Отправлено: 21.11.08 22:29. Заголовок: жизнь в зеленом цвете. часть седьмая. слеш, NC-17 Гарри/близнецы Уизли (продолжение 4)

Название: Жизнь в зеленом цвете, часть седьмая
Автор: MarInk
Бета: нет
Пеиринг: Гарри Поттер/Фред Уизли/Джордж Уизли,
Гарри Поттер и др.
Рейтинг: NC-17, слеш
Специальное придупреждение: пренуждение, экзекуция, жестокость, изнасилование, смерть персонажей, ООС.
Жанр: ангст/AU
Содержание: У всякой монеты есть две стороны, не говоря уж о ребре. Такие близкие и не способные когда-нибудь встретиться, не могущие существовать друг без друга, орёл и решка [особо проницательным: да-да, читай не орёл и решка, а Гриффиндор и Слизерин] ВСЕГДА видят мир с разных сторон, но однобокий мир мёртв. Гарри предстоит убедиться в этом на собственной шкуре, посмотрев на мир с той стороны, с какой он не хотел, но на самом деле смотрел всегда...
Разрешение получено.

 Отправлено: 24.11.08 19:15. Заголовок: Глава 24. Рождение ..

Глава 24.

Рождение Тантая мало что изменило в их отношениях.
Павел Молитвин, «Путь Эвриха».

Билл оказался прав – слизеринское ограбление прошло на ура. Во всяком случае, никакой особой активности или беспокойства Вольдеморт не проявлял, знать не зная, что его хоркруксы давно уже перешли не в самые хорошие руки. Чаша погибла под зубами Севви, не успев раздвадцатериться или нагреться – мгновенно упав изуродованным куском золота на покрытый слизью каменный пол Тайной комнаты. Севви выглядел довольным – насколько к василискам вообще применимы человеческие категории эмоций – тем, что сумел оказаться полезным хозяину. Последний, несмотря на отсутствие непосредственно дел к Севви, приходил к василиску часто – просто посидеть, уцепившись за гладкую шею толще самого Гарри, послушать байки, перенасыщенные шипящими и свистящими, вдохнуть воздух Тайной комнаты – странным образом отличный от такого же влажного и холодного воздуха подземелий. Здесь не было такой гнетущей атмосферы, как там, где Гарри жил последние почти шесть лет; здесь не было воспоминаний – замешанных на крови, на любви ли. Здесь тысячу лет был один лишь василиск, погружённый в свои змеиные сны. Даже полностью убрав щиты эмпата, Гарри не чувствовал здесь ничего более страшного, чем то, что случилось пять лет назад, с дневником Риддла. Боль умирающего хоркрукса ещё держалась, ведь смерть была не мгновенной, да и сам хоркрукс успел понять, что происходит, и совсем не желал умирать… диадема и чаша оставили даже не следы – тени следов, коротенький ужас-возмущение, обрывающийся так внезапно, что Гарри, ощутив это в первый раз, почувствовал нечто вроде совестливого неудобства.
Так или иначе, здесь было хорошо. Севви не предъявлял к хозяину никаких претензий и всегда готов был поболтать на отвлечённые темы. От этого становилось легче, потому что многие до сих пор при разговоре с Гарри опускали глаза и говорили приглушённым тоном, как будто беседовали с неизлечимо больным. Возможно, они полагали, что он должен биться головой о стену, как только поток сочувствия слегка умерит свой бег, или что без речей наподобие «надо-жить-дальше-смотреть-в-будущее-с-оптимизмом-мёртвых-не-вернёшь-придёт-новая-любовь» Гарри всенепременно пойдёт и вскроет себе вены на могиле близнецов. Боже упаси оставить такого несчастного человека без соболезнований! Он же зачахнет, как комнатный цветок без поливки.
Хотя, если вдуматься, рациональное зерно в таких речах было, пусть и мизерное. Гарри, разумеется, становилось только больнее от лишних напоминаний, но одновременно отвлекала злость на непрошеных утешителей. В результате в определённых кругах собственной армии он приобрёл кличку «Бешеный». Кличка произносилась с придыханием несовершеннолетними школьницами у каминов в гостиных факультетов; там же толковались все поступки Гарри, слова и даже взгляды. После того, как он пару раз имел сомнительное удовольствие услышать обрывками такое обсуждение, поддавшись на уговоры Сириуса и Ремуса посидеть с ними в гриффиндорской гостиной, ему не составило труда находить каждый раз весомые предлоги, чтобы провести вечер в более приятной атмосфере.
Как правило, это была компания либо Кевина, либо Снейпа, либо книг по акушерству, всученных мадам Помфри, и не в последнюю очередь того самого талмуда для третьего года колдомедицинских курсов. Иногда – всех вместе, благо Кевин и Снейп на удивление благополучно уживались друг с другом; гриффиндорский первокурсник и слизеринский декан находили общий язык по любой теме, будь то зелья, Основатели, погода, Вольдеморт, тыквенный сок, сказки, Гарри или тысяча других животрепещущих вопросов. Гарри полагал, что, не возьмись этот невозможный дуэт лечить его тогда, после… вряд ли им пришло бы в голову, что у них вообще есть о чём поговорить. Но так или иначе, вспять процесс было уже не повернуть, и Гарри порой подолгу сидел в углу лаборатории, заучивая наизусть разницу между предлежанием и положением плода или шкалу Дилис Дервент для оценки состояния новорожденного, в то время как Кевин практически засовывал нос в очередное зелье, а Снейп, с редкостной корректностью удерживая Поттера-младшего от необдуманных действий, пояснял, что это за варево, к чему оно и по какой причине туда лучше не совать вообще ничего. С такими лекциями Кевин имел все шансы в будущем году, когда – хотелось бы верить – начнётся наконец его магическое образование, стать первым учеником по Зельеварению, причём совершенно заслуженно.
Гарри пока не имел ни малейшего понятия о том, начнётся ли будущий сентябрь в Хогвартсе так, как должен. Дата последней битвы с Вольдемортом представлялась командиру сопротивления туманной, перспективы на неё – тем более неясными; само будущее маячило перед Гарри в неопределённой дымке, которую он не имел ни малейшего желания рассеивать. Что-то не давало ему покоя, грызло постоянно – и почему-то тем больше грызло, чем дальше он изучал колдомедицинские книги, готовясь помогать при родах Джинни.
Меропа Гонт выносила Тома Марволо Риддла и родила; родила в муках, какие мужчины, пожалуй, не могут и представить. Она, чёрт побери, доносила его, пусть даже ребёнок ей был не нужен и она могла броситься в Темзу сразу же, как очухавшийся от приворота Риддл её оставил. Но не бросилась. Родила; осознанно пошла на боль. Если Круциатус на людей накладывают против их воли, то рождение ребёнка происходит, как правило, добровольно. И то, что Меропа умерла потом – это уже не только и не столько её собственная вина. Дать бы Риддлу в молодости почитать все эти книжки – может, он не так бы разочаровался в собственной матери…
А теперь Риддла надо убить. Сама по себе задача не приводила Гарри в ужас или ступор – он готов был убивать ради прекращения войны и был почти уверен, что справится с Вольдемортом. С Томом Риддлом, который, несмотря на всю свою мощь и ужасающую репутацию, так и не повзрослел.
Но неужели войны прекращаются именно так – убийством? Дамблдор в своё время не убил Гриндельвальда, а заточил в Нурменгард. Хотя уж на что было проще прикончить… старый интриган никогда не стеснялся в средствах, если считал цель достойной. Значит, был смысл в том, чтобы не убивать.
Скорее всего, целью Дамблдора было всего лишь повысить своё реноме; и с горки скатиться, и саночки не свозить – победить и создать себе репутацию доброго и милосердного. Гарри подобная ерунда не интересовала, но склонности к убийству и он отчего-то не чувствовал.
Вольдеморт убил родителей Гарри. Убил сотни и тысячи других магов, пытавшихся противостоять. Захватил практически всю Европу, успешно ведёт мирные переговоры с Азией, потому что понимает – с ней пока не справиться, в одном Китае магов столько, что, пожалуй, и всю тёмнолордовскую победоносную армию переплюнет. В конце концов, Вольдеморт активно уничтожает и принижает магглорожденных, что абсолютно не нравится Гарри.
Но, если вдуматься, сам Гарри виноват больше Вольдеморта.
Тот никогда не убивал любимых.
Может, потому что не умел любить… а кто бы научил его этому?
Гарри часто вспоминал в эти три относительно спокойные недели те свои странные сны, которым он был обязан, по всей видимости, связи с Вольдемортом через шрам. Сны о прошлом, о которых сам Вольдеморт мог вообще не подозревать. Маленький мальчик, не понимающий как следует, что такое «любовь» и «дружба» – даже посмотрев в словарь; мальчик, с самого рождения готовый показывать зубы в ответ на недобрый оскал окружающей жизни. Мальчик, с которым взрослые – тот же Альбус Дамблдор – играли в свои взрослые игры и пытались сломать. Ломать этого мальчика было поздно – если уж он только стал сильнее от всего, что с ним происходило до этого; но упрямые, как бараны, взрослые люди, которым полагалось бы быть умнее и мудрее, либо велись на собственные игры мальчика, либо не верили ему и всё равно не могли ничего сделать.
Быть может, это и правильно, что с Вольдемортом должен справиться мальчишка Гарри, а не кто-то опытный и придавленный грузом прожитых лет. Как ни странно – Гарри полностью осознал это только к семнадцати годам – возраст не предполагает ни мудрости, ни ума, ни способности учиться на собственных ошибках. Всё, что возраст непременно обеспечивает – это железобетонную уверенность в том, что упомянутые мудрость, ум и способность у тебя есть, а то, насколько эта уверенность правдива, – уже очень индивидуальная величина.
Возраст Гарри пока был не настолько велик, чтобы уверенность в нём достаточно окрепла. Будь он постарше, возможно, он и не мучился бы этим непостижимым чувством того, что убивать не следует – это он-то, на чьих руках уже были цистерны крови.
А возможно, всё равно мучился бы.

