зала.
- Ты думаешь, не догоним? – близнецы ступили в душевую. Вода стекала по их телам, прозрачная, блестящая, обрисовывающая каждый дюйм совершенно одинаковых поджарых тел.
- На самом-то деле, – без намёка на улыбку сказал Гарри, – я только этого и хочу.
Тела близнецов были горячими; Гарри прижимался к обоим, как будто умолял о спасении, скользил губами и пальцами по мокрой коже; поцелуи Фреда и Джорджа заставляли его вздрагивать и прижиматься сильнее, гортанно стонать, пока мягкие губы собирали капли с его ключиц, плеч, груди, живота – и ниже, ниже, пряное, жгучее удовольствие, запах яблок – как в саду Уизли, где были и яблони, клонящие ветви к земле под тяжестью налитых зрелостью плодов, едва не лопающихся от сладкого сока…
…- Любите меня, – шептал Гарри, упираясь лбом в плечо Фреда. – Любите, пожалуйста, без вас я не смогу…
- Мы всегда с тобой, – Джордж захватил губами мочку уха Гарри.
- Даже когда ты думаешь, что нас нет, – руки Фреда вырисовывали на спине Гарри одним им ведомые узоры, раз за разом посылая вниз по позвоночнику тягучее желание; Гарри по-кошачьи выгибался под прикосновениями близнецов, тянулся целовать обоих в губы – сладкие, такие сладкие, как в яблочном соке, словно дождь застал их в саду Норы, где они целовались на заросшей лужайке, ловили сквозь одежду друг друга жар тел, дразнили друг друга, играли, пока могли, под тёплым летним ливнем, до тех пор, пока возбуждение не стало невыносимым.
- Даже если нас не будет вовсе…
- …мы всё равно будем рядом с тобой.
- Ты наш третий близнец.
- Наш брат.
- Наш любовник.
- Мы отражаемся в твоих глазах…
- …а ты – в наших.
- Мы любим тебя.
- Любим.
Слова растворялись в дожде-душе, шёлковым шорохом повисали в воздухе рядом с Гарри и близнецами наравне с шумом падающей воды; Гарри запрокидывал голову, яростно двигаясь, раскрываясь и раскрывая, зарывая руки в мокрые тёмно-рыжие пряди, гладкие, тяжёлые, облепляющие белоснежную кожу, на фоне которой ярче была его собственная смуглость. Губы пересыхали от яблочной сладости, едва успев намокнуть, и снова ловили то воду, то дурманящие поцелуи; огонь разбегался по телу, отделённый от воды лишь тонкой кожей, единый огонь для троих, сродни тому огню, что был в начале начал, когда Бог учился отделять стихии друг от друга и навсегда лишал огонь и воду радости быть рядом; либо они убивают друг друга, либо они не вместе.
И если только кожа не вспыхнет от неистового жара… если только вода не заберётся внутрь, нежная и вкрадчивая… тогда, может быть, они останутся в живых.
А может быть, им удастся хотя бы миг побыть друг с другом, потому что Бог создал любовь, чтобы рушить преграды.
Стоны сплетались со сказанными ранее словами, с прозрачной водой, окрашивали её в алое-алое; Гарри закричал, до крови вонзая ногти в плечи близнецов, и огонь излился наружу, соединяясь с податливой влагой, и запах яблок стал таким густым, почти вязким, что Гарри не сумел вдохнуть его сразу.
Две пары рук обнимали его, обессиленного, счастливого; он сжимал ладони близнецов в своих и целовал гибкие сильные пальцы, глубокие линии Любви и Жизни, запястья, на которых бились голубоватые жилки.
Он не помнил, плакал он или смеялся; но всё, что имело значение – это улыбки Фреда и Джорджа, блестящие матовым жемчугом зубов меж припухших от поцелуев, раскрасневшихся губ.
И между тремя телами, окутанными медленно рассеивающимися клубами пара с запахом спелых яблок, не было ни единой преграды.

 Отправлено: 21.11.08 22:40. Заголовок: Глава 12. Ибо суд б..

Глава 12.

Ибо суд без милости не оказавшему милости; милость превозносится над судом.
Новый Завет, Соборное послание святого апостола Иакова.

- Отлично, а теперь тренируемся друг на друге, – это считалось отныне поблажкой на занятиях Эй-Пи – если им приходилось тренироваться друг с другом, а не с собственным командиром в нескольких экземплярах. Гарри думалось, что им стоит время от времени менять противника, хотя бы потому, что привыкать к стилю одного партнёра не есть хорошо. – И постарайтесь не вышибить внутренности своему противнику…
Сегодня они осваивали достаточно сложные невербальные чары – чары прицельного удара. Если уметь их применять, то можно именно что вышибить указанную часть тела противника – оторвать конечность, выбить сердце из клетки рёбер, проделать дыру в кишках. Тёмная магия? В книге, где Гарри нашёл это заклинание, оно описывалось, как эффективный способ отрясать созревшие плоды с деревьев; кажется, автору даже не приходило в голову, что это можно направить против человека. Впрочем, книга была написана, судя по году издания, в на редкость мирные времена…
Следить за контролем других – это было куда сложнее, чем провести дюжину занятий подряд; приходилось убирать эмпатический щит и вслушиваться в степень сосредоточения каждого, определяя заранее силу будущего удара. Высшим пилотажем, который Гарри пока не освоил как следует, был одновременный контроль всех членов Эй-Пи разом; и самых надёжных – близнецов, например – Гарри проверял реже прочих, полагая, что у них больше шансов не натворить лишних бед.
- А-а-а-ахх… – полустон-полушипение сорвалось с губ рухнувшей на пол Джинни.
Гарри оказался рядом быстрее, чем пославший злополучные чары Майкл.
- Interaneam conditionem volo cognoscere! – Гарри торопливо провёл ладонью вдоль тела девушки. – Ого… это к мадам Помфри!
Майкл, и без того выглядевший виноватым, буквально посерел; Гарри подхватил на руки оказавшуюся неожиданно тяжёлой – гораздо тяжелее Кевина – Джинни и быстрым шагом двинулся прочь из Выручай-комнаты.
- Что с ней? – тревожно осведомилась мадам Помфри, пока Гарри бережно опускал Джинни на кровать в лазарете.
- Ничего серьёзного, в принципе… мы отрабатывали чары удара. Но Джинни, оказывается, беременна. Я не знаю, как понять, повредило ли это ребёнку… и она потеряла сознание и не приходит в себя.
Мадам Помфри поспешно забормотала диагностические заклятия и завершила латинскую скороговорку решительным:
- Ennervate!
Джинни открыла глаза.
- Почему я здесь? – почти с испугом спросила она. – Мы же тренировались… только что…
- Боюсь, дорогая, тебе придётся забыть на некоторое время о тренировках, – с оттенком садистского удовольствия объявила колдомедик. – Ты беременна, и прекрасно об этом знаешь. Иначе не испугалась бы до потери сознания, когда тебя ударило в живот заклинанием.
- Ты знала и отправилась тренироваться?! Джинни, ты вообще соображаешь, что делаешь?
Джинни взглянула на Гарри совершенно больными глазами.
- Командир… я беременная, а не стеклянная, в конце концов! И я не была уверена…
- Первый триместр определённо уже закончился, – сухо сказала мадам Помфри. – Даже если ты ухитрилась скрыть ото всех, сама ты должна была знать уже давно.
- Я… я подозревала, когда меня начало тошнить по утрам… но я даже не думала… мы пользовались специальным зельем…
- «Мы» – это ты и Майкл? – уточнил Гарри.
Джинни молча кивнула.
- Отдашь мне потом остатки этого специального зелья, если сохранились, я проверю, что это такое на самом деле. Хорошо, если оно просто бесполезно!..
- Командир, я просила Гермиону приготовить…
- Гермиона тоже может ошибаться, – Гарри вздохнул. – Ладно, как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, только слабость какая-то, – Джинни приняла от мадам Помфри полный кубок с дымящимся зельем и аккуратно отхлебнула. – Я правда могу тренироваться, командир… просто сегодня нервы подвели, я подумала, что ребёнку…
- Вот именно, – перебил Гарри. – Сама посуди, как ты, нося ребёнка, будешь тренироваться, если думаешь не о том? А в битве тебе вообще вряд ли удастся уцелеть…
Джинни молча пила зелье.
- Ты же понимаешь, что так надо, – мягко сказал Гарри, положив руку Джинни на плечо. – Подумай только о том, что тренировки могут убить и тебя, и растущую в тебе жизнь. Ты не против присоединиться к Луне? Она почти в одиночку занимается младшими курсами, они сейчас заброшены, их никак не приспособить к делу… заодно немного подготовишь себя к роли матери. Договорились?
- Командир… это… это… т…
- Что «это»?
- Н-ничего, – Джинни отрицательно помотала головой и уставилась в пол, избегая взгляда Гарри. – Это… так странно. Я хочу сказать, я никогда не думала, что у меня будет ребёнок так скоро…
- Ты предполагаешь, а что-нибудь или кто-нибудь постоянно располагает, – Гарри успокаивающе погладил Джинни по руке. – Пойду скажу Майклу, что ты в порядке. Ты сама ему скажешь о ребёнке?
- Если можно, командир… скажи ему сам, – Джинни откинулась на подушку и закрыла глаза. Она выглядела такой неимоверно усталой, что Гарри только сказал:
- Хорошо, – и тихо вышел из палаты.