* * *

- Вся проблема в том, что у Джинни мало шансов на благополучные роды. У неё узкий таз… ей бы подождать хотя бы несколько лет с беременностью! К тому же ребёнок предлежит ножками, ты уже знаешь, что это плохо. И, по-моему, она сама не верит в хороший исход, сколько бы я не убеждала. Поэтому даже если у неё отойдут зелёные или чёрные воды – делай вид, что всё в порядке. Тебе она поверит…
Ну да, ну да. Своему командиру она поверит, а вот рожать при профессоре Снейпе, у которого, несмотря на отсутствие колдомедицинского образования, куда больший опыт в лечении людей, ей будет неудобно. Какая разница, что этот командир ничего не умеет?
- Да, конечно… – Гарри покосился на закрытую дверь отдельной палаты, где спала Джинни. – Мадам Помфри, когда Вы говорите, что у неё мало шансов на благополучные роды – что именно Вы имеете в виду?
- Я имею в виду, что будет просто чудом, если выживут и она, и ребёнок, – мадам Помфри тяжело вздохнула. – Я так давно не имела дело с родами… с самой практики в крохотной больнице в Девоншире. Там была опытная роженица, с третьим ребёнком – она, пожалуй, лучше меня знала, что и как, пусть и не училась на курсах. Потом, когда мы вернулись с практики, пришёл запрос из Хогвартса на молодого специалиста – я вызвалась. Сколько лет работаю – никто никогда у меня на руках не рожал. Самое сложное было – справляться с последствиями самопальных абортов старшекурсниц. Видишь, как всё неудачно сложилось – никого с опытом, и сложная беременность…
- А что, если я выберусь в Лондон и приведу кого-нибудь из Сейнт-Мунго?
- Ты не знаешь, куда идти – в путеводителе по этажам родильное отделение не указано, это отдельное здание. К тому же даже если ты отыщешь путь, то там наверняка либо приспешники Вольдеморта, либо взятые под Империус. Второе – вероятнее, там работают… по крайней мере, работали… великолепные профессионалы и честнейшие люди. Ты уверен, что сумеешь перебить чужое Империо и не оставить человека слабоумным?
Гарри уверен не был.
- К тому же уже поздно, – покаянно добавила мадам Помфри. – Я заходила к Джинни полчаса назад, проверяла: у неё начались подготовительные схватки. Слизистая пробка отошла, живот опустился.
У Гарри засосало под ложечкой от страха.
- Сколько примерно осталось? Сутки, меньше?
- Гораздо меньше. Предварительные схватки идут уже почти десять часов. Наверно, начались через полчаса-час после того, как она заснула.
- Будить, полагаю, не стоит… сама скоро проснётся, – Гарри подавил зевок – взволнованная медсестра подняла его в шесть утра, чудом не потревожив Кевина, мирно сопевшего на соседней кровати. – У нас ведь всё есть, что нужно? Все зелья, мази, всё для ребёнка?
- Готово с позавчерашнего дня, – кивнула медсестра. – Одно радует – мальчик будет здоровый. Не переношенный, не недоношенный, без явных патологий…
- Только без явных?
- Скрытые никакой диагностикой не выявить, – пожала плечами мадам Помфри. – Магия матери защищает ребёнка от вторжений, нельзя залезть со своей диагностикой в нерожденного так же, как в обычного пациента. Анализы показывают, что всё хорошо, кроме состояния самой Джинни. Она очень ослаблена, и сердце у неё никуда не годится. Казалось бы, наследственность у неё должна быть подходящая… Готовься, если что, к кесареву.
Гарри еле удержался от того, чтобы хихикнуть – прозвучало так, словно рожать предстояло ему. Впрочем, даже если бы оно вдруг было так, вряд ли он был бы нервозней сейчас.

- Мадам Помфри! – голос Джинни подрагивал – она давила в себе страх. Впрочем, если бы Гарри не чувствовал её эмоции, он бы затруднился точно сказать, так ли это. – У меня… у меня воды отошли.
- Удачи нам, – шепнула мадам Помфри и двинулась в палату.
Воды, как с облегчением убедился Гарри, были прозрачные и без запаха – это означало, что с ребёнком всё было в порядке. Джинни тоже знала об этом, но всё равно смотрела на пятно на простыне со священным ужасом.
- Вот и молодец, – засуетилась медсестра, помогая Джинни сесть удобней. – Отличные воды, просто образцовые… мы с Гарри будем всё время рядом, рожай и ничего не бойся.
Гарри чувствовал, что Джинни не верит мадам Помфри и боится чего-то – так боится, что бегония на подоконнике обеспокоенно шевелила листьями, принимая страх роженицы. Нельзя так бояться родов, о которых тебе всё досконально объяснили… это был какой-то другой страх.
- Не бойся, – доверительно подтвердил Гарри, садясь на стул у изголовья кровати и беря Джинни за руку. Рука была холодная и влажная от тоскливого ужаса. – Всё будет хорошо.
- Нет, – шепнула Джинни. – Не будет.
- Почему? – Гарри получил одобрительно-поощрительный взгляд от мадам Помфри и продолжил:
- Мы с мадам Помфри ни на шаг от тебя не отойдём, всё будет просто отлично... у тебя будет здоровый сын… представляешь, как обрадуется твоя мама?
Джинни зажмурилась, и из-под бледных, пронизанных тонкими синими жилками век потекли слёзы.
- Зачем плакать?! – испуганный, пожалуй, не меньше неё Гарри не нашёл ничего лучшего, чем сжать её ладонь покрепче и попытаться успокоить эмпатически, попутно наговаривая всякую оптимистическую чушь. – Ты родишь здорового замечательного малыша, он вырастет в мире без войны, у него будет мать с орденами Мерлина, целой кучей… роды будут быстрые, безболезненные, мы поможем, если что-то пойдёт не так…
Джинни утихла, прерывисто вздыхая. Гарри облегчённо выдохнул про себя, и тут Джинни вздрогнула.
- Что такое?
- Он пинается, – с полуулыбкой сказала Джинни, открывая глаза. – Хочет наружу. Ой!.. Кажется, это уже не подготовительная схватка…
- Считай время, – строго велела мадам Помфри.
- Я помню, пока длина схватки не станет равна длине паузы между ними…
- И ходи, – назидательно добавила мадам Помфри. – Ты же помнишь, дорогуша, тебе надо ходить, пока не начнутся серьёзные схватки.
Гарри помог Джинни встать и начать ходить; он поддерживал её за плечи, а она почти висла на нём, словно живот тянул её к земле, как магнит. Джинни молчала; у самого Гарри не было уже в запасе утешительных благоглупостей, и он пытался вспомнить лекции, которые мгновенно улетучились из головы, все как одна.
Ходить надо, пока не раскроется как следует маточный зев, через который ребёнок и выходит на свет. Положенное раскрытие – десять-двенадцать сантиметров… обычное состояние – меньше четырёх. В среднем увеличение идёт по два сантиметра в час, хотя ходьба его стимулирует… это сколько же надо фланировать туда-сюда?! Они оба натопчут себе мозоли…
- Выпей, милая, – мадам Помфри протянула стакан с абсолютно незнакомым Гарри зельем, которое Снейп варил неделю назад. Гарри принял стакан и бережно напоил Джинни, словно та была не в состоянии сама поднести его ко рту – но она не возражала. Её это отчего-то даже обрадовало.

Гарри был рад сесть, когда мадам Помфри, осмотрев Джинни в очередной раз, объявила, что раскрытие достаточно, и ребёнок вот-вот полезет на свободу.
- Хочешь пить? – Гарри заботливо поправил подушки за спиной полулежавшей Джинни.
- Хочу. Наколдуй мне воды, пожалуйста... спасибо.
- Не за что, – Гарри поставил пустой стакан на тумбочку.
- Скажи, командир…
- Что?
- Ты бы так возился с любой из Эй-Пи, если бы кто-то ещё из наших надумал рожать? Луна, Сьюзен, Ханна…
- Луне ещё рано, – строго сказал Гарри. – Тебе, собственно говоря, тоже, но что уж поделаешь…
- Ты не ответил. Так же? С любой?
- Ты неправильно ставишь вопрос, – Гарри лихорадочно придумывал ответ, который не был бы враньём и не обидел бы Джинни. – Не с любой вообще, а только с теми, кто мне особенно близок и дорог. Эй-Пи была со мной с пятого года, когда мне больше никто не верил. Я очень хочу, искренне хочу, чтобы вы все были счастливы… а ты тем более.
Джинни улыбнулась.
- Ты мне как младшая сестра, – не подумав, закончил Гарри.
Джинни закусила губу и вздохнула.
- Я сделал что-то не так? – вопрос был абсолютно риторическим. От попыток понять девушек Гарри отказался уже давно – их логика и манера расставлять приоритеты сбивала его с толку всегда. Девушки становились крайне утомительны, пускаясь в отвлечённые рассуждения, но лучшие из них – все, кто был в Эй-Пи, по крайней мере – были в этом отношении небезнадёжны.
Но беременность и роды, очевидно, неблагоприятно влияют на женские умственные способности.
- Всё так… всё правильно, – Джинни неожиданно сильно сжала его ладонь. – Ты только не уходи никуда, ладно? Будь рядом…
- Разумеется, буду, – с готовностью пообещал Гарри.