* * *

Начало декабря принесло пушистый толстый слой снега на истрескавшуюся от холода землю; в подземельях стало ещё более сыро, чем раньше, и Гарри следил за тем, чтобы Кевин не ходил по ним без шарфа. Поскольку это был шарф Эй-Пи, Кевин не возражал. Он вообще старался как можно меньше возражать Гарри; сделался тише и как-то резче после того дня и начал рисовать. Правда, никому не показывал своих рисунков, а если кто-то заглядывал в рисунок через плечо – случайно или намеренно, Кевин комкал пергамент, швырял в камин (если таковой был поблизости) и говорил, что всё равно ничего не получается.
Вольдеморт был подозрительно тих; то есть, если принимать во внимание то, что никакой реакции на поджог Малфой-мэнора до сих пор не последовало. В прочем же Тёмный лорд не видел нужды сдерживаться; избегая открытых битв, он уничтожал семьи магглорожденных, живших в Хогвартсе, устанавливал всё новые законы, утверждавшие превосходство чистокровных, и вообще развлекался на полную катушку, заставляя Гарри скрежетать зубами: Мерлиновы подштанники, с момента первой битвы этой войны прошло четыре месяца, и всё, чего сумело достичь сопротивление за это время – это занять Хогвартс, отдав всю остальную страну на откуп Пожирателям! В одном из нерегулярных донесений Снейпа говорилось о том, что «Три метлы» стали одним из любимых заведений Пожирателей – там, дескать, очень удобно пить и одновременно строить планы по разграблению Хогвартса. Довольно часто Гарри находил под воротами Хогвартса – именно до них простиралась включавшая в себя двор защита замка – нежелательные сюрпризы, содержание которых зависело лишь от прихотливости фантазии налакавшихся огневиски Пожирателей; то это была куча навоза гиппогрифа, то золотое кольцо со встроенным внутрь ядовитым шипом, то издевательская записка, начертанная нетвёрдой рукой, то номер «Пророка», где сообщалась очередная гадость о Гарри и его армии (самой невинной из оных гадостей была «догадка» о свальных оргиях в Выручай-комнате), то ещё что-нибудь, не менее приятное и неожиданное.
Гарри честно старался строить планы на захват хоть чего-нибудь – хотя бы того же Хогсмида – но понимал, что это бесполезно. Армия Вольдеморта, подмявшего под себя к этому времени почти всю Европу, прихлопнула бы всех защитников Хогвартса (и это с учётом того, что в лавке, как говорится, тоже должен был кто-то остаться), не заметив; мало ведь захватить, надо ещё и удержать захваченное. Поэтому самым разумным оставалось отсиживаться в надёжном Хогвартсе, выжидая, пока не настанет пора прикончить Вольдеморта; а уже после его смерти будет гораздо проще. По крайней мере, Гарри надеялся на подобный поворот дела – ведь если отсечь голову чего бы то ни было, тела или организации, всё прочее, пребывая в целости и сохранности, не может больше функционировать, не так ли?
Джинни подозрительно быстро смирилась с перспективой сиднем сидеть в замке, пить витаминные зелья, прописанные мадам Помфри, и возиться с малышнёй, охотно принявшей новую компаньонку Луны; зная пресловутое гриффиндорское упрямство, Гарри ожидал более долгого сопротивления. Гермиона как-то раз предположила – разумеется, эта беседа не достигла слуха Джинни – что младшая Уизли наконец-то повзрослела и начинает остепеняться и правильно расставлять приоритеты. Гарри тогда в ответ только неопределённо пожал плечами; Майкл нервно покусал губы и совершенно невпопад попросил Гарри быть крёстным ребёнка Джинни – мол, лучшей кандидатуры ну просто не найти. Заметив заинтересованные взгляды всех прочих пар Эй-Пи, Гарри всерьёз задумался, можно ли быть крёстным отцом целой толпы детей сразу. Он только надеялся, что они хотя бы погодят с этим до конца войны – ведь может статься, что сам Гарри тоже погибнет. Бессмертных не бывает, что бы там ни думал на этот счёт Том Риддл; даже Николас Фламель, оставшись без камня, умер бы. Кроме того, убить можно любого – надо просто знать, как.
Для того чтобы убить конкретно Вольдеморта, необходимо было расправиться с хоркруксами; но Гарри не имел ни малейшего понятия о том, где искать нечто, принадлежавшее Гриффиндору или Рэйвенкло и чашу Хаффлпафф – фантазия Вольдеморта, как показал опыт с медальоном, была в отношении ухоронок щедра, и Гарри пасовал, пытаясь представить, куда стоит хотя бы попробовать сунуться.
Дни текли, незаметно сменяя друг друга, и стремительно выросшие слепящие сугробы закрывали окна слизеринских спален.

* * *

- Сэр Гарри Поттер! Добби должен передать сэру Гарри Поттеру…
- Что передать, Добби? – Гарри отложил открытый было дневник Снейпа и выжидательно взглянул на конфузящегося домового эльфа. – Кстати, добрый вечер.
- Добрый вечер, сэр! – без обычного энтузиазма отреагировал Добби. – Добби должен… Добби попросили передать сообщение сэру Гарри Поттеру…
- Кто попросил?
- Бывший хозяин Добби, сэр Гарри Поттер. Мистер Малфой-младший.
- Он позвал тебя в подземелье, где сидит, и попросил передать мне что-то? – подозрительно уточнил Гарри.
- Да, сэр, – от нервов Добби забыл добавить «Гарри Поттера», чему последний только порадовался.
Покосившись на навострившего ушки Кевина, Гарри терпеливо спросил:
- Что именно он попросил тебя передать?
- Мистер Малфой хочет поговорить с сэром Гарри Поттером!
- Он не сказал, о чём?
- О Том-Кого-Нельзя-Называть, сэр, – огромные уши Добби обвисли.
- Вот как? Ну ладно… спасибо, что передал мне это, Добби. Я, пожалуй, схожу прямо сейчас и узнаю, что он хочет сказать.
Может, это даже будет что-нибудь конструктивное – почему бы и нет?