Джинни коротко вскрикнула и запрокинула голову; её ногти впились в ладонь Гарри – кажется, до крови.
- Тужься! – в один голос, не сговариваясь, скомандовали Гарри и мадам Помфри.
- Глубокий вдох – тужься, потом плавно выдыхай, – повторял Гарри, наклонясь к самому уху Джинни. Он даже не знал, слышит ли его она, занятая рождением ребёнка, но надеялся, что если нет, то она вспомнит сама то, чему её учила медсестра в эти три недели. – Глубокий вдох – тужься, потом плавно выдыхай…
Джинни расслабилась и обмякла на кровати на минуту-две, показавшиеся Гарри резиново-бесконечными, потом снова вскрикнула и глубоко вдохнула сквозь зубы. Мадам Помфри быстро махнула палочкой над её животом.
- Вот так… умничка, давай, по три потуги на каждую схватку… делай, как делаешь…
- Правильно, – ободряюще сказал Гарри. – Сейчас мадам Помфри найдёт бутылочку, и ты выпьешь ещё обезболивающего…
Того обезболивающего, что приготовили, не хватило; запасной флакон стоял где-то в общих запасах, и мадам Помфри, у которой дрожали руки почти так же, как у Гарри, всё никак не могла его найти.
- Вот, напои…
Гарри взял флакон и зубами выдернул пробку, потому что вторую руку своего командира Джинни отпускать не желала.
- Пей… это обезболивающее, пей, – Гарри капнул немного на плотно сжатые губы Джинни; она приоткрыла рот, и ободрённый успехом Гарри влил понемногу половину бутылочки – дозу, которой хватило бы для анестезии на случай ампутации конечности. – Вот так, хорошо, умница…
На честном лице мадам Помфри было крупными буквами написано, что что-то идёт всерьёз нехорошо, но сам Гарри этого не замечал, а спрашивать, когда Джинни могла это услышать, было бы не совсем удобно. Оставалось мучиться тревогой и догадками.
Через две новые схватки Джинни, уже не стонавшая от боли, разлепила мокрые от слёз ресницы и спросила:
- Как там мой ребёнок?
- Успешно пробирается к выходу, – замурлыкала медсестра успокаивающе, – совсем скоро он появится на свет и встретится со своей мамочкой… надо только немного потужиться, и всё получится…
- Не встретится, – прошептала Джинни.
- Что? – не расслышала мадам Помфри.
Джинни безмолвно изогнулась в ещё одной схватке, старательно дыша, как учили, а Гарри выпрямился и негромко проговорил:
- Она сказала, что не встретится. Поппи, что не так?
- Она всё слабее и слабее, – торопливый опасливый шёпот щекотнул Гарри ухо. – Сердце бьётся с перебоями, я боюсь, что ребёнок не успеет родиться, а она умрёт...
- Как спасти обоих?
- Никто не умеет запускать остановившееся сердце… есть чары, которые, может, помогут, но ребёнку они, скорее всего, повредят… кесарево определённо её убьёт, но сам по себе ребёнок вряд ли выйдет, через такой узкий таз и ножками вперёд…
Беспомощность.
Чёртова беспомощность; редко Гарри испытывал такой её приступ, как сейчас, когда сидел на стуле у кровати рожающей женщины и держал её за руку, отчаянно, безуспешно, пытаясь поделиться с ней своей жизненной силой.
- Гарри… я хочу… сказать тебе… – Джинни прервалась на полминуты, хватая ртом воздух – дышать по схеме она уже не могла, и схватки были почти безостановочные.
- Что сказать? – если это отвлечёт её от мрачных мыслей – пусть говорит.
- Я… люблю тебя. Ты всегда был… как прекрасный принц… из сказок, – Джинни облизнула губы и попросила – нет, приказала: – Дай воды! Спасибо… потом… я выросла, думала… разочаруюсь… а ты был принцем и остался… Но ты меня… не любил. И я не могла больше… на твой день рождения… я сварила приворотное зелье…
Схватка скрутила Джинни, прорываясь сквозь всю блокаду обезболивающего.
- Умница девочка! – голос мадам Помфри то и дело срывался. – Ножки показались, давай, ещё немного…
Джинни не обратила на похвалу внимания и, стараясь не прерываться даже на время схваток, заговорила снова – это было, видимо, что-то безумно, безумно важное:
- Я накормила тебя этим зельем… желе, малиновое… я знаю, ты любишь всё малиновое… а потом мы занялись любовью… и я наложила на тебя Obliviate потом… я думала, никто ничего не узнает, но беременность… это твой ребёнок, твой!..
Последние слова она не выговорила – выдохнула, перед тем, как набрать водуха в лёгкие и начать снова тужиться. Мадам Помфри усиленно колдовала, втирала какие-то мази, но оглушенный Гарри не обращал внимания и не предлагал свою помощь – перед глазами у него стоял непроглядный алый туман, как одним июльским вечером в саду Норы…
Джинни как-то очень судорожно вздохнула; глаза её странно закатились, губы посинели – ей не хватало воздуха.
- Она умирает! – отчаянный крик Гарри заставил мадам Помфри вздрогнуть.
- Ребёнок вышел наполовину!
Секунд, ушедших у Гарри и мадам Помфри на обмен этими репликами, сердцу Джинни хватило, чтобы остановиться. Ладонь, сжимавшая руку Гарри, конвульсивно сжалась и обмякла, соскользнула вниз. Пульс под пальцами Гарри трепыхнулся раз, другой, и утихомирился.
- Режем! – рявкнул Гарри. – Спасите хотя бы ребёнка!
Опомнившись, мадам Помфри действовала на автопилоте: произнесла заклинание, аккуратно повела пальцами, рассекая кожу, плоть, матку – в таком деликатном вмешательстве палочка участвовать не могла.
Ещё заклинание. Ребёнок на свободе и отчаянно сучит ножками…
Гарри перехватил ребёнка у медсестры и заученным за три недели заклинанием очистил его дыхательные пути от слизи и околоплодных вод.
И ребёнок закричал – так отчанно, словно уже оплакивал свою маму, которую безуспешно пыталась реанимировать мадам Помфри.
- Девять баллов по шкале Дервент, – автоматически определил Гарри через полминуты – обычно нормальные здоровые дети получали по этой шкале от восьми до десяти баллов – и встал; на столике у стены были заранее приготовлены пелёнки, тёплая вода, мягкая губка. Очищающие заклинания плохо действуют на нежную кожу новорожденных, испачканную в первородной слизи.
Это казалось сном; затейливым, причудливым, как завитушки под потолком особняков в стиле барокко.
У него есть сын.
У него – даже не думавшего никогда о том, чтобы завести детей. Да и как бы он их завёл, если любил целовать лишь мужские губы и ласкать лишь мужские тела?
Сын.
Может, Джинни в бреду родов сочинила историю о том, что ей хотелось сделать… о том, чего она всё-таки не делала?
Чуть приутихший, но продолжающий похныкивать ребёнок уставился на своего преполагаемого отца так недовольно, словно прочёл его мысли.
Глаза у малыша были зелёные-зелёные, как травяной сок, что остаётся на лезвиях газонокосилки после того, как пару раз проредишь ею разросшуюся растительность на лужайке. Редкие волосики, мокрые, мягкие, как пух, выделялись чернотой на розовой коже головы.
- Всё, – опустошённо сказала мадам Помфри. Гарри мог только догадываться, сколько лет она не позволяла уйти в лучший мир ни одному своему пациенту. – Дай, я уберу остаток пуповины…
Гарри без сопротивления отдал ей своего сына и без каких-либо эмоций наблюдал, как она обрезает пуповину и мажет ранку заживляющей мазью. Слёзы медсестры гулко стучали о поверхность стола, и ребёнок откликнулся на этот звук негодующим рёвом.
Мадам Помфри механически вытерла побагровевшее личико и вдруг усмехнулась.
- Гарри…
- А?
- Скажи, ты идиот или просто не интересуешься посторонними беременностями?
Гарри не спешил отвечать, потому что выбор на самом деле не ограничивался предоставленными альтернативами.
Как обычно.

* * *

Гарри никогда не подозревал, что один крошечный ребёнок может полностью занимать дни и ночи двух взрослых людей, не давая последним ни минуты покоя – не спасал даже хроноворот, о котором Гарри вспомнил в минуту отчания и притащил в лазарет, чтобы таскать на шее круглые сутки и то и дело поворачивать раз-другой. Малыша надо было мыть, кормить специальной смесью – которую Гарри пришлось в спешном порядке учиться готовить – то и дело успокаивать, проверять регулярно его здоровье по списку из тридцати четырёх параметров, накатанному мадам Помфри в порыве истинно садистского вдохновения. Слава Мерлину, что ребёнок не собирался подкидывать ещё больше проблем своему замученному родителю и оставался практически безупречно здоровым; правда, на третий день после рождения он напугал Гарри едва не до икоты, внезапно пожелтев так, что позавидовал бы любой азиат. Мадам Помфри сказала, что это обычная младенческая желтуха, которая болезнью не является и через две недели начисто забудется, обозвала Гарри безответственным папашей-паникёром и всучила ему книгу под названием «Уход за новорожденным». Книга повергла замотанного Гарри в благоговейный ужас и преисполнила его глубочайшим уважением к Молли Уизли, которая семь (!) раз решалась завести в доме такое проблемное существо, как маленький ребёнок.
За каждым чихом грудничка надо было пристально следить – не дай Мерлин, крохотные носовые пазухи забьются слизью! Его одежду следовало держать в стерильном состоянии, что было весьма сложно при склонности малыша то и дело её марать. Следовало тщательно отмерять температуру воздуха в помещении и воды для купания; держать игрушки в идеально чистом состоянии, пеленать малыша правильно, измерять его рост и вес, проверять выработавшиеся рефлексы… ребёнка даже держать требовалось не абы как, а совершенно определённым образом. Гарри выяснил это на второй день жизни своего сына, когда попытался взять его на руки и был настигнут грозным окриком мадам Помфри. Выяснилось, что надо не поддерживать попку малыша, а прижимать её к себе сбоку, потому что иначе создаётся излишняя нагрузка на неокрепший позвоночник. Нужно поддерживать голову ребёнка локтем, потому что новорожденные сами её держать ещё не умеют. И нужно, в конце концов, держать малыша так, чтобы не уронить через секунду, и чтобы обоим было удобно. Гарри постиг эту науку раза с пятого, после чего ребёнок наивно потянулся к груди матери. Не найдя оной, он жестоко обиделся на окружающий мир и разревелся так, что у Гарри на миг заложило уши. Через два дня такой практики Гарри завёл привычку таскать в кармане неразбивающийся бутылёк с молочной укрепляющей смесью, которой мадам Помфри велела заменять материнское молоко; ребёнок отпивал немного и удовлетворённо засыпал на руках у Гарри, делаясь в полтора раза тяжелее, а через пару часов всё начиналось по новой.
Лишней проблемой было отсутствие в Хогвартсе пелёнок, детской одежды и игрушек; как-никак, обычно сюда приезжали дети, которым всё это уже не требовалось. Поэтому вместо игрушек малыш пробавлялся отцовской магией – радугами, тянувшимися над колыбелью в семь рядов, золотистыми и оранжевыми огоньками, летающими по воздуху – их ребёнок активно ловил, чуть не вываливаясь из наспех трансфигурированной колыбели – разноцветными кубиками-шариками (опять же, трансфигурированными – из чашек, старых учебников и флаконов из-под зелий), достаточно большими, чтобы малыш не засунул их в рот и не подавился, и прочей ерундой, которую Гарри только мог выдумать. За одежду и пелёнки взялась, вытирая со щёк слёзы по Джинни, женская часть Эй-Пи; вскоре новорожденный обзавёлся умопомрачительным гардеробом, которому Гарри и в лучшие свои времена мог только завидовать. Можно было безошибочно отличить, кто что шил; изделия Гермионы отличались неброскостью и надёжностью, те, что шила Луна, немедленно притягивали взгляд своей… авангардностью, ползунки и распашонки от Сьюзен делались строго из чёрно-зелёной ткани (с некоторых пор Сьюзен очень сдружилась с Невиллом и братьями Криви), а плоды трудов Ханны были густо покрыты вышитыми цветами.
За всеми этими заботами Гарри пропустил похороны Джинни – как раз в тот день у малыша приключились нелады с пищеварением, и молодой отец с мадам Помфри в четыре руки листали книги, пытаясь понять, чем это унять и вообще надо ли унимать – может, само пройдёт. В тумане, в угаре урагана дел Гарри даже забыл, что нужно горевать. Потеря Джинни вызвала светлую грусть, но не более того; быть может, потому, что он никогда не любил её так, как тех, кого потерял раньше. К тому же он был уверен, что, где бы она ни была сейчас – там, где были Седрик, Блейз, Фред и Джордж, Лили и Джеймс Поттеры – там ей было лучше, чем здесь. Здесь ей пришлось бы несладко, как только разнёсся бы слух о том, кто отец её ребёнка. Многие стали бы злорадствовать, лицемерно радоваться, что старина Майкл не дожил до зримого свидетельства своей рогатости; и сама Джинни не вынесла бы ни насмешек, ни того, что отец её ребёнка не любит её. Не любит и не полюбит никогда; не женится на ней и даже не захочет поцеловать иначе, чем по-братски.
Гарри точно знал, что Джинни хотела умереть. И уж это удалось ей без сучка и задоринки.
Её смерть, произошедшая одновременно с рождением малыша, сплотила немногочисленных уже обитателей Хогвартса; то, что он – сын Гарри Поттера (что было объявлено без каких-либо комментариев и объяснений), вызвало не толки и шепотки, а всеобщую любовь к упрямому малявке, ухитрившемуся появиться на свет во время войны – в самое что ни на есть неподходящее для рождения время. Злой и перманентно невыспавшийся Гарри научился отваживать от лазарета лишних посетителей в считанные секунды – одним взглядом из-под две недели нечёсаной чёлки.
Однако были и такие посетители, которых Гарри впускал охотно. Одним из них был Кевин, пришедший только полторы недели спустя появления на свет своего племянника.
- Привет, – Кевин прикрыл за собой дверь отдельной палаты. – Я не помешаю?
Малыш в это время, ради разнообразия наслаждался жизнью, безрезультатно пытаясь ухватить пухлой ручкой радугу над самой колыбелью - движения он ещё координировал плохо, так что это дело могло занять упорного ребёнка надолго; Гарри начинал в третий раз перечитывать «Уход за новорожденным», но книга могла спокойно подождать.
- Привет! – Гарри впервые со дня смерти близнецов расплылся в улыбке. – Не помешаешь, конечно. Почему раньше не заходил?
- Ну, я же знал, что ты с ребёнком возишься…
- Между прочим, зашёл бы и помог, – фыркнул Гарри. – Ведь он тебе племянник…
- Ой… я, получается, ему дядя?
- Именно так, дядюшка Кевин, – кивнул Гарри, сдерживая новую улыбку. – Да ты подойди к нему, посмотри… он не кусается.
Кевин явно воспринял последнюю фразу с долей недоверия, но гриффиндорская храбрость не позволила ему выказать свои опасения.
- Какой маленький…
- Ему только десять дней, чего же ты хочешь? И это даже хорошо, что маленький… будь он побольше, я бы его на руках не удерживал подолгу.
- А можно его… потрогать?
- У тебя руки чистые? Лучше всё-таки вымой… вдруг ты, пока сюда шёл, подцепил какую-нибудь грязь с перил или ещё что-нибудь.
Искусство младенцедержания Кевин освоил с первых секунд, заставив Гарри ощутить себя недоразвитым; малыш чувствовал себя на руках дядюшки, как рыба в воде, и усиленно пытался схватить Кевина за нос. Кевин был против, но малыш не сдавался и выторговал в плен вместо носа хотя бы палец.
- У него вся ладонь еле-еле мой палец обхватывает, – зачарованно поделился Кевин, не глядя на Гарри. – Я даже не знал, что люди бывают такие маленькие…
Внутри Гарри разливалось вязкое, как сироп, тепло; перехватывало горло и отчего-то щипало в носу. Кевин смотрелся с малышом замечательно… так, что хотелось сфотографировать этот момент и вложить снимок в альбом, чтобы потом пересматривать и всегда улыбаться, глядя, как племянник старательно отрывает пуговицы с мантии своего малолетнего дядюшки, а последний безуспешно пытается отвлечь внимание ребёнка светящимся кубиком. «Кубик он, знаете ли, каждый день тут видит, а вот пуговицы собственного дяди – это редкое развлечение…»
- А как его зовут?
- А… э… – Гарри с немалым удивлением понял, что сочинить собственному сыну имя так и не удосужился. – Никак пока не зовут. Я ещё не придумал. Давай вместе думать?
- Давай, – Кевин деловито подвинулся на кровати. – Садись сюда, будем думать.
- Может быть, Блейз? – предложил Гарри, вспомнив о своей речи перед Эй-Пи около года назад. Тогда он обещал назвать Блейзом своего сына, будучи железобетонно уверен, что никогда не обзаведётся детьми… – Ты его не знал, но я… я любил его. Блейз Забини, мой однокурсник…
Кевин серьёзно кивнул.
- А второе имя пускай будет Седрик, ладно?
- Блейз Седрик Поттер, – произнёс Гарри, вслушиваясь. – Необычно, но мне нравится.
- Мне тоже, – Кевин ухмыльнулся и потерял бдительность; шустрый Блейз Седрик, наследник славного рода Поттеров, цапнул прядь отросших за зиму волос своего дядюшки. – Ай!
- А ты думаешь, почему я свои волосы ленточкой для писем перевязываю? – хмыкнул Гарри. – У него хватательный рефлекс – на десяток взяточников хватит, и ещё останется.
Кевин засмеялся и кое-как высвободил волосы, вызвав у маленького Блейза протестующий вопль.
- Ш-ш-ш-ш, – успокаивающе зашептал Кевин в младенческое ушко. – Не надо плакать, ш-ш-ш-ш… ты самый замечательный малыш на свете, у тебя самый лучший папа, какого только можно пожелать, зачем же ты кричишь?
Блейз затих, как под гипнозом. Гарри, который подобного эффекта добивался только с применением эмпатии, испытал жесточайший приступ белой зависти.
Отец и дядя покормили Блейза Седрика вместе; после этой сакральной процедуры Кевин почему-то погрустнел.
- Что случилось? – Гарри говорил полушёпотом, чтобы не разбудить сына. – На тебе лица нет…
- Я просто подумал… родился один человек, а сколько умерло? Во дворе уже кучи могил, не школа, а какое-то кладбище… Гарри, почему они все уходят? – глаза у Кевина были совершенно больные и по-щенячьи жалобные. – Они все умирают и умирают…
- Потому что война, – Гарри обнял брата за плечи. – Война, Кевин.
- Гарри… пожалуйста, прекрати войну, – глухо попросил Кевин. – Пожалуйста, я не могу так больше…
- Я покончу с ней, – пообещал Гарри. – Уже совсем скоро. Я знаю, что надо сделать.

Ближе к вечеру Гарри обнаружил, что увлажняющий крем для детской кожи закончился, и попросил Кевина сгонять вниз, к Северусу – попросить сварить хотя бы немного.
- Ладно, – Кевин уходил с неохотой. – Если только он уже вернулся…
- Откуда вернулся? – насторожился Гарри. – Нам же нельзя никуда из замка!
- А он и не из замка. Он только из лаборатории, в темницы ходит. К Драко Малфою.
- К Драко Малфою? Зачем?
- Северус говорит, что просто поболтать. Мол, там, в темницах скучно. И в лаборатории тоже скучно, а если выйдешь из неё – так обязательно наткнёшься на Грозного Глаза с претензиями. Он туда часто ходит, а ты не знал?
- Не знал, – сознался Гарри. – Тебя Северус с собой не берёт?
- Нет, да я и сам не хочу. Мне с Рождества не нравятся никакие темницы.
- Понятно… всё-таки сходи. Я думаю, он уже вернулся, если пошёл туда до того, как ты отправился сюда.

* * *

Глубокой ночью Гарри, сидя на широком подоконнике в палате, цедил зевки в кулак и пытался думать, пока Блейз Седрик мирно спал. Из хоркруксов оставалась лишь Нагайна; с ней легко будет справиться. Предполагалось, что после этого Гарри убьёт Вольдеморта, и настанут мир, дружба и жвачка.
Но Гарри по-прежнему не хотел убивать.
«Что ещё я могу сделать? – оконное стекло холодило лоб. Шрам слегка зудел изнутри, как весь последн

 Отправлено: 24.11.08 19:16. Заголовок: Глава 25. In the wo..

Глава 25.

In the world full of pain
Someone's calling your name
Why don't we make it true
Maybe I, maybe you...
(В мире, полном боли,
Кто-то зовёт тебя по имени.
Почему бы нам не претворить это в жизнь,
Может быть, мне, а может, тебе…)
«Scoprions», «Maybe I maybe you».

Ясное майское утро только-только наступало, когда Блейз Седрик решил, что отца не стоит баловать полноценным сном – и так дрыхнет который час подряд, даже ботинок не сняв…
- Иду, – пробормотал Гарри, садясь с закрытыми глазами. – Иду уже… хотел бы я знать, какими заклинаниями пользуется мадам Помфри, чтобы твой плач её не будил?
Утренний ритуал ухода за ребёнком растягивался всегда как минимум на полчаса: промыть глаза, нос, протереть лицо, осмотреть рот и уши, искупать целиком, обработать кремом младенческие складочки… пожалуй, разгрузка самосвала была бы адекватной по конечной усталости.
- Давай теперь тебя оденем, – Гарри не глядя выдернул из стопки чистых штанишек какие-то – это оказалось произведение Луны. Комбинезон кислотно-жёлтого оттенка с переливающимся зубастым мозгошмыгом (хотя Гарри не взялся бы утверждать, что это именно мозгошмыг, а не, скажем, морщерогий кизляк) на пузе. – Ты как, не боишься такой одёжки?
Блейз был в полном восторге от шедевра неформального портновского искусства и выразил своё одобрение радостным агуканьем.
- Есть хочешь? Впрочем, что я спрашиваю…
Гарри развёл огонь под котлом с водой и опустил в жидкость бутылочку с остывшей за ночь смесью – пусть прогреется.
- А вообще, так нечестно, – вслух сказал Гарри. – Я смертельно хочу спать, а ты мало того, что будишь меня каждые несколько часов, так ещё и бодр и свеж, как будто это у тебя, а не у меня есть хроноворот, и ты мирно продрых лишнюю ночь.
- Вя-а-а-а… – отреагировал Блейз на обвинение. – А-а-а-а!
- На ручки хочешь? Вот кто бы меня на руках теперь поносил, эх… – Гарри вынул сына из колыбели и привычно уложил детскую голову себе на локоть. – Нет, не ищи у меня грудь, её всё равно нет и не будет… погоди немного, сейчас погреется смесь, и поешь.
Судя по рёву, Блейз воспринял обещание скептически.
- Тш-ш-ш-ш… – Гарри быстро щёлкнул пальцами несколько раз, подвешивая сантиметрах в десяти над Блейзом огоньки всех цветом радуги. От огоньков исходил тонкий нежный звон – как от хрустальных колокольчиков. – Тихо, не надо плакать. Смотри, какие огоньки…
Движение руки – и огоньки закружились над малышом в сложном танце. Блейз забыл о плаче и без особого успеха попытался ухватить хоть один, чуть не свалившись с рук Гарри.
- Поосторожнее! – Гарри беспомощно глянул на котёл – кажется, смесь там как раз нагрелась до нужной температуры, и расшалившегося Блейза надо было срочно куда-нибудь деть с рук, пока его завтрак не закипел.
Скрипнула дверь; шагов слышно не было, только шуршание мантии.
- Северус, подержи его пока, ладно? – попросил Гарри, не оборачиваясь. – Блейз, спокойно, сейчас тебя подержит дядя Северус, а я попробую спасти твой завтрак…
- Я не умею держать детей, – предупредил Снейп, принимая Блейза вместе с огоньками под своё попечение.
- Не беспокойся, если он решит, что ты недостаточно квалифицирован, ты сразу об этом узнаешь… – Гарри выдернул бутылку и тщательно обтёр полотенцем; погасил огонь и очистил котёл заклинанием. – Доброе утро, кстати. Может, и покормишь его, а я пока хоть умоюсь?
- Я вообще-то не за этим пришёл, – несколько ошарашенно заметил Снейп, принимая из рук Гарри бутылочку с матово-белой жидкостью. – У меня к тебе важное дело…
- Я понял, что важное, раз ради него ты притащился сюда в шесть утра, – не стал отрицать Гарри. – Но оно может подождать, пока я умоюсь?
Голодный Блейз взвыл Иерихонской трубой, лишая Снейпа возможности ответить, и Гарри с постыдной поспешностью ретировался с поля боя, то есть кормления, в ванную.
- Так что ты хотел мне сказать? – Гарри задал вопрос, только вдоволь налюбовавшись умильно-идиллической картиной «Северус Снейп с сыном Гарри Поттера».
Зельевар вздрогнул от неожиданности – он явно не заметил, когда Гарри вернулся из ванной – и коротко ответил:
- Метка горит.
- Что это может означать? – Гарри мновенно посерьёзнел.
- Тёмный Лорд в гневе. Что-то разгневало его так, что он сумел пробиться через мою ментальную блокаду… причём не специально. У тебя не ноет шрам?
- Теперь, когда ты спросил, я понял, что немного ноет. Но я тут с Блейзом так устаю, что и слона на верёвочке не заметил бы…
- Мне кажется, ты знаешь, что его так разозлило.
- Знаю, – Гарри задумчиво потёр подбородок. – Он больше не будет выжидать… теперь, когда знает, что хоркруксы у меня в руках. Он постарается закончить возню с оппозицией одним ударом.
- И этот удар будет по твоей шее, – пессимистично добавил Снейп, с лёгкостью спасая волосы от посягательств Блейза. – Что планируешь делать?
- Если хочешь, избавлю тебя от Метки, – Гарри пожал плечами. – А потом… потом пойду злорадствовать.
- Что ты имеешь в виду, говоря «злорадствовать»?
- В смысле, будить всех в эту дикую рань, – пояснил Гарри. – Не всё мне одному вскакивать на крик Блейза на рассвете.
- Ты какой-то… слишком спокойный. Так уверен в себе?
- Я ни в чём не уверен, – Гарри распахнул створку окна и сел на подоконник – выкурить сигарету. – Я просто… не боюсь.
- Почему?
Гарри затянулся, следя, чтобы дым шёл строго в окно, а не в комнату – не дай Мерлин, Блейз надышится – и пожал плечами.
- Наверно, я привык. И, если честно, мне его жалко...
- Тёмного Лорда? Жалко? Гарри… если ты переутомился, то, может, найдёшь хроноворот и поспишь несколько часов?
- Не надо так нервничать, – посоветовал Гарри. – Честно, не надо беспокоиться. Со мной всё в порядке. И будет в порядке, обязательно.
- Ты так уверен?
- У меня есть брат и сын. Если Тёмный лорд размажет меня по стенке, а не я его, что с ними будет?
- Только жены не хватает, – усмехнулся Снейп. – Джиневра Уизли умерла.
- Я бы всё равно на ней не женился.
- Отчего же?
- Оттого, что я гей. Посидишь с Блейзом, пока я разбужу МакГонагалл и Грюма? Эти двое сами всех остальных поднимут.
Не дожидаясь ответа, Гарри выкинул окурок в окно, прикрыл раму и, соскочив с подоконника, вышел из палаты.
Пора. Время настало.
Наконец-то.