- Малфой? – Гарри прикрыл за собой дверь темницы и зажёг на ладони огонёк.
Строго говоря, Гарри не нравилось то, что почти все старшекурсники Слизерина содержались в подземельях; толку от этого не было никакого, и, к тому же, на их месте сам Гарри двадцать раз сошёл бы с ума от скуки. Но выпускать их было бы глупо – к чему целая куча диверсантов в Хогвартсе или лишние бойцы в армии Вольдеморта? Собственно, с ними ничего нельзя было сделать – во всяком случае, Гарри не мог представить, как можно было бы ими пользоваться. Можно было бы, например, шантажировать жизнью наследника какого-нибудь влиятельного Пожирателя… но стоит тогда хотя бы придумать, чего именно требовать. Информация приходит от Снейпа, успешно доказавшего Лорду свою лояльность; никто, даже из самых приближённых, не имеет достаточно влияния на Вольдеморта, чтобы изменить какие-то планы последнего – хотя, возможно, именно давление всех приближённых сразу, обеспокоенных судьбой своих детей, заставляет Вольдеморта пока не предпринимать решительных действий... Так что Гарри, устав от попыток придумать выгоду от слизеринцев, решил просто оставить всё как есть. В конце концов, Хогвартс не испытывал затруднений с тем, чтобы кормить и поить их – так почему бы им не подождать до конца войны? Там они сумеют отделаться предупреждением, а не Поцелуем или сроком в Азкабане… и, как бы озлоблены они после всего этого ни были, вряд ли они станут мстить, потому что они далеко не так уж глупы. А те, кто будет – наподобие Кребба и Гойла – не опаснее розовых кустов тётушки Петуньи в силу своей недалёкости.
- Поттер, – без особой радости в голосе приветствовал его Малфой.
- Ты хотел мне что-то сказать? – Гарри прислонился плечом к стене, чувствуя, как холод проникает сквозь ткань мантии и рубашки.
- Именно так, – выражение усталой брезгливости ясно читалось на измождённом лице Малфоя. – Я хотел сказать…
- Что ты хотел? – а почему, собственно, у него измождённое лицо? Каторжными работами он тут не занимается, ест достаточно, кроссы вокруг Хогвартса не бегает…
- Я хотел сказать, что Тёмный лорд знает все подробности спасения Уизли, – Малфой зябко передёрнул плечами. – Он всё выяснил ментально, через Метку…
- Спасибо за информацию, конечно, но я в жизни не поверю, что тебе захотелось меня предупредить. Чего ты хотел на самом деле?
- Тёмный лорд не прощает слуг, которые совершили оплошность, – утвердительно сказал Малфой. – Он был очень недоволен тем, что я не смог сам убить Дамблдора, а только по твоему приказу. И то, что я провёл тебя к Малфой-мэнору, пусть и под Империо, тоже ему не понравилось.
- И?
- И это больно, Поттер. Всё время, что я тут сижу со дня освобождения Уизли, мне больно. Метка позволяет наказывать меня, сколько Лорду захочется. Эльфы не говорили тебе, что я часто по нескольку дней не мог есть? Когда ты занят болью, это не так-то просто…
- Я знаю, что такое боль, Малфой, не надо читать мне об этом лекции. Доберись уже до сути.
- Прекрати это, Поттер.
- Прекратить что?
- Мою боль. Я знаю, что ты можешь.
Гарри опешил.
- С чего ты взял, что я это сделаю? На мой взгляд, тебе только полезно попробовать то, что ты так щедро раздавал другим…
Малфой пожал плечами.
- Во-первых, никто, кроме тебя, не сможет это сделать. Поэтому согласись, что глупо было бы просить кого-то другого. Во-вторых, я не думаю, что ты поможешь – я бы на твоём месте не помог. Но почему бы не попробовать? Что я теряю?
- Малфой, не пытайся мной манипулировать, – фыркнул Гарри. – Разумеется, я не ты. Но это не значит, что я олух, в котором немедленно проснутся дух противоречия и благородство – я же не гриффиндорец, в конце концов.
- Попытка провалилась, – спокойно констатировал Малфой, прикрывая глаза. – Кстати, будь ты гриффиндорцем, вряд ли я сидел бы тут, и ты бы не выговаривал мне, чувствуя своё превосходство. Я бы гнобил твоих грязнокровных приятелей, а ты в лучшем случае прятался бы где-нибудь по лесам, не смея высунуть носа из-под куста.
- Успел продумать все варианты?
- Делать-то здесь нечего. Отчего бы и не подумать?
Гарри вздохнул.
- Малфой, тебя не затруднит привести хотя бы одну вескую причину, по которой я всё ещё слушаю твой бред? Если затруднит, то я пойду. У меня, знаешь ли, дел полно.
- Веская причина? – Малфой всерьёз задумался и пожал острыми плечами. – Пожалуй, нет… Пока мои крики слышны только в соседних камерах, тебе вряд ли будет какое-то дело до меня.
- Не могу поверить, что ты вот так вот решился попросить меня об этом, – высказывание было чисто риторическим, но Малфой всё же ответил.
- Мне всегда казалось, что ты какой-то не такой. Ненормальный, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ты не похож ни на слизеринца, ни на гриффиндорца. Я, собственно, не знал точно, избавишь ты меня от боли или нет… ты непредсказуем.
- Зачем ты убил Бэддока? Я могу простить издевательства над собой… но это бессмысленное убийство…
- Я хотел испытать зелье, – Малфой прикусил губу. – Оно не действовало на тебя, и я хотел знать, в тебе дело или в зелье. А Бэддок… он для меня ничего не значил. Совсем. Просто ещё один глупый младшекурсник, который меня боготворит, только и всего.