* * *

Солнечные лучи золотили бесконечные ряды армии Вольдеморта; волшебники, великаны, оборотни… у Гарри рябило в глазах. Сам Вольдеморт был где-то там – Гарри чувствовал это по неотвязной боли в шраме, тянущей и припекающей.
Последняя битва должна была состояться сегодня.
- Гарри… ты быстро ушёл, я так и не сказал тебе главного, – Снейп дотронулся до плеча Гарри. У зельевара оказались холодные деликатные пальцы.
- Чего именно?
- Примени ко мне Legillimens, – попросил Снейп, приваливаясь к стене плечом. – Так рассказать… трудно.
- Legillimens, – Гарри сжал запястье Снейпа, и чужая память рухнула в него с готовностью, залепляя все пять чувств, словно пластилином.
…В кабинете Дамблдора было темно. Нахохлившийся Фоукс сидел на жёрдочке – хмурый настолько, насколько это возможно для птицы; Снейп, с угрюмым выражением лица, чрезвычайно похожим на фениксово, сидел в кресел у директорского стола, а Дамблдор размашисто шагал по кабинету – к окну от двери, к двери от окна.
- Севрус, я не знаю, как всё сложится… но ты должен пообещать мне, что когда настанет время, ты расскажешь Гарри то, что я не могу сказать ему сам. Я думаю, сейчас он… не совсем адекватно это воспримет. Он ведь слизеринец.
- Слизеринец – это не клеймо.
- Но это накладывет отпечаток на характер.
- О чём я должен ему рассказать?
Дамблдор сделал глубокий вдох.
- Скажи ему, что в ту ночь, когда Вольдеморт пытался убить его, Авада Кедавра отскочила от Гарри благодаря Лили… и часть души Тёмного лорда отделилась от целого. И вселилась в единственное живое существо во всём доме. Часть души Вольдеморта находится в Гарри, обеспечивает эту необычайную легилиментивную связь между ними… и пока часть души Вольдеморта – в Гарри, Тёмный лорд не может умереть.
- Значит, мальчик должен погибнуть? – тихо спросил Снейп.
- Тёмный лорд должен сам… сделать это. Это главное условие.
- Вы растили его все эти годы, как свинью на убой, – Снейп говорил на удивление хладнокровно. – Вы лишали его всех привязанностей, чтобы он умер без колебаний. Теперь я понимаю, почему Вы так спокойно отнеслись к тому, что он попал в Слизерин – Вы знали, что его там ждёт.
- Я не мог знать, что ждёт Гарри, Северус. Я не провидец… к сожалению, – Дамблдор сцепил руки за спиной и быстрее заходил по кабинету. – Всё, что я знаю – так это то, что Гарри должен умереть.
- Но…
- Ты расскажешь ему об этом, Северус. Я надеюсь на тебя.
- Будьте Вы прокляты, – сказал Снейп…
Гарри выдрался из чужих воспоминаний, тяжёлых и вязких, как застывающий гудрон свежего асфальта; жадно вдохнул чистый, слегка пахнущий жарой и пылью воздух и разжал руку, сообразив, что на запястье Снейпа останутся синяки.
- И что будет дальше? – Гарри чувствовал себя персонажем идиотской мелодрамы, поверив воспоминанию сразу же, безоговорочно. – Он убьёт меня. А кто убьёт его?
- Возможно, господин директор подумал, что потом всё сопротивление разом выпустит в Тёмного лорда по Аваде, – Снейп раздражённо дёрнул плечом. – Глядишь, хоть одна да попадёт. А может, рассчитывал выпихнуть тебя с того света обратно, чтобы ты закончил свою работу. Не знаю.
- Почему ты не сказал мне раньше?
- Кто я такой, чтобы портить тебе последние дни рядом с братом и сыном?
- Если бы ты их испортил, я бы не строил идиотских неосуществимых планов, – Гарри отвернулся от зельевара и вгляделся в бесконечную армию. Где-то там ходит вторая половина его души, хе…
- Я…
- Не говори ничего. Дай мне подумать.
- Хорошо.
- С кем ты оставил Блейза?
- С мадам Помфри.
- Понятно. Пожалуйста, дай мне подумать… одному.
В голове у Гарри было пусто и легко; звонко-звонко, как будто весенний ветер выдул из черепной коробки всё содержимое и наполнил её запахом весенних цветов, шёпотом ручья и прочими невесомыми благоглупостями.
Он должен умереть. Наверно, это будет не больно: Вольдеморт не станет на этот раз затевать игру в кошки-мышки – для этого он слишком часто упускал из когтей досадно шуструю мышку.
Он уже умирал прежде – на шестом курсе, умирал каждый день по многу раз, обмирая от страха, пряча в подушку злые слёзы, задыхаясь без привычной дозы обезболивающего – обособливающего от реальности. Он умер тогда несколько сотен раз, и не боялся теперь ещё одного раза; одного-единственного – какая мелочь! Страх ушёл из Гарри тогда, когда единственной причиной жить стало не желание дышать, пить есть, думать, двигаться, колдовать, а осознание того, что в этом мире есть те, кому он нужен.
Он умирал несколько недель назад, сгорая в собственном огне – отключив инстинкт самосохранения, утопая в своей вине; и вернулся, когда на пылающую кожу упали слёзы того, кто всё ещё любил его.
Он много раз уже был мёртв – стоит ли поднимать шум из-за того, что к внушительному числу смертей добавится единичка?
Гарри чувствовал себя лёгким, как воздушный шарик; он взлетел бы в нежно-голубое небо, не превращаясь в дракона, прямо с ограды смотровой площадки Астрономической башни, но что-то всё ещё держало его здесь, на холодном щелястом камне.
Он должен умереть.
Но больше никто – не должен. По крайней мере, никто из тех, кто доверил ему свои жизни. Даже если он не научился бережно обращаться со своей, сохранить чужие жизни он обязан.
Последней битвы не будет – будет последняя встреча кошки и мышки, шестнадцать лет потративших на погони и стычки. На этой встрече мышка скажет кошке: на, жри меня – не подавись только.
И кошка послушно проглотит мышь одним движением мышц глотки; всю разом, от с вызовом встопорщенных усов до кончика подрагивающего тонкого хвоста.
А потом мышка изнутри распорет кошачье ненасытное брюхо и захлебнётся кровью и болью – своими и чужими.

- Я хотел бы сказать вам всем, что последней битвы не будет, – Гарри стоял на учительском столе, и никто не посмел упрекнуть его за это. – Я пойду к Вольдеморту без кого-либо из вас. И он меня убьёт. Тихо! Тихо, я сказал! Это часть плана. Поверьте, что так надо. Если он не убьёт меня, мы никогда от него не избавимся. Он будет возрождаться снова и снова. Поэтому я пойду к нему, и он убьёт меня. А потом… потом события будут развиваться непредсказуемо. И единственное, о чём я вас прошу – ни в коем случае не выходить из замка, а также не спускаться на первый этаж после этой моей речи. Это очень важно. Я хочу, чтобы вы все жили – я настаиваю на этом! – и поэтому вы должны все до единого собраться в гостиных и ждать. Ждать до тех пор, пока не случится что-то, чего вы не ждёте. Запомните, пока защита Хогвартса не рухнула – вы не должны вступать в бой. Вы не должны выходит из замка ни под каким видом. Даже если Вольдеморт начнёт жарить моё тело на костре у ворот – не делайте ничего. Защита завязана на меня, и если она держится – значит, часть меня ещё жива, как бы это ни выглядело со стороны. Ориентируйтесь на это, и ни на что больше. И заклинаю вас всеми святыми – сразу же уходите в гостиные. Не показывайтесь на первом этаже и в холле. Не выходите во двор и тем более за пределы двора. Всем всё понятно?
- Гарри! – Ли Джордан вскочил на скамью. – Ты всё тут так замечательно расписал – что мы должны, как крысы, прятаться за твоей спиной, пока ты платишь своей жизнью за наши… но ты не забыл наш девиз? Даже если ты запретишь нам…
Зал хором подхватил давно выученное наизусть продолжение:
- Мы всё равно будем сражаться за тебя!
Гарри поднял руку, призывая к тишине.
- А я больше не командир, – сообщил он с полуулыбкой. – Я разве сказал – приказываю? Я прошу. Я заклинаю. Я умоляю. Но я больше не командир. Война закончится сегодня, так или иначе, а командиры нужны на войне. Я слагаю с себя обязанности главнокомандующего сопротивлением, основателя Эй-Пи и все другие прочие. Полагаю, это позволительно человеку, который собирается сегодня умереть… Я прошу вас и надеюсь, что вы выполните мою просьбу. Потому что иначе умру не только я, а и все вы тоже.
- По-твоему, мы должны бросить тебя умирать?!.. – Ли захлебнулся собственным гневом, впервые в жизни не найдя нужных слов.
- Иногда, – терпеливо сказал Гарри, – самый большой подвиг – это не ринуться очертя голову в драку, а просто подождать, как бы тяжко при этом ни было. Бездействие требует больше сил, чем действие, согласен. Если вам не жалко сил для меня, вы не пойдёте на битву, что бы ни происходило за стенами Хогвартса. Я всё сказал.
Гарри соскользнул со стола на пол – соприкосновение с каменным полом отозвалось мгновенной тупой болью в ступнях – и пошёл к выходу из Большого зала, сопровождаемый гробовым молчанием. Шаги гулко отдавались в тишине – в последний раз?..
- Гарри, может, всё-таки… – не выдержала Гермиона.
- Нет, – отрезал Гарри.