Гарри потянулся к ручке двери, но Малфой договаривал:
- Хотя в этой чёртовой темнице я всё думаю, что меня никто никогда так не обожал. Бэддок готов был молиться на мою колдографию… может, я даже понял бы, откуда такое берётся в людях, если бы не убил его. Надо было обзавестись крысой для этого опыта или ещё каким-нибудь животным, но я не хотел ждать. Иди, Поттер, чего застрял? Избавлять меня от боли ты не собираешься, так в чём проблема?
- Ты сам – одна большая проблема, – огрызнулся Гарри и вынул палочку из ножен. – Legillimens!
В воспоминаниях Малфоя было больше боли, чем Гарри ожидал увидеть; слепящей беловато-синей боли, скрывавшей все события мутной пеленой. День? Ночь? Кто-то приходил? Рядом стоит поднос с едой? На улице шумит дождь? Всё это только кажется… ничего нет, ничего не самом деле нет… есть только боль, необъятная, как океан, ласковая, как материнская утроба, такая привычная боль, дающая понять только одно – что бы ни творилось вокруг, он всё ещё жив.
Редкие минуты отдыха – худое тело распластано по полу камеры, спутанные светлые волосы выделяются ореолом на каменном полу. Кажется, Лорд о нём забыл… но вспомнит, непременно вспомнит, потому что нерадивые слуги всегда получают своё наказание.
Может, не так уж неправы были Дафна, Милли, Тео и Эдриан, когда отказались от Меток – им никогда не доведётся испытать что-то подобное, пусть даже за это они лижут пятки Поттеру с компанией…
Гарри вынырнул из чужих мыслей затягивавших, как водоворот, и помотал головой, собираясь с мыслями.
- Отрадно видеть, что ты хотя бы не врал.
- А был смысл?
- Тебе определённо идёт сидеть в тюрьме, Малфой, – съязвил Гарри. – Ты становишься адекватнее, чем когда-либо раньше.
- Спасибо тебе за заботу о моей адекватности. И имей в виду, я всё ещё тебя ненавижу.
- Тебе не приходило в голову, что Тёмный лорд будет ещё больше недоволен тем, что ты просил меня о помощи?
- Хуже уже не будет, – философски сказал Малфой. – Я тут и боялся, и строил планы, и мечтал убить вас обоих – и тебя, и Лорда; и пытался подкупить чем-нибудь эльфов, но они, похоже, любят тебя даже больше, чем Бэддок любил меня. Это называется «перегореть», Поттер. Я устал злиться и бояться. Поэтому Тёмный лорд может делать, что хочет. Вряд ли он сумеет придумать на таком расстоянии ещё что-то новое.
- Ты сломался, Малфой, только и всего.
- Уже давно, Поттер. Ещё в тот день, когда ты зачем-то припёря в туалет перед ужином и подслушал, как я разговариваю с Плаксой Миртл. Об этом я тоже подумал, пока сидел здесь.
Либо Малфой умел подделывать свои эмоции, либо он и вправду относился совершенно равнодушно к тому, что сейчас сказал.
– Если ты так хорошо успел всё обдумать, зачем вообще просишь у меня что-то?
- Тебе ли не знать, Поттер, что к Круциатусу нельзя отнестись спокойно. Не думаю, что меня стоит осуждать за попытку избавиться от боли…
Малфой как-то странно прерывисто вздохнул, и по его телу прошла судорога; его выгнуло, как на дыбе, и из горла вырвался крик – хриплый, безнадёжный, истошный. Гарри вздрогнул и отступил на шаг; но некуда было деться от этого крика, заполнявшего маленькую темницу от стены до стены, от пола до потолка, пронизывавшего всё тело; этот крик не просил о сострадании или пощаде – он просто был, так же естественно, как были на свете ветер и дождь, и сопровождал здесь столько дней и ночей, что странным казался теперь прежний спокойный и ровный голос Малфоя, и дешёвой подделкой была тишина, царившая в момент прихода Гарри.
Никогда ещё Гарри не было так страшно.
Метка на руке Малфоя, обычно чёрная, побагровела, словно налилась кровью, и с каждой секундой становилась всё ярче. Гарри зажмурился и помотал головой, но крик не прекращался; и Гарри, шагнув вперёд, неловко прижал пальцы к горячей, пульсирующей Метке.
Боль расползлась по телу Малфоя, зацепившись за каждую клеточку жадными щупальцами; злобная, тупая, ненасытная, она сопротивлялась Гарри, неохотно поддаваясь его воле. Но вскоре под его пальцами, в Метке, собралось всё синевато-белое, жгучее, обессиливающее; жадно билось под тонкой кожей, просилось на волю.
Гарри выдохнул и пустил из кончиков пальцев огонь, плескавшийся в его собственной крови.
Крик Малфоя взлетел вверх по нотам, рассыпаясь на отдельные звуки, и после секундной тишины превратился во всхлип. На месте Метки была чёрно-красная прижжённая плоть; по темнице расплывался запах палёного мяса, явственно побуждавший Гарри расстаться со съеденным несколько часов назад обедом.
- Что это было? – спросил Малфой хрипло.
- Это было твоё увольнение из Пожирателей Смерти, – Гарри снял очки и с силой потёр переносицу. – Без выходного пособия и социальной гарантии.
Малфой с полминуты пялился на Гарри широко раскрытыми глазами, а потом рассмеялся; впрочем, смех быстро перешёл в кашель.
- Если не секрет, Поттер… зачем ты это сделал?
- Я обязан давать тебе во всём отчёт? – Гарри вскинул брови и взялся за ручку двери. – Надеюсь, теперь ты не будешь беспокоить меня по всяким глупостям?..
Гарри шёл вверх по лестницам и всё пытался понять, пахнет ли от его пальцев палёной плотью; ему всё казалось, что да, хотя на коже не было ни единого ожога.

* * *

Кубок с соком холодил ладони; Гарри давил желание прижать гладкий металл к ноющим вискам и прикидывал, не пойти ли сразу лечь спать после ужина – и пусть хоть второй всемирный потоп начинается…
Из-за гриффиндорского стола доносились громкие голоса – куда более громкие и резкие, чем это обычно бывает в обычной болтовне; Гарри поставил сок на стол и взглянул на гриффиндорцев; встав из-за стола для пущего удобства, Джинни и Ромильда Вейн усиленно ссорились.
Подойдя поближе, Гарри сумел различить слова:
- Не твоё дело, беременна я или нет! Какого чёрта ты допытываешься?!
- Все и так знают, что беременна, – Ромильда прищурилась. – Меня интересует, от кого ты себе живот нагуляла.
- А не подавиться ли тебе своей собственной наглостью? – обманчиво-спокойно осведомилась Джинни, сжимая палочку.
- А не прекратить ли вам эту ссору? – Гарри встал между ними.
Его появление ничуть не охладило пыла.
- От тебя, да? – Ромильда с вызовом вздёрнула подбородок. – Все уже давным-давно знают, что у Корнера рога, как у лося!..
- Silencio, – Гарри опустил палочку, подумал немного и сдублировал заклинание на Джинни, разом стерев с лица последней торжествующее выражение. – А теперь слушайте меня внимательно: я не потерплю ссор между своими. Злость будьте любезны срывать на Пожирателях – это понятно? Да, Джинни беременна – нет смысла скрывать, скоро это будет ясно с первого взгляда. И да, личность отца ребёнка – исключительно её личное дело. И обвинять Джинни в чём бы то ни было – в том числе и в изменах, даже если вдруг таковые имеют место быть – никто не имеет права. Хотя бы потому, что это ЕЁ личная жизнь, и она сама с ней разберётся. Ещё раз – и к зачинщикам любой ссоры будут применены самые суровые меры.
- Какие, например? – подала голос Сьюзен Боунс, внимательно слушавшая разносившуюся на весь зал проникновенную речь Гарри.
- Об этом будет знать только тот, к кому эти меры будут применены. Если вдруг он захочет рассказать остальным о полученном уроке – ради Мерлина, – Гарри обвёл притихших школьников выразительным взглядом. – В моей армии царит порядок и дисциплина. А если кто-то непременно хочет поругаться с тем, кто будет в следующем бою прикрывать ему спину, пусть запишет на отдельной бумажке повод и спрячет эту бумажку до конца войны. Я доступно выражаюсь?
Достаточно неуютно было видеть сосредоточенные лица осмысливающих данный тезис школьников; Гарри отменил оба Silencio и добавил:
- Хочется верить, мне не понадобится повторять снова всё, что я только что сказал. Всем приятного аппетита, – Гарри ушёл из Большого зала, не оборачиваясь. Вслед ему катилось чувство вины, наиболее интенсивное у тех, кому, скорее всего, и не пришло бы в голову затевать ссоры.

* * *

Здесь от всего пахнет сыростью. На стенах ютятся мокрицы, а на потолках скапливается влага, чтобы холодом падать за шиворот; по вечерам постель отсыревает, и если бы домашние эльфы не клали под одеяло грелки, было бы совсем невозможно заснуть. Он согревает ладони дыханием, но дыхание тоже влажное и, на миг опалив иззябшую кожу, предательски примораживает. Слизеринские подземелья немилостивы к собственным питомцам – особенно к тем из них, кто не может позволить себе тяжёлую мантию из натуральной шерсти. Можно носить с достоинством любые обноски – искусство, которое он освоил уже в совершенстве – но они не могут согреть. Каждая заплата – словно распахнутые ворота для сырости.
Хорошо в классе Зельеварения – там тепло от огня, что пылает под котлом, жар от стенок котла, теплые пары зелий. Плохо на Астрономии – все ветра продувают тонкую одежду, пока немеющие руки подкручивают колёсики телескопа, увеличивая резкость; Марс так ярок сегодня вечером, не иначе – скоро будет война.
Ходят слухи о Геллерте Гриндельвальде, синеглазом и золотоволосом; говорят, он захватывает мир и уже захватил Германию и Италию, ещё немного – и захватит Японию. Англичане верят новостям в утренней газете неохотно – ведь, может статься, война порушит весь их привычный жизненный уклад.
Но он не против, чтобы его уклад рушили. Ему не нравится этот уклад, не нравится обжигающий холод, не нравятся тонкие струйки воды, ползущие вниз по стенам подземелий, не нравится, что нужно выгрызать право на каждый вздох у других – более богатых, более знатных, более удачливых; сложно, впрочем, трудно быть менее богатым, чем он – нищий, менее знатным, чем он – выросший в приюте, менее удачливым, чем он – извлекавший одни только беды из всего, что у него было: наглости и красоты.
Рушить жизненные уклады – это то занятие, что по душе ему, гораздо больше по душе, чем добропорядочная серая жизнь, которую порой с таким воодушевлением расписывает профессор Слагхорн. У профессора слишком хитрые глаза, чтобы можно было расслабиться в его присутствии.
Зелёный с серебром галстук идёт к его тёмным глазам и волосам – это, пожалуй, единственная польза от Слизерина, которую он получил без боя. За то, чтобы тебя – неравного – признали равным, нужно бороться; и это не столько трудно, сколько долго и муторно. Оказывается, маги – такие же примитивные существа, как и магглы. По крайней мере, их мотивы, слова и поступки предугадать так же легко.
Быть может, дело в том, что мотивы одни и те же у всех: «а-что-мне-за-это-будет», «если-я-с-этого-ничего-не-получу-зачем-ввязываться» и «своя-мантия-к-телу-ближе». А уж слова и поступки вытекают из мотивов; просто удивительно, как однообразно реагируют, когда на первый из мотивов отвечаешь: «ты останешься жив, тебе мало?», на второй – «затем, что Я так хочу», а на третий – молча поджигаешь демонстративно запахнутую мантию, пока тот, кто её носит, не поймёт, что разумнее держать её как можно дальше от тела.
Нет ничего, что не вписалось бы в его картину мира, какой она была до Хогвартса; он презирает их всех, чистокровных снобов, он ненавидит собственную безродность, и он клянётся, что однажды они будут ему служить. Будут целовать край его мантии и смиренно ждать приказаний, все до единого, все те, кто сейчас смотрит на него сверху вниз.
Они заплатят за всё – и ничтожные магглы, и чванные маги. Он отомстит им, потому что может это сделать, и хочет. Разве нужны ещё какие-то причины?
Иногда под его отсутствующим взглядом замерзают и падают со стен мокрицы; звук, с которым они разбиваются о каменный пол, заставляет его смеяться.
Впрочем, ему невесело. Он вообще не припомнит, когда ему в последний раз было весело. Когда-то в прошлой жизни, когда не было ни выживания, ни одиночества, ни уязвленной гордости?
А такое вообще бывает?