Они разошлись по гостиным неохотно; Гарри всей кожей чувствовал их обиду и недоверие. Пусть не верят, лишь бы жили. Лишь бы не сунулись в ближайшие десять минут на первый этаж и в холл.
Прикрыв глаза, Гарри следил, как последние сгустки обиды скрываются в гостиных; как они слегка успокаиваются, переступив знакомый порог. Сейчас начнут обсуждать его слова и решат, что он просто свихнулся, и его надо остановить… значит, он должен теперь действовать быстро.
- Что вообще здесь происходит? Почему школа в осаде? Они там что, совсем сошли с ума?!
Гарри некогда было отвечать на справедливое возмущение Плаксы Миртл; он склонился к крану и шепнул рисунку-змейке:
- Откройся!
- Значит, если Миртл мёртвая, то можно её игнорировать, да?! – раздался позади обиженный вопль привидения. – Игнорировать, оскорблять, унижать, как личность…
Полный список претензий Гарри не услышал, слетев по канализационной трубе вниз.
Знакомые залы и коридоры он миновал бегом; домчавшись до статуи Салазара Слизерина, он согнулся пополам, упираясь кулаками в колени и пытаясь отдышаться.
- Севви! Севви, иди сюда, срочно!
Голова василиска почти мгновенно показалась изо рта статуи; не прошло и минуты, как всё гигантское тело оказалось на полу, окружив Гарри кольцами
- Чшто случшшшилоссь, ххоззяин?
- Хочешь немного поразмяться? – выдохнул Гарри. – Как в старые времена, о которых ты мне рассказывал. У меня куча врагов, а драться с ними некому. Плюс ко всему, есть одна зловредная змея, которую надо уничтожать либо специальным мечом, либо твоими клыками… в общем, ты мне нужен. Очень нужен.
- Я рад быть полезззен тебе, ххозззяин, – глаза василиска торжествующе сверкнули и заискрились в тусклом зеленоватом свете. – Я так давно никого не убивал…
- Сегодня, если захочешь, наубиваешься на пару веков вперёд, с запасом, – пообещал Гарри. – Севви, скажи, как ты выбирался отсюда пять лет назад? Через тот ход, которым я пользуюсь?
- Да, ххозззяин.
- Тогда пойдём прямо сейчас. Дай только я наколдую тебе самые мощные щиты, какие знаю…

* * *

Они направлялись к воротам по двору, залитому сияющей, изумрудной зеленью совсем недавно народившейся травы – мальчик, который ещё даже не начал бриться, и василиск, который давным-давно потерял счёт своим годам. Солнце светило им так же щедро, как и тем, что ждали их за воротами, сдерживая Аваду на губах; сотни глаз смотрели на них, движущихся неторопливо, говорящих о чём-то своём на змеином языке; василиск нёс своё чудовищное тело с грацией, которой позавидовали бы гепарды, а мальчик то и дело гладил холодно-зелёную, почти сливающуюся с травой чешую и смотрел в немигающие жёлтые глаза, каждый из которых был размером с человеческую голову.
Они никуда не торопились; один шёл умирать, другой полз убивать. По сути, между их намерениями не было никакой разницы. Они шли медленно, и мальчик изредка смеялся, а василиск ласково касался его лица кончиком раздвоенного языка.
Они пересекали двор так томительно долго, что шум крови в висках у многих заглушил собственное участившееся дыхание; они неспешно открывали ворота – каждый по створке, с одинаковой лёгкостью, словно силы их были равновелики. Они выходили навстречу своим врагам, и отчего-то ни одной Авады не сорвалось даже с самых нетерпеливых губ.
- Севви, – сказал мальчик, скользнув ладонью по массивной надбровной дуге василиска, – они все твои.
- Ссслушаюссь, ххоззяин, – василиск почтительно склонил голову и бросил тело вперёд – так, чтобы стоявшие в первой шеренге взглянули ему в глаза.

Гарри превратился в дракона в тот самый момент, когда Севви напал на оцепеневшую от страха армию Вольдеморта; ржаво-рыжее тело метнулось ввысь, рисуя интенсивно-оранжевым пламенем в воздухе: «Том, я жду тебя». Выводить «Вольдеморт» и какие-нибудь атрибуты вежливости Гарри решительно не хотел; на это ушло бы в три раза больше времени.
Это походило бы на то, как если бы он пытался продлить себе жизнь.
Он хотел умереть – и умрёт. Этим он – может быть – искупит свою вину. Может быть, он повстречается с близнецами, и они скажут, что всё ещё любят его.
Северус позаботится о Блейзе и Кевине; Гарри взял с мастера зелий честное слово и не сомневался, что тот его сдержит. По сути, Гарри ничего здесь не держало.
Конечно, Кевин и Блейз могли иметь на этот счёт другое мнение, но Гарри не стал прощаться ни с тем, ни с другим – это разрушило бы всю лёгкость, с которой он шёл на смерть, набросило бы ему на плечи ещё один неподъёмный мешок вины; и получилось бы, что, искупая одну вину, он принимает другую – и никогда, никогда ему не выйти из этого замкнутого круга, живым или мёртвым.
Гарри в любом случае предстояло умереть, и он – эгоист, как и все слизеринцы – не хотел умирать, чувствуя себя не вправе этого делать.
Обращение «Том» должно было разозлить Тёмного лорда как следует и заставить поторопиться – в конце концов, это было не свидание, чтобы Гарри кружил над избиением младенцев (то, что делал василиск, трудно было назвать иначе) час-другой, дожидаясь, пока Вольдеморт соизволит явиться. И эта нехитрая уловка сработала.
Гарри аккуратно сел на траву перед высокой фигурой в чёрной мантии и превратился в человека. Отряхнул мантию от травы – деловито и быстро. Вольдеморт наблюдал за своим беззаботным врагом со всё возрастающим недоумением, которое Гарри чувствовал уже и сквозь щиты – шрам припекало изнутри. «Часть души Риддла узнаёт хозяина и хочет обратно», – предположил Гарри без особого интереса – просто по выработанной за годы привычке искать причину в следствии – и поднял наконец голову.
- Привет, – сказал он дружелюбно. – Я пришёл, чтобы ты убил меня, Том.
- Как мило с твоей стороны, Гарри Поттер, – улыбка безгубого рта производила гнетущее впечатление. – Как ни странно, я не чую никакого подвоха…
- Потому что его нет, – честно сказал Гарри и улыбнулся в ответ. Губы слушались с трудом, как чужие. – Убивай меня, чего ты ждёшь?
- Ты приручил моего василиска, – сказал Вольдеморт вместо «Авада Кедавра». – Как тебе это удалось?
- На каникулах у моих маггловских родственников я частенько подрабатывал в зоомагазине, – соврал Гарри. – Когда научишься управляться с голодным хомячком, василиск уже не представляет сложности… а разве ты, пока жил в своём маггловском приюте, так не делал?
Удар был рассчитан верно; лицо Вольдеморта исказилось яростью, палочка взметнулась и упёрлась Гарри в лоб – вплотную.
«Только бы никто в Хогвартсе не наделал глупостей. Пожалуйста».
- Прощай, Мальчик, Который Когда-то Жил, – почти весело пропел Вольдеморт. – Avada Kedavra.

Это было чем-то похоже на то, что Гарри видел за Аркой. Здесь было так же тихо и пусто; но на этот раз – не так темно. Гарри лежал на плоском белом полу, и вокруг клубился яркий перламутровый туман, не закрывавший ничего вокруг – только начавший возникать из ничего, словно ему велели встретить Гарри Поттера, а он опоздал к прибытию дорогого гостя.
«По крайней мере, здесь хотя бы не так уныло».
Гарри сел и обнаружил, что он абсолютно наг; даже очки делись куда-то, и зрению это не мешало.
- Так не пойдёт, – сказал он вслух. Туман гасил слова, не позволяя эху раскатываться по пространству. – Я хочу одеться.
Достаточно было представить себе одежду – джинсы и рубашку; Гарри так и не полюбил мантии, вечно путавшиеся в ногах. Магическая одежда подходила для степенной солидной жизни, но ни степенность, ни солидность никогда не сопровождали Гарри – даже теперь, когда торопиться ему, в принципе, было уже некуда.
Послышались странные звуки – нечто среднее между хлюпаньем и плачем; Гарри насторожённо повернул голову и замер, очарованный местом, куда попал после смерти.
Огромный зал со стеклянным куполом – уходящим так высоко, что и дракону понадобилось бы несколько минут, чтобы добраться до хрупкой преграды между небом и перламутровым туманом; солнечный свет и прозрачный блеск стекла наводили Гарри на мысли о сказочном дворце или ещё чём-нибудь в этом роде. Здесь было так прекрасно… только булькающий плач диссонировал со всем, что окружало Гарри.
Гарри оглянулся и невольно отпрянул, увидев, кто издавал эти звуки: уродливое подобие ребёнка, скрючившееся на земле. Кожа у него была кирпично-багровой – словно это была вовсе и не кожа, а свежеободранная плоть. Он лежал, всхлипывая, дёргаясь, борясь за каждый вздох – ненужный, нелюбимый, нежеланный; если бы эти слова были написаны на уродливом теле, они не могли бы быть яснее.
Гарри коснулся его, но существо не обратило внимания.
- Ты ничем не сможешь помочь, – спокойный голос Альбуса Дамблдора на миг разбудил чувство опасности Гарри.
Но здесь директор Хогвартса ничего не мог сделать своему бывшему ученику.
- Может быть, – спокойно ответил Гарри. – Кстати, если Вы не знаете – это я Вас убил.
- Я знаю, Гарри. Это было довольно грубо с твоей стороны.
- Что поделать, – признал Гарри. – Мы, слизеринцы, не слишком уважаем авторитеты.
- Я заметил это, Гарри.
- Скажите, директор, я тоже мёртв? Почему-то, когда я умер в прошлый раз, это было по-другому…
- Ты скорее жив, чем нет.
- И Вы пришли объяснить мне, почему?
- Ты прав, – Альбус Дамблдор оставался невозмутим. – Для начала, я хотел бы сказать, что горжусь тобой – когда я понял, кто и как убил меня, я начал всерьёз сомневаться, что ты сумеешь пожертвовать собой, чтобы остановить Тома.
- Я бы, может, и не стал жертвовать, если бы Кевин не попросил меня остановить войну, – пожал плечами Гарри. – Вы зря лишали меня привязанностей – если бы не они, мы бы с вами тут не беседовали.
- Я делал ошибки, – с готовностью согласился Альбус Дамблдор. – Но, Гарри, у меня действительно есть, что тебе сказать.
- Говорите, – Гарри всё смотрел на несчастное существо на полу и боролся с непрошеными острыми слезами жалости; мышцы лица сводило судорогой от попыток остаться спокойным.
- В своей жадности и жестокости Вольдеморт взял твою кровь. Но он не учёл, что в твоей крови – дар твоей матери. Её защита, её любовь. Вы разделили этот дар, и теперь, пока живы эти чары, жив и ты.
- Жаль, я не сказал маме спасибо – тогда, в конце пятого курса. Знаете, я видел её, когда упал в Арку.
- Ты мог увидеть её в любой момент в этом году – для этого необязательно было умирать.
- Что Вы имеете в виду?
- Я ведь завещал тебе снитч – неужели ты не догадался, как его открыть?
- Я и не пытался – прочёл надпись, пожал плечами и убрал в сундук.
- Гарри, Гарри… ты не представляешь, насколько это был продуманный и чёткий план! Но ты, как обычно, всё порушил.
- Вы, конечно, извините, но мне даже не стыдно, – Гарри хмыкнул. – Мне надоело жить по чужим планам. Так что всё-таки было такого особенного со снитчем?
- Внутри него спрятан Воскрешающий Камень. Ты знаешь эту сказку, Гарри?
- Знаю, – Гарри внезапно пробил мороз по коже. – А ещё я помню, что средний брат не выдержал и покончил с собой, потому что его любимая девушка была только призраком. Вы хотели, чтобы я сходил с ума ежесекундно – видел любимые лица рядом и не имел возможности обнять их, поцеловать? Чтобы дилемма «видит око, да зуб неймёт» сделала из меня готового пациента для психиатрического отделения Сейнт-Мунго?
- Не думаю, что ты сошёл бы с ума, – мягко сказал Дамблдор. – Ты на самом деле куда сильнее, чем был юный Певерелл. Это причиняло бы тебе страдания – но и радость была бы велика.
- Радость? От суррогата? Директор, а Вы когда-нибудь любили? Вы представляете себе, о чём говорите?
- Любил. Я, собственно, до сих пор люблю Геллерта Гриндельвальда.
- Вы любите его и посадили в каменный мешок, – задумчиво сказал Гарри. – Никогда не подозревал, что Вы настолько лицемерны.
Директор промолчал. Гарри вздохнул и погладил корчащееся существо – часть души Тома Риддла – по багровой руке.
- Я никогда не буду пользоваться Камнем. Лучше зарою его где-нибудь – если, конечно, вернусь. Я не имею права сходить с ума, понимаете?
- Никогда не думал, что у тебя такое развитое чувство долга, Гарри.
- У меня нет чувства долга. У меня есть только любовь, господин директор.
- Я рад этому, – спокойно ответил Дамблдор; и как-то понятно было, что бывший директор Хогвартса действительно этому рад.
- Знаете… – Гарри отвернулся от хнычущего комка багровой плоти. – Чёрт с ним, со всем тем, что Вы делали со мной. Но вот того, что Вы сделали с ним – этого я Вам никогда не прощу, – Гарри мотнул головой в сторону рыдающей частички души Тома Риддла.
По лицу Дамблдора пробежала рябь вины – именно рябь; черты искажались чувством и тут же разглаживались в привычную отеческую благожелательность.
- Я не хочу больше Вас видеть, – сказал Гарри, и директор растаял в тумане. По-видимому, здесь, где-то на полпути между жизнью и смертью, желания живых были законом.
- Седрик, – позвал Гарри шёпотом – горло перехватило. – Блейз. Фред. Джордж…
Они один за другим выходили из тумана; сотканные из перламутра, они за считанные секунды обретали жизненные краски. Его мёртвые окружили его – те, которых он звал вслух, и те, о которых лишь подумал – родители, Рон… здесь, правда, не было Джинни – нелюбимая, она не пришла к нему – наверно, потому, что на самом деле он не хотел её видеть, даже для того, чтобы сказать, что его сын прибавил двести граммов веса и усиленно учится держать голову.
Они были совершенно такие же, как при жизни – и оттого было больнее понимать, что они всё-таки мертвы. Они улыбались ему – они любили его.
- Молодец, – мягко сказал Седрик, которого ничуть не смущало, что они встретились куда быстрее, чем он обещал за Аркой. – Мы все тобой гордимся…
- Вы здесь… вместе? – шёпотом спросил Гарри. Предательские слёзы накипали на ресницах.
- Конечно, вместе, – отозвался Седрик. – Здесь очень просто быть вместе, и мы этим пользуемся…
- Кевин по тебе всё ещё скучает.
- Ты рядом с ним – это главное… А больше ты ни с кем не хочешь поговорить?
- Я боюсь, – честно сознался Гарри, обводя взглядом любимые лица. – Вы все умерли из-за меня…
- И думаешь, что кто-то станет тебя в чём-то обвинять? – спросил Блейз весело. – Гарри, ну ты и балбес…
- Знаю, – разулыбался Гарри. – А я сына в честь тебя назвал. Тебя и Седрика.
- Мы знаем, – Блейзу, похоже, импонировала мысль о том, что его именем назвали ребёнка. – Мы здесь о тебе много знаем – нам всё о тебе интересно.
- Нам тоже интересно, – укоризненно добавил Фред. – Ты думал…
- …мы сидим здесь… – продолжил Джордж.
- …на облаках…
- …играем на арфах…
- …поправляем нимбы…
- …и дуемся на тебя?
- Как бы не так! – закнчили они хором.
- Но ведь это я виноват. Если бы я не испортил портключ… если бы я хотя не стал потом таскать его на шее… если бы сумел отдать правильный портключ… если бы хотя бы вспомнил о хроновороте и вернулся назад, чтобы вас спасти!..
- И зря бы сделал, – неожиданно сказал Рон. – Нельзя играться со временем. Ты ни в чём не виноват – всё просто так неудачно сложилось.
- Рон… – тоскливо позвал Гарри. – Ты тоже меня прости… Я прочёл твоё письмо… если бы я знал! Я сообразил потом… я же эмпат. Само по себе обаяние на тебя бы просто так не подействовало, и на Дадли тоже, и, может быть, Джинни тоже не влюбилась бы в меня… но когда я что-то чувствовал – оно брало и выплёскивалось на вас. Вы… восприимчивые… И всё. Как гипноз. Я не знал…
- Откуда тебе было знать? – беспечно махнул рукой Рон. – В любом случае, я рад, что люблю тебя.
- И никто – никто, слышишь? – не злится на тебя, – добавил Джордж. – Мы запрещаем тебе чувствовать себя виноватым!
Гарри попытался коснуться его руки, но пальцы прошли сквозь так достоверно выглядящую плоть.
- Ты всё ещё живой, – тихо сказала Лили Поттер. – Мы сделаны здесь из разного теста.
- Мама, – Гарри вздохнул и взглянул в глаза Джеймсу Поттеру. – Папа... как вам ваш внук?
- Замечательный малыш, – заулыбалась Лили. – Просто чудесный!
- Поздравляю с маленьким Блейзом, – Джеймс смущённо поправил очки. – Я знаю, ты читал дневник Сева…
- На эту тему мы с тобой ещё поговорим, – пригрозила Лили. – Зачем ты его так обидел? Если бы я знала, я бы заставила вас двоих помириться!
- И тогда не было бы меня, мам, – напомнил Гарри, давя смех.
- Тем не менее… – не сдалась Лили. – Ты считаешь, это было правильно – что твой отец испугался своей любви?
- Главное, ты теперь не испугайся, – попросил Джеймс. – Пожалуйста.
- Не испугаюсь, – пообещал Гарри.
Они сияли то ли туманным перламутром, то ли своей любовью; они были сделаны не из того теста, из которого был сделан он, материальный до безобразия в этом эфирном прозрачном зале. Он должен был оставить их здесь и вернуться… и ему так отчаянно, отчаянно не хотелось этого.
- Мы будем ждать тебя, – пообещали близнецы.
- Только не здесь, – добавил Блейз и кивнул куда-то в сторону. – Там, дальше.
- Мы там всё время, – заверил Седрик.
- Мы все там – те, кто умер, – пояснил Рон.
- Однажды – нескоро – ты будешь с нами, – улыбнулась Лили.
- И тогда мы уже никогда не расстанемся, – в глазах Джеймса играли золотистые искорки.
Гарри кивнул и долго-долго – может быть, не один век – смотрел, как они растворяются в тумане, из которого вышли. Когда-нибудь он тоже сумеет раствориться, а пока ему закрыт путь вперёд. Он должен вернуться.
Вернуться и исправить то, что ещё можно исправить.