* * *

«19.11.
*****, как же мерзко. До сих пор мерзко.
Я всё думаю, думаю о ссоре с Поттером… можно подумать, у нас когда-то были хорошие отношения, чтобы говорить, что мы поссорились. Но нет, мне всё равно стыдно думать обо всём, что я ему сказал… хотя я не откажусь ни от единого слова!
Я не знаю, как это называется. Наверное, перемирие. Во всяком случае, Поттер ходит хмурый и злой, а Блэк, Люпин и Петтигрю пытаются его как-нибудь развлечь, но с тем же успехом они могли бы биться своими дурными головами о стенку Хогвартса, надеясь, что в стенке появится дырка-другая.
Он часто кусает губы; он умудрился схватить «Т» по Трансфигурации, в которой с первого курса обгонял всех. Он каждые пять минут (и это вовсе не означает, что я кошусь на него так часто, ещё не хватало!) снимает очки и трёт виски. И почти ничего не ест в Большом зале. Может, ему эльфы еду в спальню приносят, не знаю; я на его месте, если бы так мало ел, не выдержал бы и свалился в обморок где-нибудь на Чарах. Но Поттеру всё как с гуся вода; только щёки впали, и под глазами появились мешки. Он ещё и не спит, что ли? Тогда чем, позвольте узнать, он занимается по ночам? Явно не учится и не трахается…

Всё прокручиваю и прокручиваю в памяти наш последний разговор. И перечитываю всё, что написал по этому поводу. Это, наверное, какое-то наваждение, какое-то дурацкое заклятие, потому что с чего я чувствую себя виноватым?! Я не буду перед ним извиняться… это ни мне, ни ему не надо… я ничего такого не сделал, за что надо стыдиться… он – гриффиндорский идиот, я – слизеринский ублюдок, всё на этом!..
Ага-ага. Я уже тридцать два раза сегодня себе говорил, что на этом всё, и больше думать об этом кретине я не собираюсь. Специально считал. И каждый раз я проваливаюсь так бесславно, что от стыда и злости впору удавиться.
Никогда так не бывало, чтобы я не мог управлять своими мыслями, Мерлин дери! Всегда всё было чётко и ясно, всё разложено по полочкам… а сейчас я словно в болоте тону. Шаг, другой – и тропа уже увильнула куда-то из-под ног, и ты в трясине. И хрен ты оттуда выберешься, потому что тропу уже не найти, и вокруг, сколько хватает глаз, – трясина, трясина и трясина.
Плакать хочется, мать твою. Плакать и извиняться, потому что уже несколько недель у Поттера бледные губы и потухший взгляд.
Какое мне до этого дела?
Никакого.
Точнее, мне НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ никакого дела, а на самом деле оно есть.
Если откинуть его вечно спутанные волосы со лба и пригладить, будут ли они мягкими под пальцами? Они наверняка жёсткие, мягкие волосы не могут так лохматиться, они должны лежать послушно и ровно.
О чём я думаю?
О Поттере, о нём, конечно. Я больше ни о чём не думаю в последнее время. Слагхорн даже решил, что я влюбился в кого-то, и этак снисходительно заметил, что любовь, сражающая юные сердца, лишает разумения и окрыляет. Между прочим, я всё-таки не запорол зелье! Хотя вышло оно, надо признать, так себе… трудно, знаете ли, варить зелье, когда только и делаешь, что ругаешься с самим собой, запрещая себе глядеть на соседний стол.
Ещё немного, и я на самом деле пойду извиняться. И Поттер размажет меня Ступефаем по стенке, и высушит мокрое пятно, которое от меня останется, и я наконец успокоюсь и упокоюсь, аминь.