* * *

Пахло сырой землёй и сухой, нагретой солнцем травой; Гарри открыл глаза и увидел безоблачное небо – такое высокое, что дух захватило. А потом он прислушался, и волна облегчения накрыла его с головой: никто не сделал никакой глупости. Защита Хогвартса работает. Вся его армия – его бывшая армия, потому что война закончится сегодня – в безопасности.
- Милорд! – послышался встревоженный голос кого-то из Внутреннего круга. – Милорд, он… он очнулся!
- Не мели чепухи, Руквуд, – ответил высокий холодный голос лорда Вольдеморта. – Мальчишка мёртв.
- Но он открыл глаза!
Послышались шаги и шорох мантии; Гарри резко сел, не дожидаясь контрольной Авады в голову, и вскочил на ноги. От Тёмного лорда его отделял полуметр утоптанной земли перед воротами Хогвартса; и страх в красных рептильих глазах был виден явственно – куда более явственно, чем того хотелось бы обоим.
- Привет, Том, – сказал Гарри, не подумав; рот Тёмного лорда шевельнулся, начиная выговаривать: «Ава…» – Хотя, мы сегодня уже здоровались, – поспешно добавил Гарри. – Так что можно сразу перейти к чему-нибудь другому.
- К чему, например? – Вольдеморт успел оправиться от шока и не стал торопиться загонять Гарри туда, откуда тот благополучно вернулся.
Гарри обернулся, прищурился и крикнул:
- Севви! Севви, ты покончил с Нагайной?
- Да, ххозззяин, – василиск словно вынырнул из травы; при его габаритах спрятаться в низкорослой растительности было трудновато, но здесь, видимо, важнейшую роль играл опыт. – Я рад, чшто ты сснова жжив.
- Я тоже, – Гарри погладил василиска по голове и улыбнулся Вольдеморту. – Хоркруксы закончились, Том.
- Не смей называть меня Томом!
- Прости, – откликнулся Гарри. – Вообще-то, я вернулся не для того, чтобы переругиваться с тобой.
- Вот как? И зачем же ты тогда вернулся, Поттер?
- Чтобы исправить твои ошибки, – мирно ответил Гарри. Он знал теперь, что делать и как делать. И это знание не включало в себя убийства.
- Мои ошибки? Не слишком ли высоко ты себя ставишь, Поттер?
- Видишь ли, – объяснил Гарри, – мои ошибки уже нельзя исправить. Поэтому я хотел бы помочь тебе с твоими. Ты ведь виноват меньше меня.
- Меньше тебя? – озадаченно повторил Вольдеморт.
- Ты, в отличие от меня, никогда не убивал любимых, – с грустью сказал Гарри. – Ты убивал тех, кого ненавидел, и к кому был равнодушен. Я виноват больше тебя.
- К чему ты несёшь весь этот бред, Поттер? – Вольдеморту, кажется, надоел этот довольно бессмысленный разговор.
Гарри не стал дожидаться очередной Авады.
- Мне так жаль, – сказал он мягко. – Мне так жаль, Том. Я так хочу исправить хоть что-нибудь…
Гарри выдернул из-за ворота мантии цепочку с хроноворотом и зажал в ладонях.
- Я очень хочу исправить то, что ещё можно, – повторил он и сжал руки.
Хроноворот оказался хрупким; он треснул сразу же, осыпав ладони Гарри прозрачным порошком, очень похожим на сахар – даже хотелось лизнуть и проверить.
- На самом деле, – шепнул Гарри, делая шаг и становясь вплотную к лорду Вольдеморту, – я не ненавижу тебя. Совсем нет. Видишь?..
Гарри положил руки на плечи Вольдеморту; порошок времени осыпался на мантию Тёмного лорда, стоявшего, как вкопанный. Золотистые, тёплые лучи забили из-под ладоней Гарри – лучи любви, любви исцеляющей, возрождающей, обновляющей, торжествующей; они, кажется, жгли Вольдеморта, потому что он закричал – пронзительно и страшно.
- Мы всё исправим, – пообещал Гарри. – Мы постараемся.
Гарри привстал на цыпочки и поцеловал Вольдеморта в лоб – так он часто целовал на ночь маленького Блейза, когда детские глаза делались совсем сонными и трогательными.
- Не надо плакать, – шепнул Гарри, в то время как золотые лучи – точь-в-точь те, что возникли на пятом курсе между двумя палочки с перьями одного феникса – окутывали их двоих сплошным шаром света, миниатюрным солнцем, тёплым и ласковым. – Вот теперь всё будет хорошо. У нас всё обязательно будет хорошо.
Лучи слепили Гарри так, что он больше ничего не видел; он только чувствовал, как плечи Вольдеморта содрогаются, а потом внезапно расширяются, раздваиваются – и стремительно убегают вниз, до уровня солнечного сплетения Гарри.
Лучи постепенно гасли, сходили на нет; Гарри почувствовал внезапно, что рубашка на спине прилипла к

 Отправлено: 24.11.08 19:17. Заголовок: Эпилог. Only scars ..

Эпилог.

Only scars remind us
That the past is real...
(Только шрамы напоминают нам,
Что прошлое – реально…)
Papa Roach, «Scars».

- А ты знаешь, только Вольдеморт всегда был рядом со мной. Только Том Риддл. Он думал обо мне ещё до того, как я родился – из-за этого грёбаного пророчества... потом, когда мне был год, он отметил меня, как равного себе, и эта метка, пресловутый шрам, была со мной всегда. А когда мне было одиннадцать лет, он встретился со мной лично. И когда мне было двенадцать. И четырнадцать. И позже ещё не раз. Ни один мой фанат не думал обо мне столько, сколько он. Ни один мой любимый человек не уделял мне столько внимания. Мой самый лучший, самый верный враг – Том Риддл, закомплексованный мальчишка, мечтавший о власти, всех ужасающий Лорд Вольдеморт, чьё имя почти никто не произносит вслух, гениальный волшебник, смертельно опасный маньяк-параноик, властный и умный, склонный к самолюбованию, пафосу и вере во что угодно – лишь бы оно сопровождалось порцией тщательной, обдуманной лести... тот, кто потерял своих родителей и сумел привязать к себе последователей – почти навечно, тысячи не выдержали болевого шока, когда исчезла Метка... хладнокровный и яростный, любитель Круциатуса и долгих речей о своей гениальности, в своём извращённом понимании – романтик и борец за справедливость... в нём текла моя кровь после моего четвёртого курса – он был куда роднее мне по крови, чем любой другой человек. Пожалуй, я бы поблагодарил профессора Трелони за такого врага, будь она жива – не начни она пророчить как раз в тот вечер, когда Дамблдор искал преподавателя Прорицаний... Не каждому удаётся заполучить такую личность в своё полное и безраздельное пользование – а именно я направлял все самые главные его мысли и действия. С самого моего рождения. Знаешь, я закрыл ему глаза, после того как убил. Я почти нежно закрыл ему глаза, этому, искусственному уродливому телу, отсекая веками без ресниц старую эпоху – эпоху Великой Магической Войны, как её уже успели обозвать в учебниках, и давая дорогу новой – эпохе Мирной Жизни, где моё лицо опять было знакомо не просто каждой собаке – каждому таракану. А его забывали. Смешно, да? Я и знаменит-то тем, что убил его... моя единственная заслуга перед магическим сообществом – хладнокровное преднамеренное убийство. И меня помнят, и меня славят, и мне молятся, пишут письма, признаются в любви, кланяются на улицах, меня осыпают цветами и орденами. А его забывают – его, который и был причиной всему этому. А кроме него – никто не был со мной от начала до конца. Все когда-нибудь меня бросали... начиная с тебя и отца... Ремус, Рон, Фред и Джордж, Билл, Седрик, Блейз, Джинни… и только Том ни разу, никогда не изменил мне – если это можно так назвать, конечно. Пожалуй, если бы я его не убил сам, мы до сих пор были бы практически неразлучны, как Аяксы.
Гарри задумчиво погладил шершавое надгробие с надписью «ДЖЕЙМС ПОТТЕР. Родился 27 марта 1960. Умер 31 октября 1981. ЛИЛИ ПОТТЕР. Родилась 30 января 1960. Умерла 31 октября 1981. Последний враг, которого нужно победить – это Смерть» и вздохнул. На могиле Блейза он уже был вчера вечером. Смог только поздороваться с миссис Забини, когда-то ослепительно красивой женщиной, – она не ответила, только молча, без вопросов, проводила к маленькому семейному кладбищу. Наверное, знала, из-за кого погиб её сын... Гарри так и не смог выдавить из себя ни слова на могиле Блейза – лишь обнимал надгробие, закрыв глаза, и дышал запахом влажной – дождь был – земли. Стая книзлов окружила Гарри и могилу Блейза; ему показалось даже, что они мяукали не просто так, а сочувственно.
А здесь, с родителями, – словно прорвало.
- Тот, кто сейчас уже официально мой сын – это ведь уже не Вольдеморт. Он чувствует всё время, что я его люблю… связь-то между нами осталась, пусть и не такая тесная, как была. Он говорит, это как будто огромная тёплая рука поддерживает его над пропастью – правда, такие поэтичные слова я вытянул у него, когда он уже практически спал, так что если спросить его сейчас – он отречётся от каждой буквы. Это не Вольдеморт и не Том Риддл. Это Томас Гарри Поттер. Он захотел сменить второе имя на моё – он ведь мой старший сын. Обычно старшему достаётся вторым именем первое имя отца. Я не возражал – разве мне жалко пяти букв, если это может сделать его счастливым?
Гарри тихонько вздохнул.
- Хотя пяти букв, конечно, мало… Мама, папа, я чувствую себя таким беспомощным. Что я могу понимать в воспитании детей, если меня самого – и то никто никогда не воспитывал? А теперь у меня на руках двое одиннадцатилетних мальчишек и один двухмесячный младенец. И как обращаться с ними со всеми, я не имею ни малейшего понятия. Пользуюсь методом тыка… надеюсь, этот метод сработает. Ведь я очень, очень хочу исправить и свои, и чужие ошибки…
Все трое стояли поодаль – достаточно далеко, чтобы не слышать, что он говорит надгробию; Кевин с Блейзом на руках и рядом Том. Гарри взглянул на них – привычная нежность защемила где-то в груди. Из всех троих лишь Том глядел на Гарри, не отрываясь; и на миг Гарри померещились две красные искры. Он тряхнул головой, и наваждение рассеялось. Это всего лишь привычка – привычка думать о Томе Риддле, как о красноглазом маньяке.
Пора избавляться от старых привычек, потому что этот мальчик в тщательно подогнанной по размеру мантии – не красноглазый, не маньяк и даже не Риддл.
И никогда не будет никем из перечисленных.
Гарри ещё раз провёл рукой по надгробию и поднялся, отряхивая колени от кладбищенской земли.
- Совсем забыл! А ведь тоже хотел сказать… я лично добился, чтобы Драко Малфоя освободили от всех обвинений и отпустили без проволочек во Францию, к родственникам, – Гарри прищурился, глядя на солнце. – Я подумал, что Северус этого хотел бы… хотя с ним я об этом ещё не говорил. Не уверен, на самом деле, что он будет в восторге… До встречи, – попрощался он с могилами. – Я знаю, я идиот – я не так давно видел вас лично, и Блейза тоже видел… но здесь мне легче выговориться. Почему-то я уверен, что вы меня слышали. До встречи. Я ещё приду.
Он развернулся и зашагал к своим мальчишкам, не оглядываясь.
- Пойдёмте, – Гарри улыбнулся всем троим сразу; маленький Блейз Седрик исхитрился дотянуться-таки до волос своего юного дяди и накрепко зажать в обоих кулачках по нескольку прядей. – К нам на чай сегодня придут Северус, Сириус и Ремус, так что надо ещё купить сервиз на шесть персон.
- И всякого джема! – подхватил Кевин, борясь с цепкой хваткой племянника.
- И джема, – кивнул Гарри.
Ветер трепал волосы и выбившуюся из-за пояса джинсов футболку; солнце, стоявшее в зените, обливало плечи и голову ощутимыми волнами жара.
Война закончилась.
Началась жизнь.

 Отправлено: 24.11.08 19:18. Заголовок: P.S. (от автора) Ита..

P.S. (от автора) Итак, ОНО закончилось... "Как! – думаете вы – ну, как минимум, некоторые из вас. – Как так – закончилось, когда есть такие жирные и многообещающие заделки на сиквел?!". Что ж, если кто-то хочет восьмую часть – а также если кто-то категорически против неё – пишите мне все свои мнения туда, куда вам удобно
1) в мою авторскую тему: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?showtopic=13681&st=0;
2) в мой ЖЖ в качестве комментария к чему угодно: http://marink666.livejournal.com;
3) или даже мне на почту: marink666@mail.ru. Жду всего, что вы сочтёте нужным сказать и сделать по поводу прочитанного))
Sincerely yours,
MarInk.