20.11.
Даже не знаю, что написать. Просто ничего не укладывается в слова, мысли, как бешеные кузнечики… Попробую написать по порядку.
Сегодня у команды Гриффиндора опять была тренировка, и я зачем-то пошёл наблюдать за ними. Невидимый, конечно.
Сама тренировка закончилась быстро – следующий матч у Гриффиндора ещё нескоро; все ушли в душевую, а Поттер остался гоняться за снитчем. Делать ему больше нечего?..
Он долго летал. Минут двадцать, не меньше. А потом я взял да и снял невидимость; и Поттер, нарезая очередной круг над трибунами, увидел меня. Вот только что меня не было, и вот он я есть.
Нет, я не ожидал, что он кинется на меня с объятиями… но этот придурок вообще не нашёл ничего лучше, чем взять и брякнуться с метлы! С высоты метров этак в пять, на деревянные скамейки; долго пришлось бы собирать его кости по всей трибуне…
- Wingardium Leviosa! – ору я истошно, как будто пролил катализатор в нестабильное зелье.
Поттер завис в паре сантиметров над скамейкой; я подошёл поближе и отменил заклинание – с высоты в два сантиметра падать нестрашно.
- Хреновый, – говорю, – из тебя игрок в квиддич. Какого чёрта ты на метле удержаться не можешь?
Поттер смотрит на меня, и глаза у него – каждый с галлеон. Наверно, заговори снитч и скажи, что он не хочет, чтобы его ловили, реакция была бы примерно такая же.
- Послушай… – начинаю. И затыкаюсь сразу же.
Что я ему скажу? Как я ему это скажу?
- Я… я подумал…
- Ты что тут делаешь? – перебивает меня Поттер.
Ну хоть не через пару лет очнулся, и то хлеб.
- Спасаю твою шкуру, – фыркаю. – А то с метлы упадёшь, расшибёшься…
- Зачем ты сюда пришёл? – настойчиво долдонит Поттер. Глаза у него блестят так лихорадочно, что мне впервые приходит в голову: может, он просто спятил? – Ты же не знал, что я упаду с метлы!.. Или знал?
Я искренне кручу пальцем у виска.
- Что я – совсем идиот, убивать тебя вот так вот? Сам подумай, сколько дыр в таком плане… откуда мне было знать, что ты при виде меня навернёшься с метлы, как слабонервная девица?
Поттер краснеет, но как-то странно: на скулах выступают лихорадочные пятна, такие яркие, словно кто-то их нарисовал, а вся остальная кожа бледная-бледная.
- Я не ждал, что ты здесь будешь! Знаешь, тебе бы так оторопеть… Я же знаю, что тебе нечего делать у нас на тренировке! Ты вообще квиддич не любишь!
- Не люблю. Но на ваши тренировки хожу…
- Зачем? – задаёт Поттер всё тот же вопрос.
Я пожимаю плечами. Если бы я сам ещё знал…
- Я хотел… я подумал, что…
- Что ты подумал? – неожиданно мягко спрашивает Поттер.
- Я думал о том разговоре…
- И что надумал?
Я молчу. Что бы я сам ещё знал, что я такого надумал!..
Поттер, не дождавшись ответа, тихонько вздыхает, снимает очки, кладёт их на скамейку и трёт виски. Белки глаз у него исчерчены красными линиями лопнувших сосудов – чем, ну чем он занимается по ночам, явно ведь не спит?!
Я, не удержавшись, протягиваю руку и откидываю назад упавшие ему на лоб волосы.
Оказывается, они мягкие, как пух; нежные, гладкие, лёгкие, они обвивают мои пальцы упругими кольцами. Они на самом деле послушные – достаточно любить их, беречь их, нежить – и они сами лягут ровно и аккуратно, чтобы через минуту растрепаться снова и этим напроситься на новую ласку.
Поттер улыбается. Чему он так рад, хотел бы я знать?!!
- Я… – начинаю я снова, так беспомощно, что лучше бы молчал.
И Поттер, кажется, понимает, что мне лучше молчать. Во всяком случае, он говорит:
- Ш-ш! – и наклоняется поцеловать меня в губы.
У его губ привкус горького крепкого чая; свежесть и терпкость, тепло и нежность. Сердце бьётся сильно-сильно, и я не могу уже понять – его это сердце, или моё, и мне нет решительно никакой разницы. Тяжёлая горячая волна проходит по телу и оседает внизу живота – и я задыхаюсь от этой волны, прижимаясь бёдрами к Поттеру, и он прижимается в ответ, обнимает меня, целует, жадно, отчаянно; он пьёт с моих губ весь мой стыд, все мои муторные мысли, все мои сомнения и мучительные попытки подобрать слова.
Я пью его боль, его глухую обиду, его бешенство из-за навязчивой идеи; выцеловываю из него терзания и угрюмость, бессонные ночи и вопросы без ответа.
Он умеет целоваться; он ведёт, решительно и бережно, и я подчиняюсь, отдавая всё, что могу отдать, и принимая всё, что могу принять. Я никогда никого не целовал, кроме него.
Поттер прерывает поцелуй и прячет буквально пылающее лицо у меня на плече – я чувствую жар его дыхания сквозь всю одежду.
- Какой… ты… – шепчет он.
- Какой? – переспрашиваю я машинально.
- Чудесный, – говорит Поттер, и по голосу я понимаю, что он улыбается.
Мы долго стоим молча, обнявшись; негреющее зимнее солнце освещает нас. Ярко-красный и золотой цвета квиддичной мантии Поттера почти слепят; его тонкие пальцы лежат на моих плечах, и я совершенно не хочу что-либо менять. Мне ещё никогда не нравился этот мир до такой степени, как сейчас.
- Джеймс! – кричит кто-то издалека. – Сохатый!!
- Сириус меня ищет, – Поттер размыкает объятия и отступает на шаг.
- Вот как? – говорю я.
Поттер поспешно закрывает мне рот ладонью.
- Не надо больше… ссориться! – говорит он почти умоляюще. – Давай сегодня в девять встретимся у бокового коридора на первом этаже – у того, который заканчивается портретом Луцилия Паркинсона? И… э-э… договорим.
Я облизываю губы и говорю:
- Давай.
Если я хочу туда успеть, надо идти – уже без десяти девять. Я, если честно, боюсь, но я пойду.
Меня ещё никто и никогда не называл чудесным».